Энн Грэнджер - В дурном обществе
Что-что, а это я успела усвоить. Если бы я с детства не приучилась жить своими мозгами, просто не выжила бы. Мой труп, скорее всего, выловили бы из канала, как труп Алби. И я была бы вся проспиртована или обколота… Пока мне хватает ума держаться подальше от неприятностей. И не моя вина, если неприятности сами меня находят.
Я посмотрела на человечка, сидящего в противоположном углу сиденья. Интересно, не потому ли Винни приучился пользоваться мозгами, что не был создан для крутых забав? Коротышки в детстве иногда заводят себе друзей среди здоровяков, которые их защищают. Так спутники вращаются вокруг больших планет… Может быть, именно такой была природа детской дружбы между им и моим отцом? Может, папа защищал его от дворовых хулиганов? Кстати, насчет футбола он, может быть, и не врет. Иногда мозгляки вроде Сабо умеют шустро бегать по футбольному полю и управляться с мячом, несмотря на вопиюще неспортивное сложение.
— Я приехал из-за… дела такого ужасного, что оно, и я не преувеличиваю, перевернуло мою жизнь с ног на голову, — серьезно продолжал Сабо. — Дорогая моя, понимаю, вы в замешательстве. Я вас смущаю. Может быть, будет лучше, если я расскажу все с самого начала, в том порядке, как все произошло. Вы скоро поймете, почему я хочу… почему мне так нужно… с вами поговорить.
Тон его изменился. Теперь он приступил к главному, ради чего приехал ко мне, и заговорил быстро и связно. Я вздохнула с облегчением — от его отрывистых, рубленых фраз у меня мурашки бежали по коже. Даже невольно начала гадать, не находится ли он под действием какого-то наркотика.
— Как я уже говорил, родители увезли меня из Лондона в Манчестер. — Сабо снова как будто немного повеселел; видимо, тот переезд изменил его жизнь к лучшему. — Я начал торговать гобеленовыми и драпировочными тканями — оптовой торговлей, не розничной. Поставлял мебельные ткани на фабрики. Очень прибыльное дело — точнее, было прибыльным до спада. Рост жилищного строительства оказался мне на руку. Всем вдруг захотелось покупать новые дома, и каждый новый дом заполнялся красивой новой мебелью и шторами.
Вспомнив о своих успехах, он снова приободрился.
— О вашем папе я не забыл, — продолжал он. — Даже если он, как вы предполагаете, забыл меня! Нет, я вспомнил его и, когда дела пошли на лад, написал ему, предложил перебраться ко мне на север и присоединиться ко мне. Он наотрез отказался. Сообщил, что не испытывает склонности к такой сфере деятельности. После этого мы с ним больше не общались. Понятия не имею, чем он занимался потом. — Сабо вопросительно поднял брови и помолчал, предоставляя мне удовлетворить его любопытство.
— Дела у него шли не очень хорошо, — нехотя призналась я. — Хотя иногда бывали полосы везения.
Сабо пожал плечами:
— Да, что-то в таком роде я и подозревал. Если бы он присоединился ко мне, я бы им руководил. Бонди же всегда предпочитал самостоятельность, но оставался… сумасбродом. Так вот, довольно долго наши дела шли в гору, а потом началась полоса неудач. Спад на рынке недвижимости задел меня, как и многих, связанных с этой отраслью. Ковры, отделочные краски, сантехническое оборудование… в общем, пострадали все. Так сказать, круги по воде. Если акции идут вниз, кто захочет покупать новую мягкую мебель? Но я к тому времени уже сколотил небольшой капиталец. Кроме того, мои ткани неплохо шли на экспорт. Особенно на Ближний Восток.
Сабо снова жеманно хихикнул, намекая на то, что и он не прочь пошутить.
— Во многих гаремах висят мои ткани! Они обожают бархат.
— Замечательно, — рассеянно заметила я.
— Кроме того, я действовал и в других направлениях бизнеса, — продолжал Сабо. — Как говорится, нельзя складывать все яйца в одну корзину.
Он не объяснил, в каких еще направлениях бизнеса действовал, а я не спросила.
Говорил он то оживленно и бойко, то отрывисто, с большими паузами. Его манеры, как и состояние его психики, начали меня беспокоить. Либо он переживает невыносимый стресс, либо откровенно спятил. Во всяком случае, иметь дело с таким человеком не слишком приятно.
— Я был женат двенадцать лет; считаю себя счастливым, потому что мне необычайно повезло в браке. Когда мы с моей женой познакомились, она была вдовой. У нее был ребенок от первого брака, девочка. Лорен тогда исполнилось шесть лет. Женщине трудно в одиночку воспитывать ребенка, особенно в современном мире, — серьезно заключил он, слегка подаваясь вперед и словно подчеркивая очередную мудрую мысль.
Я невольно подумала о том, что совсем недалеко от нас — что называется, на расстоянии вытянутой руки — можно найти с полдюжины матерей-одиночек, которые могли бы просветить его насчет того, как тяжело растить ребенка в одиночку. Но этот жеманный коротышка, который упивался своим успехом, похоже, считал, что сделал настоящее открытие.
