Нил Олсон - Икона
— Я бы мог сказать тебе и по телефону.
— Такие разговоры лучше вести с глазу на глаз.
Мэтью побарабанил пальцами по пластиковой столешнице. Он должен загнать старого интригана в угол.
— Я уверен, что мисс Кесслер пойдет на сделку с церковью.
Старик медленно кивнул:
— Превосходно. Ты прекрасно справился, мой мальчик.
— Да я ничего особенного не делал — просто беседовал с ней.
— Я же говорил, что этого будет достаточно.
— Я знал, что тебя это порадует.
— Зато, боюсь, тебе это неприятно.
Мэтью пожал плечами. Фотис принялся за только что принесенный десерт.
— Думаю, она сделала правильный выбор, — продолжал Мэтью, — но не могу избавиться от ощущения, что вел себя нечестно по отношению к ней. Она ничего не знает о твоих связях с церковью.
— А что здесь знать? Они попросили о помощи, помощь оказалась не нужна.
— А я хотел ей рассказать, что они обратились к тебе, а ты обратился ко мне.
Фотис продолжал поглощать пудинг. К его усам прилипло несколько крупинок риса.
— Ты же сказал, что она пришла к этому решению самостоятельно. Рассказав ей, ты тем самым заставишь ее сомневаться в своем решении.
— А может, ей и следует сомневаться?
Старик быстро взглянул на него:
— Почему?
— Потому что, например, другой покупатель мог бы заплатить больше. К тому же музей должен отчитываться о своих действиях. А кто знает, что сделают с иконой греки?
— Надо настаивать, чтобы они тоже отчитывались.
— Я же сказал, что не могу ни на чем настаивать.
— Тогда посоветуй ей. Пока что у тебя неплохо получалось.
— А почему я должен действовать вопреки интересам музея, в котором работаю?
— Это другой вопрос.
— Я лишаю себя возможность иметь икону в своем распоряжении, изучать ее не торопясь, спокойно, в удобное для себя время. Меня такой расклад очень бы устроил.
— И это тоже другой вопрос. — Фотис помолчал, доедая пудинг. В кафе набилось несколько женщин с разноцветными бумажными пакетами, что-то весело лопотавших на каком-то из скандинавских языков. — Итак, перед нами девушка, музей и ты сам. Кто же на первом месте?
— Икона Аны.
Имя девушки вырвалось у Мэтью помимо воли. Но если старый лис это и заметил, то виду не подал.
— Очень хорошо. Насколько я понимаю, ей предстоит уплатить кое-какие налоги, но в остальном ее финансовое положение стабильно. У нее нет особой нужды в деньгах. Однако вполне возможно, что у нее имеются другие, духовные потребности.
— Ну, не нам об этом судить.
— Ее дед соорудил часовню для хранения иконы. — Мохнатые брови старика многозначительно поднялись. — Матерь Божья, что может яснее свидетельствовать о его намерениях, чем это? Что может увековечить его отношение к иконе, как не возвращение ее церкви? Это что касается девушки. Теперь музей. Честно тебе скажу, мне на них наплевать. Твоя преданность им, конечно, достойна уважения, но это огромная, богатая организация, которая вряд ли нуждается в твоей защите. Ешь пудинг.
Мэтью, хоть и не был голоден, послушно проглотил кусок.
— Что же касается тебя, — продолжал Фотис, позвякивая ложкой в опустевшем десертном бокале, — это вызывает у меня самую глубокую озабоченность. — Тщательно вытерев губы салфеткой, он перевел взгляд на улицу. «Он всегда настороже, — подумал Мэтью. — Почему?» — Церковь захочет закрепить за собой права на икону — на случай если девушка передумает. Однако они не смогут заполучить ее немедленно. Они еще не договорились ни о транспортировке, ни о последующем ее хранении. Я могу им помочь: на несколько недель предоставить нейтральную территорию для ее хранения, страховку, обеспечить безопасность. Я в любом случае это сделаю. А ты сможешь осматривать икону в любое время, когда пожелаешь.
— Существуют фирмы, предоставляющие услуги по хранению и транспортировке предметов искусства. Я даже могу порекомендовать несколько из них. Не думаю, что они поручат это тебе.
— Говорю тебе, я могу это организовать.
Мэтью сжал голову руками. Ему надо поспать. Ему надо подумать.
— Ты уже все организовал? Насколько плотно ты работаешь с этими людьми?
— Пока что были только обсуждения. Еще ничего не согласовано, но они сделают так, как я им скажу. Я участвовал в их благотворительных проектах, и в отличие от тебя мне не стыдно использовать имеющиеся у меня рычаги. Ну и в любом случае они предпочтут иметь дело с соотечественником, ты же знаешь греков.
