Тимоти Уилльямз - Черный Август
– Десять минут.
Оставив Боатти прохлаждаться в морге, Тротти выскочил в дверь и, перепрыгивая через две ступеньки и задыхаясь, устремился вверх по лестнице. Несмотря на августовский зной, весь путь до главного входа в больницу он преодолел бегом.
Смертельная обидаБольничный привратник насвистывал арию из «Пуритан»: «Тебе, о любимая». Засунув руки в карманы, он глазел на вялый утренний поток транспорта. Свою саржевую куртку он уже успел скинуть, голову же по-прежнему прикрывала форменная фуражка с козырьком.
На улицах все еще было безлюдно.
У главного входа в больницу висели два таксофона, но ни один из них не работал. С облегчением заметив, что бар «Голиардико» на феррагосто решили не закрывать, Тротти ринулся через дорогу. Когда он вошел в столь хорошо знакомый ему зал, аромат жареного кофе и запах лимонов тут же напомнили ему о Чуффи. Со времени ее смерти он не был тут ни разу.
– Тебе, о любимая.
Двое мужчин, одетые в темно-синюю форму компании ЭНЭЛ, играли в пинбол. Один из них лихо сдвинул на затылок форменную кепку, во рту у него торчала сигарета. Сумки с инструментами они положили на игральную доску. То и дело раздавались электронные сигналы и напряженный смех игроков.
Тротти направился прямо к таксофону. Аппарат был новой конструкции – из тех, для которых нужна телефонная карточка. Тротти купил ее у мальчишки за стойкой и, сунув в щель, начал проклинать все на свете: прежде чем устройство распознало магнитную полосу, ему пришлось запихивать карточку в щель трижды.
Тротти набрал номер и стал с нетерпением ждать ответа.
– Алло!
– Господин Бельтони?
– Кого вам?
– Господина Бельтони, пожалуйста!
– Боюсь, что…
– Пожалуйста! У меня к нему срочное дело. – Тротти вытер рукой лоб. Он сильно вспотел.
Послышался звук шагов, а затем на другом конце провода кто-то снова взял трубку.
– Алло!
– Говорит Тротти.
– Господи! Какого черта вы меня изуродовали? Я в синяках, Тротти, весь в синяках.
– Бельтони, перезвони мне по этому номеру. Откуда-нибудь из автомата. Немедленно перезвони мне по телефону 34-3825. У меня нет времени.
– Я еще не одевался.
– Немедленно перезвони мне, Бельтони!
Тротти повесил трубку и вернулся в бар. За столом по пустынной улице мимо больницы с грохотом проезжали желтые автобусы. Бармен-подросток нацедил кофе, Тротти положил в чашку три ложки сахару, отхлебнул и почувствовал, как по горлу потекла обжигающая жидкость.
Когда он чайной ложкой доедал бурый, нерастворившийся в кофе сахар, зазвонил телефон. Оставив чашку на цинковой стойке, Тротти подошел к аппарату и снял трубку.
– Бельтони, мне очень жаль, что все так получилось прошлой ночью.
– Зачем вы меня избили?
– Ты сам начал вырываться от Пизанелли.
– А вы только этого и ждали.
– Слишком ты все раздуваешь, Бельтони. – Тротти помолчал. – У тебя болит что-нибудь?
– Кто там еще сидел в вашей машине?
– Один журналист, он пишет книгу. Мы с Пизанелли хотели его чуток растормошить. Дать ему немного почувствовать местный колорит.
– Нечего было меня бить по спине. А если ему нужен колорит, пусть глянет на мои синяки.
– Откуда, черт возьми, у тебя такие деньги, Бельтони?
– Они не мои.
– Тогда что же ты с ними делал – с миллионом-то лир?
– А какое ваше дело?
– Ты на свободе до тех пор, пока ты мне полезен.
– Комиссар, когда-то вы мне помогли. И я вам очень за это благодарен. Но я на вас не работаю.
– Осторожно, Бельтони, или сядешь. – Тротти невесело рассмеялся. – Это ты рассказал обо всем комиссару Габбиани?
– Я на вас не работаю, Тротти, и ничего-то вы мне не сделаете. Я уже за все заплатил. И я под защитой.
– Тебя будут защищать до тех пор, пока это устраивает меня, Бельтони. – Тротти не скрывал нетерпения. – Ты сказал Габбиани, что мы с Пизанелли хотели у тебя кое-что выяснить?
– Вы же сами велели мне это сделать, разве нет?
– Когда?
– Я все рассказал ему через автоответчик.
– Когда это было, Бельтони?
– Господи, что это с вами, Тротти? Видать, стареете.
– Когда ты звонил комиссару Габбиани?
Легкое замешательство.
– Перед тем как лечь спать. Вы же сами мне так велели.
– Ты больше никому ничего не рассказывал?
