Марина Серова - Старые амазонки
— Да нет, пожалуй, не надо. А у вас не работает человек по имени-отчеству Борис Федорович?
— Борис Федорович? У нас хирург есть. Очень, кстати, хороший, хоть и молодой еще.
— И все?
— Пожалуй, да. Я вроде бы всех знаю.
— Ну ладно, спасибо. Может, зайду еще.
— Да уж, как же. Ты хотя бы звони.
— Ты тоже.
Я дала ей на всякий случай оба моих телефона. Поговорив еще об одноклассниках и о школе, мы попрощались.
Я чувствовала себя усталой, видно, сказывалось ночное шоу, и заправка кофе мне была просто необходима. Приехав домой, я едва успела насладиться этим «эликсиром жизни», как затрезвонил телефон.
Я нехотя подняла трубку и тут же отодвинула ее от уха. Мишка, а это был он, вероятно, решил, что от грибов я еще и оглохла.
— Танюха, давай к нам в отделение. Срочно!
— Миша, у вас что, пожар?
Наверное, голос мой был еще слаб, потому что Мишка тут же сказал:
— Тань, извини, я забыл о грибах. Может, за тобой заехать?
— Намекни мне хотя бы, что случилось?
— Если честно, еще не знаю, но, по-моему, взяли твоего шантажиста.
— Что?! Господи, ты хоть раз в жизни можешь сказать что-нибудь нормально? Я сейчас приеду. Уж до вашего отделения доеду сама.
Глава 10
Пришлось собрать всю свою волю и опять нестись вниз. Выходя уже из подъезда, я нос к носу столкнулась с Верой Павловной, наблюдательницей с первого этажа.
— Здравствуйте, Вера Павловна.
— Добрый день, Танечка, или вечер, как хотите, Я слышала, у вас были неприятности?
Ну да, небольшие, чуть на тот свет не отправилась.
— Не зайдете ли ко мне, всего на пять минут? У меня есть одна травка, очень помогает в вашем случае.
Я хотела отказаться. Хватит с меня всех этих растительных угощений, но потом решила на пять минут зайти.
— Хорошо, но у меня очень мало времени. Меня ждут.
— Очень вас понимаю. Я не задержу.
Она открыла дверь, и я оказалась в знакомой уже комнате. Вера Павловна сразу полезла в сервант. Достав оттуда какой-то пакетик, она протянула его мне, а щепотку бросила в заварочный чайник.
— Вы не очень хорошо выглядите, Танечка. А это вам поможет.
Чувствовала я себя действительно неважно. Чай оказался великолепным, надо отдать ему должное.
— Вера Павловна, а вы все время работали в органах?
— С того момента, как я туда попала? Да.
— А вы случайно не знаете, работал ли у вас человек по имени Борис Федорович? Вот фамилию, к сожалению, не знаю.
— Он имел звание?
— Кажется, полковник.
— Нет.
— Вы уверены?
— Абсолютно. У меня очень хорошая память, несмотря на мой возраст, особенно на имена. У нас был такой человек, но дворник. Поэтому я и спросила звание. А как у вас продвигаются дела?
— Не так быстро, как хотелось бы, но на один вопрос ответ уже есть.
Простите, я им поделюсь с вами попозже.
— Конечно, я и не настаиваю.
Умная бабулька. В другой раз я с удовольствием поговорила бы с ней о жизни, но сейчас мне не терпелось попасть в отделение: неужели Мишка нашел этого шантажиста быстрее, чем я? Скорее всего, как это часто у нас происходит, случайно. Поэтому, поблагодарив за чай — мне действительно стало лучше, — я попрощалась с хозяйкой и рванула к Мишке. С Борисом Федоровичем получился облом, что мне скажут теперь по другому делу, вызывало интерес.
Похоже, Мишка уже давно ждал меня, потому что как только я припарковалась, он тут же бросился к машине.
— Таня, что случилось? Ты ехала сюда через Москву?
— Нет, всего лишь через соседку.
— Пойдем, ты еще успеешь попасть на допрос. С начальством я договорился.
— Да?
— Да, они, между прочим, тебя ценят. Особенно твою бескорыстную помощь правоохранительным органам.
— Я польщена.
Мы поднялись на второй этаж и потихоньку просочились в кабинет, где находились следователь, секретарь и молодой парень.
— Миша, а ему восемнадцать-то есть? — шепнула я.
— Двадцать два, — он со значением поднял палец вверх.
— Так вы утверждаете, — продолжал следователь, — что находились в доме номер 21 совершенно случайно?
Боже мой, это же мой дом. А как же это мои бабульки его проворонили? А может, наоборот, это они его и видели?
— Я же говорю, случайно, — бубнил подозреваемый.
— А фотоаппарат вам нужен зачем?
— А что, это не разрешается?
— Я спрашиваю, зачем?
