Нил Олсон - Икона
— Твой Papou. — Он убрал руку и отвел взгляд. Мэтью продолжал пристально смотреть на него. — Змей — это твой Papou.
Фотис кивнул, спина его согнулась, шляпа сползла на глаза. Он как будто уменьшился в размерах. Ощущение шока и неверия охватило Мэтью. Он молчал, пытаясь успокоиться. Но получалось, что чем дольше он так сидел, онемевший от ужасных вопросов, роившихся в его сознании, тем больше все услышанное им походило на правду. Он не мог сказать точно, задумывался ли об этом когда-нибудь раньше.
Возможно, да, и тогда только этим можно было объяснить его нынешнее самообладание. Убийцы старели и превращались в добрых стариков. Он знал, что у деда было нехорошее прошлое. Его отец не один раз говорил ему, что дед в прошлом совершал поступки, которых теперь стыдится, которые преследуют его, не давая покоя. Конечно, существовали обстоятельства, которые могли бы объяснить то, что произошло, но у Мэтью было ощущение, что он никогда о них ничего не узнает. Конечно, он мог бы попробовать получить ответы на некоторые вопросы, но ему следует вести себя осторожно и не раскрывать свои карты Андреасу, пока не удастся узнать побольше. Даже сейчас, после стольких лет, было ясно, что дед приехал не просто навестить больного сына: его привели сюда какие-то дела. Когда бы Мэтью ни звонил, он не мог застать деда в отеле. Он никогда не рассказывал, где был, с кем встречался. Не связано ли это с иконой?
— А если я спрошу его об этом, он подтвердит?
Фотис был шокирован.
— Боже, дитя мое, да что он сможет тебе ответить? Возможно, скажет правду, возможно, придумает что-нибудь — я не знаю. Скорее всего промолчит, но я думаю, что если он узнает, что тебе это известно, это разобьет его сердце. Умоляю, не говори ему ничего.
Повисла тишина. Официант принес счет. И по тому, что Фотис не схватил его сразу же, Мэтью понял, насколько тот потрясен. Он взял счет сам и машинально сложил его в несколько раз.
— Черт побери, крестный. Лучше бы я этого не знал.
Сидя рядом с Мэтью на заднем сиденье, Андреас пытался побороть охватившую его дремоту. Его внучка Мэри, ученый по образованию, вела машину ровно, и это тоже не способствовало успеху его усилий. Ни одна женщина не водила машину так хорошо. Рядом с ней сидел неподвижный, бледный Алекс, и его глаза загорались, только когда он смотрел на влажный весенний лес. «Он не ожидал, что снова увидит это место, — подумал Андреас. — Наверное, спрашивает себя, не в последний ли раз любуется лесом… Вся его жизнь прошла мимо меня», — размышлял старик.
Когда Алекс был мальчишкой, Андреасу приходилось постоянно бывать в командировках — одна ужаснее другой. Он служил своей стране. Сначала шли приказы, спускавшиеся от какого-нибудь кровожадного скота или, еще хуже, напыщенного идеалиста, но через какое-то время это закончилось. Затем последовала череда отставок, сопровождавших каждую смену правительства. Мелькнувшей было мечте на нормальную жизнь не суждено было сбыться: он снова призывался служить очередному идиоту. Они пусть и медленно, но неизбежно сознавали, что нуждаются в таких людях, как он. Незаменимых людях, знающих всю изнанку, все секреты. Почему он возвращался? Не один, не два раза. Сколько же? Потому, что умел делать только это? Ведь можно было научиться чему-нибудь другому. Стать бизнесменом, например. Почему он позволил себе остаться в этой ужасной игре, в которой не было победителей и целью которой было лишь удержать этих идиотов у власти? Иногда ему все казалось понятным: да, есть враг, против которого надо сражаться. Но ведь было и множество людей, его соотечественников, сломленных морально и покалеченных физически — всего лишь за какие-то безвредные убеждения. Людей, не слишком отличавшихся от него.
Вскоре Алекс уехал учиться в Америку, там влюбился и больше уже не вернулся. Это было к лучшему, если учесть, что творилось в то время в Греции. Но семейные узы были уже надорваны, а смерть Марии вовсе их обрубила. Андреас подозревал, что Фотис мог проболтаться либо Алексу, либо своей племяннице Ирини, жене Алекса. Иначе как бы его сын мог узнать о некоторых вещах, таких, которые ему лучше было бы не знать? Один Бог знает, чего добивался Фотис. Вбить клин между отцом и сыном? Если он и планировал занять место Андреаса и стать отцом Алексу, то это ему не удалось. Парень отвернулся и от него. Истории о совершенном зле повлияли на Алекса до такой степени, что ему повсюду мерещился заговор. Но такое объяснение как бы освобождало Андреаса от его доли вины. А ведь это его отсутствие и его поступки отравили душу его сына, заставили его смотреть на жизнь холодным взглядом ученого, что, по мнению Андреаса, было ущербным, неполноценным подходом.