— Я удочерил Лорен и воспитывал ее, как свою родную дочь, — продолжал он, слегка выделив последние слова. — И я горжусь ею, как гордился бы любой отец. Я старался ради нее, как мог. Хорошая школа, уроки танцев, уроки риторики, курсы кулинарии… — не без гордости перечислял он.
Я чуть не ответила ему, что тоже училась в дорогой частной школе и брала уроки актерского мастерства, но ни к чему хорошему это не привело, но промолчала.
— Обязанности по отношению к Лорен удвоились после того, как умерла моя жена. — Его голубые глаза остановились на моем лице и стали ждать моей реакции. — У нее был рак. — Глаза его увлажнились, и у меня неожиданно что-то екнуло в груди. Я надеялась, что он не разревется. Бедняга! Может быть, он так похудел после того, как заболела и умерла его жена. Наверное, поэтому кажется, что пальто на нем с чужого плеча. — После смерти жены я почувствовал двойную ответственность по отношению к Лорен. Я должен был стать ей и отцом, и матерью. Ради своей покойной супруги я обязан был заботиться о ней и делать так, чтобы она ни в чем не нуждалась. Поверьте, я в самом деле старался, чтобы девочка ни в чем не испытывала недостатка. Как я уже говорил, у нее было все — все, что можно купить за деньги. Я об этом позаботился. Ей достаточно было попросить, и она получала все, что хотела. — Сабо снова наклонился ко мне; я поняла, что наклоны заменяют для него прикосновения. Он уже понял, что мне не нравится, когда он хлопает меня по руке, но ничего не мог с собой поделать и пытался хотя бы имитировать физический контакт.
Ну ладно, допустим, я ему поверила. Но я не выдавала своих чувств и пыталась понять, к чему он клонит. Если он заранее подготовился к разговору со мной, а он определенно подготовился, он наверняка знал, что моему отцу тоже пришлось заботиться обо мне, когда мама от нас ушла. Сабо сделал ставку на сочувствие, думая, что я пойму его трудности и усилия, которые он предпринимал, чтобы справиться с ними.
Наверное, он в самом деле делал для приемной дочери все, что мог. Но я не уверена, что потакание всем капризам — лучший способ воспитания. И потом, умел ли он по-настоящему слушать Лорен, как мой папа слушал меня? Знал ли он, о чем она мечтает? Но, может быть, я предвзято к нему отношусь и он просто обожествляет приемную дочь.
Как будто прочитав мои мысли, он пылко воскликнул:
— Она славная девочка, настоящая красавица с добрым характером!
Что ж, даже в нашем жестоком мире должны еще оставаться отдельные образчики женского идеала. Может быть, он держал свою Лорен запертой в высокой башне, как Рапунцель. Лорен, сказал он, было шесть лет в то время, когда ее мать вышла за Сабо, и их брак длился двенадцать лет. Я не знала, давно ли умерла его жена.
— Сколько лет Лорен сейчас?
— Девятнадцать, — ответил он. — Так что она немного моложе вас.
Значит, Сабо знал, что мне двадцать один год. Наверное, он составил на меня целое досье.
Он глубоко вздохнул, как будто сам удивленный своей вспышкой, и снова забился в угол.
— Я добился успеха. Успех возбуждает у некоторых зависть и ненависть, — продолжал он. — Это неизбежно. Я могу с этим смириться. К сожалению, деньги привлекают и внимание другого сорта. — Голос его снова стал тонким и жеманным. — То, что я сейчас вам скажу, нельзя никому пересказывать, понимаете? Не сплетничайте с друзьями.
— Вы уверены, что хотите поделиться со мной? — спросила я, так как Сабо снова разволновался — у него даже желваки на скулах заходили ходуном.
— Откровенно говоря, не особенно. Но я столкнулся с необычной и неожиданной бедой. Мою дочь похитили.
Он замолчал и снова стал ждать моего ответа.
Его слова прозвучали достаточно резко и были рассчитаны на то, чтобы поразить воображение. Но я не могла притворяться удивленной. Так я и знала, что кого-то похитили! И теперь, когда у жертвы похищения наконец появилось имя, я, можно сказать, испытала облегчение. Я сказала, что мне очень жаль.
— Жаль?! — воскликнул Сабо, прицепившись к моему последнему слову, и покачал головой. — Вы и понятия не имеете, что я пережил. Ах, всем кажется, будто они прекрасно знают, что такое похищение! Но когда такое случается с тобой, когда у тебя забирают того, кого ты любишь, о ком заботишься, кого ты видел с раннего детства, кто на твоих глазах превращался из девочки в очаровательную женщину… — Сабо передернуло. — Ведь я не знаю, где она, хорошо ей или плохо, больно ли ей, кто ее похититель, в каких условиях ее содержат, что за люди ее караулят… — Он замолчал и снова дернулся. Я испугалась, что у него сейчас начнется нервный срыв, но он быстро продолжил: — Ну да, что за люди? Разумеется, я догадываюсь, что они за люди. На такое способны только самые порочные, бездушные подонки, у которых напрочь отмерли все человеческие чувства!
