Фил Уитейкер - Портрет убийцы
Мое сообщение было одним из трех, записанных в последний раз, когда папа пользовался автоответчиком. Я помню, как звонила ему накануне его смерти. На другой день я уже не позвонила, так как прежде чем я собралась это сделать, явилась женщина-полицейский и сообщила, что мой отец попал в очень серьезную аварию. Я знаю, что он прослушал мое сообщение, потому что, когда я приехала в его дом, на дисплее автоответчика стоял ноль. Я выключила автоответчик и, уходя, вытащила вилку. Значит, последнее сообщение, полученное папой, исходило от человека, который потом послал ему набросок с фотографии нашей семьи у заброшенного фермерского дома в Дербишире тридцать лет назад. Человек, чей номер телефона папа, очевидно, знал, хотя он и не значился в его адресной книге.
Солиситор приготовил все документы для утверждения завещания. Он не спросил, зачем мне нужна квитанция за последний телефонный разговор. Я забрала ее, чтобы потом изучить, когда Холли не будет отнимать большую часть моего внимания. Что я и сделала вечером. Пол захотел узнать, зачем я это делаю. Я сказала, что сама не знаю.
Квитанция была за звонки по стране, не местные, что облегчало дело. Код Ноттингема — 0115. В течение квартала папа дважды звонил туда, оба раза по одному и тому же номеру. Оба раза в течение той недели, когда он умер. Один разговор был короткий — тридцать шесть секунд. В другой раз папа говорил утром, в день своей смерти, и он продолжался сорок четыре минуты.
Я не стала звонить, пока не пришла на работу на следующий день. Почему-то мне требовалась анонимность конторы. Раздалось три звонка, потом включился автоответчик. Голос с выговором, который трудно было определить, — возможно, ливерпульский или ирландский, не знаю. «Это Диклен Барр. Все вопросы о средствах связи прошу адресовать Дереку Джуэллу в АПС „Пикториал“. Всем остальным — оставьте сообщение после гудка».
Сумерки на Верхнем Лазе. Я быстро шагаю, удаляясь от проулка, калитки с замком и цепью и желтой гаргульей. Ноги у меня дрожат. Я ожидала… я, безусловно, не ожидала лжи и того, что меня вдруг выставят за дверь. Я была в еще большем смятении, чем когда-либо. И впервые со смерти папы я боюсь. Накрытый для ленча стол на кухне, порножурналы, разбросанные в кабинете, — все говорило мне, что папа не собирался умирать. Однако чем больше я пытаюсь найти ответ, тем больше сомневаюсь — сомневаюсь в том, что он умер вот так, тогда.
Я могу вернуться с Полом, потребовать ответов. Но все кажется непредсказуемым.
Улицы, по которым я спешу, полны народа. Присутствие людей должно бы успокоить меня. А я наоборот — в смятении. Нормальные обычные люди, такие же, как у нас дома: работа осталась позади, закупки сделаны, дела выполнены. И тем не менее это другие люди: они живут в городе, которого я не знаю, чья география, предрассудки, культура чужды мне. Я никого здесь не знаю, не могу знать, где были эти люди, куда они идут, что они делали или намереваются делать, или боятся, что могут сделать. Я чувствую угрозу в воздухе и от души желаю быть в отеле с Полом и Холли, с теми, кто знает и любит меня. Но ноги мои в таком состоянии, что едва ли смогут доставить меня туда. Впереди у тротуара стоит такси. Я залезаю в него и называю адрес, плотно закрываю дверь, откидываюсь на сиденье и пристегиваюсь.
ДикленТебе нет нужды задерживаться на Корпорейшн-Оукс. Все, что ты здесь увидишь, уже видено. Это лишь дорога к твоей цели. Возможно, это жестоко с моей стороны — заставлять тебя идти пешком. Но я хочу, чтобы ты прошла по этим улицам, почувствовала жесткий камень мостовых под подошвами, увидела бедность и богатство, оптимизм и отчаяние, сосуществующие в этом городе. По дороге разреши мне, как очевидцу, рассказать тебе что-то конкретное после всей неразберихи и бесцельной лжи.
День первый. Твой отец приходит в конце дня, когда эхо песнопения замирает, отражаясь от стен и заборов, которые ограждают опустевшую площадку для игр. «Мэри Скэнлон, Мэри Скэнлон, она сидит в уборной без трусов». И я ничего об этом не знаю — тогда, во всяком случае, когда он входит впереди меня в кухню, вешает пиджак на спинку стула и, тяжело опустившись на него, швыряет сигареты на стол.
— Изабелла тут?
— Она наверху, купает Джесси.
Он кивает.
— У меня есть для тебя лакомый кусочек. Как у тебя с тагальским языком?
Я подношу спичку к горелке под чайником, выкручиваю на полную силу газ.
— Извини?