— А зачем тебе вообще все это?
— Если я скажу, что для блага церкви, разве ты поверишь? — улыбнулся Фотис. — Подозрительный юноша. Хорошо, давай считать, что это для собственного удовольствия. В жизни очень мало вещей, которые доставили бы мне большее удовольствие, чем возвращение иконы в Грецию. А кроме того, это означает еще несколько дней наедине с ней.
— Понятно.
— И знаешь, есть еще один человек, который мог бы выиграть в этой ситуации. — Фотис смотрел на него выжидательно, но у Мэтью не было желания подыгрывать ему, задавая вопросы. — Твоего отца скоро выпишут из больницы.
— Мой отец? — Только что проглоченный пудинг налился в животе свинцовой тяжестью.
— Да.
— Он не слишком увлекается религией или искусством.
— Если ты хорошенько припомнишь прочитанное тобой, то поймешь, что вера не всегда является непременным условием исцеления. Это заложено в основе таинства. Неверующие подвергают сомнению любую религию. Их сопротивление — своего рода вера и обычно что-то говорит об их душах. Действительно живущие вне Бога никогда даже не задумываются обо всем этом. На мой взгляд, отрицание, присущее твоему отцу, — это нечто иное, не то, что он пытается показать.
— Уверен, что ему интересно было бы это услышать, — резко ответил Мэтью. В нем вспыхнуло раздражение: как смеет Фотис примешивать сюда отца? Тем не менее слова старика пробудили в нем и какие-то другие, трудноопределимые чувства.
— Я не настолько глуп, чтобы сказать это ему, и надеюсь, что и ты достаточно мудр, чтобы не упомянуть при нем об этом разговоре. Когда его выпишут из больницы, он заедет навестить меня. Икона будет там. Остальное в руках Божьих.
— В руках Божьих? — Мэтью еле сдерживался. Крестный произнес вслух то, что таили в себе пыльные старинные фолианты, что перешло из них и в сознание самого Мэтью. Слова насмешки замерли у него на губах под влиянием более сильного чувства. Страха? Не страх ли скрывался за его праведным гневом? Но чего ему бояться? — Ты действительно думаешь, что эта икона каким-то чудесным образом исцелит его?
— Я ничего не думаю. Я просто не хочу лишать его шанса получить от этого хоть какую-то пользу. А почему ты отказываешь ему в этом?
— И по этой смехотворной причине я не должен сказать Ане Кесслер правду?
— Ты не скрываешь от нее ничего, что ей необходимо знать. И существует много причин, по которым ты обязан предоставить событиям развиваться так, как они должны развиваться. Назвать их еще раз? Тебе нужны другие доказательства?
Раздражение Мэтью достигло критической массы и перешло в какое-то парализующее отвращение к самому себе. Человек чести должен делать то, что он должен делать, а не сидеть здесь и вести бессмысленный разговор.
— Как ты думаешь, девушка от тебя ничего не скрывает? — продолжал Фотис.
— Что ты имеешь в виду?
— Только то, что у нее могут быть свои собственные секреты.
— Например?
— Я не претендую на то, что знаю все, но это странная, замкнутая семья, — это все, что мне понятно. Она не колеблясь использовала тебя в своих целях, сделав тебя своим советчиком.
— Я сам согласился на это.
— Всегда хочется так думать, когда имеешь дело с женщиной, не так ли?
— Мне не нравятся твои намеки.
— Беру свои слова обратно. Тебе не надо иметь никаких собственных интересов, чтобы поступить правильно.
— А как мы можем узнать, что правильно?
— Ты поступишь правильно, потому что ты хороший человек. Для этого тебе не требуется стимул — осознание семейных обязательств и семейной вины.
— Семейной вины? — резко повторил Мэтью. — Ты имеешь в виду — твоей вины?
— А мы разве не одна семья? Но я имел в виду не это, а скорее обязательства.
— Пожалуйста, не говори загадками, крестный. Просто скажи, что ты хочешь сказать.
Глаза Фотиса вдруг увлажнились, его лицо, казалось, обвисло, как и его усы.
— Я не хотел говорить об этом. Я нарушаю данное когда-то обещание. Ты меня понимаешь? Данное Fithee, Змею.
— Это тот, кто убил священника?
Фотис протянул руку над столом и тронул Мэтью за рукав.
— Нам не дано знать, убил ли он священника. Он поступил так, как считал правильным. Помни об этом.
— Расскажи мне.
