Тимоти Уилльямз - Черный Август
– Я не знал, что вы в городе, Габбиани. – Пауза. – Мне нужна помощь.
– Вам нужен отдых. – Быстрый насмешливый взгляд на Тротти, в котором проскользнула искренняя симпатия. – Вы одержимый, Тротти. И часто бываете одержимы каким-нибудь бредом. Беллони мертва – вам ее не воскресить. О дружбе тут можно было бы и забыть, подумайте лучше о себе. Пусть разбирается Меренда – пусть он попотеет на феррагосто. Подумайте о собственной жизни – наслаждайтесь жизнью, пока здоровье позволяет. Забудьте Розанну Беллони.
– Легонько поприжав торговца наркотиками…
– Carpe diem – живи сегодняшним днем.
– Это тот африканец?
– Живи сегодняшним днем – наслаждайся жизнью. Все мы скоро состаримся.
– Торговец наркотиками, Бельтони…
Габбиани в сердцах хлопнул ладонью по рулю:
– Ради Бога, Тротти, оставьте этого несчастного подонка в покое. Вы знаете, что такое Бельтони? Вы поднимаете суматоху, визжат проститутки. Бельтони – дерьмо: вечный студент, который на большее не способен. И у которого кишка тонка всадить себе последнюю сверхдозу.
– Но у него ведь есть знакомые в городе?
– У Бельтони? – Габбиани вдруг успокоился и тихо произнес: – Бельтони – дерьмо собачье, Тротти. Но вы можете навлечь на него беду. Оставьте его в покое.
– Не исключено, что Розанну Беллони убила ее сестра. Марию-Кристину я пока не нашел. Она, возможно, шизофреничка. В санатории ее нет уже три недели.
– В каком санатории?
– В Гарласко. В «Каза Патрициа».
У Габбиани полезли вверх брови.
– Возможно, что Мария-Кристина сидела без гроша, а ей срочно понадобились деньги.
Автомобиль катил по проспекту Независимости вдоль старой запасной железнодорожной ветки, которая сразу же за замком Сфорцеско уходила под землю. Левая рука Габбиани покоилась на рулевом колесе, а правой он плавно переключил скорость.
– Что вы сказали начальнику квестуры, Габбиани? – спросил Тротти.
– Начальнику квестуры?
– Ведь не каждый день мы видим вас возле квестуры.
– Я искал вас, Тротти.
– Что вы сказали начальнику квестуры?
– Неужели вы думаете, что я стал бы рассказывать этому надутому ублюдку из Фриули с партбилетом социалиста в кармане, как вы смешивали с дерьмом моих осведомителей?
– Откуда же ему еще узнать?
– Он узнал, что вы не поладили с Бельтони?
Тротти кивнул, и Габбиани рассмеялся.
– Кто-то ему должен был рассказать. И наверняка не проститутки.
Улыбка сошла с лица Габбиани.
– На кой черт вам Бельтони-то сдался?
– Кому-нибудь могли срочно понадобиться деньги – наличные деньги. Не исключено, что Беллони и была убита из-за денег и…
– И вы в это верите?
– Тот, кому срочно нужны деньги, готов дорого за них заплатить.
На стоянке у больницы Габбиани затормозил. «Приехали». Он отклонился назад и протянул руку к заднему сиденью.
– Захватите с собой пачку «Нацьонали», Тротти. Презент от полиции нравов.
Тротти помотал головой:
– За последние двенадцать лет я выкурил всего три сигареты.
– Думаю, что и трахались не намного чаще.
Тротти возился с дверной ручкой. Потом поднялся с низенького сиденья.
– Думайте что хотите.
– Оставьте Бельтони в покое. Если нужна будет информация, приходите ко мне. – Габбиани снял руку с руля и поднял вверх палец. – Я, может быть, знаю как раз то, что вам нужно.
– Вы это серьезно?
Габбиани засмеялся, и его «инноченти» влился в поток транспорта.
Мэриленд– От этого Боттоне у меня мурашки по коже бегут.
Ощущение тяжести в животе усилилось. Тротти чувствовал себя раздраженным и несчастным. Габбиани и начальник квестуры правы: ему нужно отдохнуть. А сейчас ему нужен был кофе.
– Долго ждете?
Боатти поставил свой автомобиль за больницей – на небольшой площадке между психиатрическим корпусом и моргом. Безумие и смерть.
Бледное лицо журналиста осунулось. Он стоял в тени платана с портативным диктофоном в руке.
С деревьев уже начали опадать бурые листья. Тротти провел рукой по лбу, и ему захотелось осенней прохлады и дождя над По.
– С четверть часа.
– А где Пизанелли?
Боатти пожал плечами. Белая расстегнутая рубашка открывала волосы на его бледной жирной груди, вдоль брючин отутюженных джинсов бежали стрелки. Легкие добротные мокасины на ногах.
Тротти раздраженно щелкнул языком.
– Мое первое вскрытие, – осклабился Боатти.