А может, он несправедлив по отношению к обоим? Каждый отец рано или поздно наносит рану своему сыну, это почти его обязанность. Мужчина должен идти своим путем, и разве не так получилось с Алексом? Да, цинизм, да, обида — но он сделал успешную карьеру, женился, произвел на свет двух чудесных детей. За это он заплатил отказом от прежней жизни, от родины, от отца. Но это было справедливо. Это не было необходимо, но было справедливо.
За небольшой хвойной рощей показался дом — скромное по сравнению со столь популярными в этом городе огромными кирпичными особняками каменное строение. Алекс отказался сесть в инвалидное кресло и сам вошел в дом, поддерживаемый с обеих сторон сыном и дочерью. Уже внутри Ирини проводила его в кабинет, где он мог отдохнуть, чтобы преодолеть следующий этап — подняться по лестнице. Андреасу предложили присесть в кресло рядом с теплой батареей, но, когда остальные удалились на кухню, он присоединился к ним.
— Он выглядит неплохо, — сказала Мэри. — Я имею в виду, он рад, что вернулся домой.
— Если Бог того захочет, мы можем держать его и дома, — ответила Ирини, яростно взбивая яйцо. Похоже, она одна еще сохранила способность что-то делать. — Babâs, вы хотите пить?
— Занимайся супом, я сам налью.
Но Мэри уже вскочила, и это было очень кстати, потому что он не знал, где находятся стаканы. В этом доме он бывал только дважды, и сейчас ему казалось, что он гостит у дальних родственников. От этой мысли ему стало еще тяжелее, но он попытался погасить в себе это ощущение и с благодарностью принял стакан воды от внучки. У Мэри было лицо юной девушки, хотя ей пошел уже двадцать восьмой год, и она все еще была не замужем. Слишком красива, предположил старик, слишком большой выбор женихов.
— Спасибо, дитя мое.
— Повесить твое пальто?
— Чуть позже.
— Мам, я прибавлю отопление, дедушке холодно.
— Нет, пожалуйста, мне очень хорошо, — запротестовал Андреас. Большинство мужчин на его родине приняли бы подобную суету как нечто должное, однако для него она была унизительна. Он не мог сидеть как паша, позволяя себя обслуживать. Он или просил то, что ему было нужно, или брал это сам. И вообще, он предпочел бы, чтобы его не замечали. — Лучше займись отцом.
— Я ничего не могу для него сделать. — Девушка выглядела подавленной.
— Иди сюда, сядь рядом.
Взяв Мэри за руку, он стал гладить ее по голове. Из-за стола на них смотрел Мэтью. На его лице читалась озабоченность. Андреас находился здесь уже почти неделю, а они так и не поговорили как следует. За это время они вообще ни разу не встречались вне больницы. Мальчик очень занят, но все-таки надо найти время. Конечно, Андреас ни в коем случае не ставил под сомнение его здравый смысл; просто следовало избавить его от того беспорядка, той неразберихи в мыслях, в которую его мог ввергнуть старый интриган, — если, конечно, подозрения Алекса были справедливы. Рука уравновешивающая была в порядке.
— Мария, — Ирини налила пенящийся суп в тарелку, затем выжала в него лимон, наполнив кухню острым, свежим запахом, — прикати сервировочный столик и поставь его рядом с отцом.
Мэри опять вскочила, и обе женщины направились через холл к кабинету. Мужчины остались вдвоем на ставшей вдруг тихой кухне. Между ними отчетливо ощущалось напряжение.
— Ждем криков и звона бьющейся посуды? — сказал Мэтью.
— Думаю, отец примет лекарство.
— Да, правильно. Суп avgolemono лечит рак.
Андреас кивнул:
— Возможно.
— Мне жаль, что у нас не было возможности увидеться. Неделя была даже более сумасшедшей, чем я ожидал.
— Я не скучал. Но было бы неплохо пообщаться. Только не здесь.
— А ты у нас останешься сегодня?
— Если твоя мать попросит об этом.
— Она не попросит, потому что предполагает, что ты останешься.
Андреас отмахнулся от дальнейшего продолжения этой темы.
— Расскажи, как у тебя дела на работе.
— Суматошно. — Мэтью положил ноги на стул. Он выглядел уставшим. — Я сейчас занимаюсь оформлением прав на некоторые работы для предстоящей выставки. Кроме того, пару дней меня не было в офисе — я занимался исследованиями и несколько раз выезжал к клиентам.