— Хотел сфотографировать одну девушку, она мне очень нравится.
— А почему утром?
— А когда же? Она утром в школу идет.
— Вы знаете, где она учится?
Юноша явно занервничал, а потом вдруг сказал:
— Я не буду отвечать на ваши вопросы без адвоката.
Мишка даже присвистнул. Следователь, похоже, тоже был слегка удивлен.
— Да ты, дружочек, тут столько уже наговорил, что никакой адвокат не поможет.
— Все показания я давал под давлением.
— Ясно, рехнулся, — сказал следователь, вызывая охрану. — Уведите в камеру. До выяснения обстоятельств ты можешь там подумать.
— Миш, а я могу посмотреть, что он там наговорил? — шепотом спросила я.
— Володь, дай почитать протокол.
Володя покосился на меня.
— Да ладно, там, — Мишка указал на потолок, — знают.
— Ну если там знают, то берите. Принесешь потом?
— Хорошо.
Я села за стол и начала просматривать еще тоненькое «Дело». Полистав минут пять, я отложила его, внимательно посмотрела на Мишку. Тот с отсутствующим видом наблюдал в окно за воробьями.
— Миш, ты что издеваешься?
— Что? Ты о чем?
— Я все о том же. Что это? — я подняла папку. — Ты это читал?
— Нет, а что?
— Да он же ненормальный. Ты только посмотри, что здесь написано.
Мишка взял «Дело» и углубился в чтение, но буквально через секунду, подняв голову, начал хохотать.
— Тань, извини, я действительно не читал, а вот о чем Володька думал, записывая всю эту галиматью?
" — Ваше имя?
— Владимир Ульянов.
— Где вы живете?
— В Ульяновске. Там жили мои предки.
— С какой целью вы приехали в наш город?
— Влюбиться.
— И как?
— Успешно.
— Что вы делали уже несколько дней у дома номер 21?
— Хотел познакомиться.
— Это письмо написано вами?
— Какое?
— Это: «Если вы, юная леди, опять откажете мне в свидании, я расскажу вашим родителям, что вы моя любовница, и возьму вас силой».
— Да, это писал я.
— Вы осуществили бы свою угрозу?
— Да, конечно. Нельзя издеваться над влюбленным человеком.
— А если она не влюбится в вас?
— Я все сделаю так, что она сразу влюбится…"
Мишка сидел и ржал самым безобразным образом, а я стояла чуть не плача.
— Мишка, сегодня уже заканчивается среда, а к пятнице я должна все знать. Какой к пятнице, в четверг, завтра. А ты скалишься, и я как дурочка бегу на твои приманки. Так, ты будешь мне помогать?
Мишка, утирая слезы, еле выговорил:
— Что, опять куда-нибудь проникать будем?
— Какой ты догадливый! — я все еще злилась.
— Да ты меня больше никуда и не зовешь. Танька, с тобой полезу куда угодно. — Мишка наконец успокоился. — Подожди пять минут. Я занесу это Володьке, — он показал на папку, — и зайдем за твоим письмом, чтобы ты все-таки не зря сюда ездила.
При упоминании о письме я слегка приободрилась. К тому же чай Веры Павловны действовал великолепно.
Прибежал довольный Мишка. Этого психа отправляют на судмедэкспертизу. А мы отправились в святая святых — к криминалистам. По дороге я объяснила Мише, зачем он мне понадобится ночью, на что он философски заметил: «Обычно девушкам ночью я нужен для других целей, у тебя же все не как у людей». Я объяснила ему, что собираюсь опять посетить жилище погибшей, и, кроме более подробного осмотра помещения, мне бы хотелось еще «снять там пальчики».
— Отлично, что-нибудь сейчас у криминалистов и сопрем.
Мы спустились в лабораторию, где начиналось царство «алхимиков». Всегда любила криминалистику и по мере возможности интересовалась ею. В принципе я бы могла снять отпечатки пальцев и сама, без помощи Мишки, но намечался большой объем работ, и он не помешает.
В это время Мишка общался с очень смешным старичком, похожим на самого старшего гнома из «Белоснежки и семи гномов». Поговорив с ним недолго, они скрылись в соседней комнате, и Мишка с каким-то чемоданчиком появился оттуда уже один.
— Вот, — указывая на свою ношу, проговорил он, — на одну ночь только и дали. Классная штука! — Мишка просто светился. Такой удачи — получить оперативный чемодан — я и не ожидала.
Положив нашу драгоценность в машину, Мишка наконец-то достал письмо.
Тут он сразу стал серьезным.
— Вообще я ожидал большего, если честно. Пальцы сняли, их много, но, думаю, «хозяйские» как раз затерты, но с уверенностью сказать нельзя. Почерк скорее всего ребенка, подростка или человека старше шестидесяти лет. Рука нетвердая.