– Надеюсь, вы получите удовольствие.
– А вы, Тротти, вроде особого воодушевления не испытываете.
– Доктор Боттоне – зомби.
– Он слывет хорошим специалистом.
– Поэтому он и превратился в зомби.
Боатти подбодрил себя деланным смехом.
Они прошли в распахнутые перед ними двери главного входа и сразу же почувствовали холодный антисептический запах больницы. Тротти бросил взгляд на Боатти и пожалел, что рядом нет Пизанелли.
– Статью в «Провинчу» вы написали, Боатти?
– Какую статью?
– О Беатриче, об исчезнувшей женщине. И о следствии, которое ведут Майокки и Тротти?
Боатти завертел головой.
– Я никогда не разговаривал с комиссаром Майокки. Ведь мы с вами сидели за ленчем. – Он застегнул рубашку. – Помните? Slow food?
Мужчины прошли три лестничных пролета и спустились в подвальное помещение. Резиновое покрытие пола скрадывало звук их шагов. Боатти шустро бежал чуть впереди Тротти, словно стараясь убедить себя, что присутствие на вскрытии всегонавсего одна из обязанностей журналиста.
– До Розанны мне никогда не приходилось видеть убитых, – сказал он с деланным спокойствием в голосе.
– Я их перевидал слишком много.
– Это ведь быстро, комиссар? – натянуто улыбнулся Боатти. – Сколько времени идет вскрытие?
Тротти устремился вперед и обогнал Боатти.
– Смотря как остро наточены скальпели.
Не удосужившись постучать, он резко толкнул дверь морга; просвистели по полу ее резиновые обивки.
– А, комиссар!
При появлении в комнате Тротти доктор Боттоне поднялся. На стальной оправе его очков играли блики света. Без особого энтузиазма Тротти пожал протянутую ему руку. Она была холодной и сухой. От доктора Боттоне пахло формальдегидом и кофе.
Тротти окинул взглядом ряд пустых стульев:
– А комиссар Меренда еще не приходил?
Анатомичка представляла собой небольшое помещение без окон. Большую часть ее занимали два стола из тускло поблескивавшей стали с просверленными в крышке дырками. У изголовья каждого стола находилась раковина. Над столами висели сосуды, соединенные с весами.
Тротти почувствовал, что в животе у него начались спазмы.
Несмотря на стоявшую в анатомичке прохладу, по спине у него по-прежнему струился пот. С потолка батарея неоновых ламп заливала помещение ровным белым светом. Подвижная лампа, висевшая на длинном консоле прямо над одним из столов, еще не горела.
Доктор Боттоне бесцветно улыбнулся:
– Как ваша девочка?
– Девочка?
– Ваша дочь, господин комиссар?
– Девочка? Пьоппи скоро тридцать, и она со дня на день ждет ребенка. Может быть, даже сегодня.
– Вот видите.
Тротти помотал головой:
– Что?
– Вы всегда о ней слишком тревожились. А ваша дочь – здоровенькая девочка. Вполне здоровая женщина. Я всегда говорил вам, комиссар, что есть предел, сверх которого родители ничего не смогут сделать для своего ребенка. – Он повернул свою узкую голову к Боатти.
Тротти указал на него рукой:
– Синьор Боатти, журналист и мой приятель. Работает над книгой о полиции.
– Как интересно, – заметил доктор Боттоне. – Рад вас здесь видеть. – За круглыми стеклами очков его глаза внимательно разглядывали журналиста. – Очень рад. – Доктор Боттоне изобразил безжизненную улыбку.
Тротти нервно вздохнул:
– Когда вы будете готовы, доктор Боттоне?
Доктор поправил указательным пальцем оправу очков.
– Сначала потребуется формальное опознание тела.
Тротти покачал головой:
– Я здесь просто так. Это дело ведет Меренда.
– Тогда нужен комиссар Меренда и кто-нибудь еще, кого он приведет для опознания. – Доктор взял кружку с кофе. Возвратившись из штата Мэриленд, где он провел год в одном из университетов, доктор пил кофе исключительно поамерикански – сильно разбавленным и безвкусным. Он посмотрел на свои часы. – Мне бы хотелось начать минут через десять.
– Через десять минут?
– Надеюсь, Меренда к этому времени подойдет.
– Я успею позвонить по телефону, доктор?
На кофейной кружке синими буквами было начертано «Orioles».
– Десять минут. – Доктор Боттоне дважды сжал и разжал пальцы левой руки. – Позже одиннадцати мне бы начинать не хотелось. К часу я надеюсь уехать из больницы. – Он смиренно пожал плечами. – Даже врачам на феррагосто лучше убираться из города.
– Десять минут.
Оставив Боатти прохлаждаться в морге, Тротти выскочил в дверь и, перепрыгивая через две ступеньки и задыхаясь, устремился вверх по лестнице. Несмотря на августовский зной, весь путь до главного входа в больницу он преодолел бегом.