– После того как меня отделал ваш приятель Пизанелли, мне хотелось одного – где-нибудь спокойно отлежаться. Мне нужно одно – чтобы вы оставили меня в покое. И еще – чтобы яйца прошли.
– Начальнику квестуры обо всем известно.
– Тротти, передайте Пизанелли, чтобы он на улицу без трусов со стальным щитком спереди не выходил.
– Откуда начальник квестуры узнал, что я был у бара на Виктора Эммануила?
– Я все равно когда-нибудь оторву Пизанелли яйца.
– Ты ничего не сообщал начальнику квестуры?
– Я в первый раз вылез из постели пять минут назад.
– Тогда откуда все известно начальнику квестуры?
– Наверное, комиссар, публично избивая законопослушных граждан, следует все-таки проявлять побольше сдержанности.
Тротти посмотрел на часы.
– Мне нужно с тобой повидаться.
– Я очень занят.
– В половине первого. После работы – в маленьком баре напротив твоего дома.
– Оставьте меня в покое, Тротти.
– В половине первого. Часа с лишним тебе вполне хватит, чтобы умыться и почиститься. От тебя несет, как от козла. – Тротти повесил трубку. Пот по-прежнему лил с него ручьями.
Яд– Слава Богу, – проговорил про себя Тротти, заметив рядом с Боатти съежившегося в своей замшевой куртке Пизанелли.
В сопровождении синьорины Амадео, молодой прокурорши из Рима, приехал и Меренда. Когда Тротти вошел в прохладное помещение морга, они оба кивнули ему в знак приветствия. На женщине был красно-бело-зеленый шелковый шарфик. Ее миловидное лицо побледнело. Серьги с жемчугом в ушах.
– Садитесь, пожалуйста. – Доктор Боттоне указал рукой на один из пустых стульев, выставленных в ряд вдоль блестящей кафельной стены.
– Кофе выпьете, комиссар Тротти? Или, может, чего-нибудь покрепче? У вас такой вид, словно вы собираетесь разболеться.
– Спасибо, кофе я только что выпил. – Тротти посмотрел на часы. – Почти пять минут двенадцатого.
– У меня в ящике есть немного коньяку. Для медицинских нужд, вы же понимаете. – Боттоне взглянул на Меренду и неуклюже ему подмигнул.
В комнате оказался еще один мужчина. На нем были серый костюм, голубая рубашка и галстук-бабочка.
– Вы знакомы с синьором Беллони?
Тротти нахмурил лоб. Мужчина встал и пожал Тротти руку. На лице у него появилась блеклая печальная улыбка.
– Дядя Розанны, – тихо проговорил он и сел на место.
Холеный мужчина с густыми седыми волосами и тонкими длинными пальцами. От слишком долгого пребывания на солнце лицо его было испещрено морщинами. Синьор Беллони выглядел лет на шестьдесят пять и излучал здоровье. Ресницы его казались выгоревшими.
Тротти обернулся к Боттоне.
– Вам удалось что-нибудь выяснить относительно смерти синьорины Беллони? – Он скрестил на груди руки.
Боттоне выдвинул из шкафа для документов нижний ящик и вытащил оттуда темную медицинскую бутыль, наполовину заполненную какой-то жидкостью. На этикетке было написано «Яд». Череп и перекрещенные кости.
– Вы уверены, что вам не…
– Ни я, ни Пизанелли жажды де испытываем, – сказал Тротти.
– Это не от жажды, комиссар. – Боттоне поднял вверх палец.
Боатти криво ему улыбнулся.
– Что вам удалось выяснить относительно тела?
– Синьорины Беллони? – Боттоне налил коньяку в пластмассовую чашку и протянул ее Боатти. Потом обернулся и подтолкнул к нему деревянную табуретку. На нем были широкие хлопковые штаны и белые кожаные ботинки на деревянной подошве. Поскольку в помещении было прохладно, он надел еще и шерстяной свитер. Медицинский халат и шапочка висели на крючке на двери. У доктора Боттоне было тонкое умное лицо. Желтоватая кожа туго обтягивала кости черепа.
Запрокинув голову назад, Боатти залпом выпил все содержимое чашки. Он улыбнулся; в углах глаз заблестели слезы.
Тротти чувствовал, как под рубашкой у него высыхает пот.
– Вам удалось установить время смерти?
– Не забывайте, что на место преступления меня не позвали, – слегка обиженно отозвался Боттоне. – В моем распоряжении только отчет Ансельми.
– И?
– Доктор Ансельми, как обычно, выполнил свою работу весьма профессионально. – Боттоне говорил, обращаясь к молодой прокурорше. – От нормальной температуры в 37° по Цельсию вычитают ректальную или вагинальную температуру, найденное значение затем делят на 1,5 и в результате получают приблизительное время в часах с момента смерти. Подобные расчеты, разумеется, носят весьма грубый и упрощенный характер. А если температура тела сравнялась с комнатной, сказать что-либо о времени смерти вообще бывает очень трудно.