— Тагальский — это язык туземцев на Филиппинах. — Он произносит это так, точно цитирует из словаря. — Не волнуйся, у нас завтра будет переводчик.
Я сажусь напротив него, принимаю его предложение покурить.
— Какой проклятущий день. — Он ждет, пока никотин подействует. — Эта подготовительная школа на Оукс! Сегодня утром там отправили в городскую больницу девочку девяти лет — из ее задницы текла кровь. Медики не могут это объяснить, девчонка ничего не говорит, а ребята в форме до полудня шастают повсюду, пытаясь поймать родителей и выяснить, что они по этому поводу скажут. Все надеются, что это объяснится запором или чем-то в таком роде. Выясняется, что мать — певица и находится сейчас за границей. А теперь учти: папочка всего лишь Гарри Скэнлон. — Он стряхивает пепел в блюдце на середине стола, затем окидывает взглядом мое лицо: понял ли я. — «Брубек, Скэнлон и Уэст»!
Я отрицательно мотаю головой.
— Твое счастье. Как только дежурный инспектор устанавливает связь, он тотчас отправляет дело в угрозыск. И догадайся, кто является сегодня за разъяснениями? Скажу тебе, я немало получил нахлобучек от папочки этой девчонки.
Засвистел чайник. Я поднялся, чтобы выключить газ, и кладу ложкой чай в чайник для заварки. А он продолжает говорить, пока я ставлю на стол молоко и сахар.
— Мы обнаруживаем Скэнлона в суде, сообщаем ему, что его дочь в больнице. Ему надо перенести слушание своего дела, и лишь тогда мы можем отвезти его в больницу. Он в подобающем состоянии. Всю дорогу я пытаюсь успокоить его, говорю ему, что девочка вне опасности, что, по всей вероятности, увидев отца, она все объяснит. Ее расспрашивали все утро и врачи, и полицейские, она говорила, что ей нужен папа. Спасибо.
Я поставил перед Рэем кружку с чаем и сел, дожидаясь, пока он на него подует и попьет.
— И?
— Это все — на данной стадии мы ничего больше не знаем. Девочку положили в отдельную комнату, и мы дали Скэнлону немного времени побыть с ней наедине. Я несколько раз повторил ему, чтобы он держался спокойно, так как если она увидит, что он расстроен, это только все осложнит. Мы с Питом Вэрди стоим в коридоре у двери, и минуту-другую все тихо. Потом слышим, как заплакала девочка. Медсестра требует, чтобы мы вмешались, и я вывожу отца. А девочка в истерике. — Рэй докурил первую сигарету и тут же вытащил из пачки следующую. — Я хочу сказать, славная девочка, Гарри. Но не знаю, как я справлюсь с этим делом — все равно как если бы там лежала Зоэ.
Он умолкает, попеременно отхлебывая чай и выдыхая дым.
— И она что-нибудь сказала, девочка?
— Не-а.
— Так при чем тут Филиппины?
— Ах да, о'кей. Итак, у нас ни малейшего представления о том, что же произошло. Из Арнольда послали женщину-полицейского в школу, и она пытается узнать хоть что-то от других детей. Скэнлон не в том состоянии, чтобы вернуться в суд, поэтому мы отвозим его домой. Я обещаю связаться с ним в ту же минуту, как только мы что-то узнаем. Не прошло и получаса, после того как я вернулся в контору, а он уже звонит мне. Так и кипит. Девочку, Мэри, когда мать в отъезде, водит в школу и приводит из школы горничная. Гарри разошелся и устроил ей допрос с пристрастием. Для начала она сказала, что, как всегда, проводила в школу Мэри, но когда Гарри надавил на нее — а поверь мне, ты бы не хотел, чтобы Гарри Скэнлон надавил на тебя, — она призналась, что они с Мэри были в то утро у водохранилища и к ним подошел мужчина. Горничная клянется, что он назвал Мэри по имени и что она, судя по всему, знакома с ним. Горничная знает всего пять слов по-английски, но каким-то образом она решила, что он, должно быть, учитель, или друг семьи, или что-то в этом роде, хотя никогда прежде не видела его. В следующую секунду мужчина жестом показывает ей, чтобы она шла домой. Он хорошо одет, и Мэри, судя по всему, его не боится, поэтому горничная, будучи покорной нелегальной иммигранткой, поступает так, как ей сказали. — Твой отец издает глубокий вздох. — Скэнлон в ярости, говорит, что его дочь была испорчена прямо у нас на глазах. Я тут же поехал к ним домой, попытался сам поговорить с горничной, но мои познания тагальского не вполне отвечают требованиям Гарри. Из Лондона срочно приезжает переводчик. Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Я выслушаю показания горничной, а ты сделаешь зарисовку этого мерзавца. Если это кто-то из знакомых девочки, Скэнлон тотчас сможет опознать его.
