Самид Агаев - Ночь Волка
— Доброе утро, хозяйка.
— Доброе утро, — ответила Галя, — спали бы еще. Рано.
— Пойду пройдусь по утрянке, может, подниму кого.
— Да, ну что вы, снег вон, метет, какая сейчас охота.
— Не, не, надо идти, может, зайца подниму?
— Чаю хоть попейте, я чайник поставила, скоро закипит, мужики встанут, позавтракаем, тогда пойдете.
— Пусть спят, а я пойду; кто рано встает, тому Бог подает, а чай, как говориться не вода, много не выпьешь, вот водочки я бы выпил, похмелиться бы, а?
— Да, пожалуйста, — Галя пожала плечами, — закусывать только нечем, водки у нас много.
— А нам закусывать ни к чему, — радостно сказал Костин, — пусть интеллигенты закусывают, а мы — люди простые.
Костин взял в руки початую бутылку водки, стоявшую на столе, взял граненый стакан, наполнил его до половины и тут же выпил. После, мелко покашлял, смешно почмокал губами, вызвав улыбку у Гали, и сказал:
— Хороша, зараза, можно я возьму ее с собой, в лесу замерзну, выпью, согреюсь.
— Возьмите, у нас водки много, — разрешила Галя и добавила, — у нас в деревне все мужики охотились: сейчас все в город уехали, в деревне жизни не стало, вот сейчас не сезон, их нет, а так они все сюда наезжают, только охотятся по-разному; двое по правилам, водку не пьют, встают спозаранку, весь день по лесу шатаются, и ни черта убить не могут, а есть такие, что весь день водку хлещут, потом ружье возьмут, за околицу выйдут и обязательно кого-нибудь подстрелят.
— Намек понял, — сказал Костин, засовывая бутылку в рюкзак, — но я встаю спозаранку, зато и водкой не пренебрегаю, может мне больше повезет. Он надел телогрейку, натянул свои болотные сапоги, повесил на плечо ружье.
— Круг сделаю и вернусь, — сказал он, — но вы меня не ждите особо, машина заведется уезжайте, у меня еще неделя отпуска, пехом пойду в любом случае. Спасибо за гостеприимство, до свидания.
Галя не могла объяснить, чем не нравился ей этот человек, и то, что он уходил, пока мужчины спали, вызывало у нее какое-то смутное чувство тревоги; поначалу, но теперь, когда он выпил, она почему-то успокоилась.
— Вам тоже спасибо, накормили нас вчера. Раньше одиннадцати мы все равно не тронемся, если что возвращайтесь.
Галя, проводила гостя до дверей, постояла несколько минут на крыльце; Костин вышел со двора, остановился возле занесенной снегом «Нивы», зачерпнул снег с капота, покачал головой, проваливаясь по колено, двинулся вверх по деревенской улице. Вдохнув свежий морозный воздух, Галя закрыла дверь, и вернулась на кухню. Печь разгорелась на славу, сквозь щели было видно пламя, бушующее в топке. Чайник начинал уже посапывать. Галя потрогала его, и, обжегшись, отдернула руку. Налила горячей воды в таз, разбавила холодной и перемыла всю посуду. Убрала в кухонный шкаф и пошла, будить Шилова.
Сусальным золотом горят
В лесах рождественские елки
В кустах игрушечные волки
Глазами страшными глядят.
Миновав последний дом, охотник оглянулся: белое безмолвие царило над заброшенной деревней, полтора десятка домов замерли в неживом карауле и лишь над одной крышей из трубы беззвучно поднимался дым, подавая признаки жизни и нарушая тем самым гармонию мертвого царства. На лице охотника появилась легкая гримаса, быть может, выдавая те умственные усилия, которые он прилагал, чтобы принять правильное решение. Потоптавшись на месте, он все же повернулся спиной к деревне и двинулся вперед, быстро насколько позволял снежный покров. Углубившись в лес, он скоро вышел на просеку, сделанную для лесовозов и пошел по ней, поглядывая на верхушки деревьев в поисках дичи. Через полчаса энергичной ходьбы, он остановился вытереть пот, который, несмотря на мороз, выступил на лице, как следствие выпитой натощак водки. Когда оторвал шапку ото лба, он вдруг увидел в сотне метров от себя волчью морду, которая тут же скрылась за ближайшей елью. Пот вновь прошиб охотника, но теперь уже холодный, он потянул с плеча ружье и, только сейчас, с ужасом вспомнил, что у него нет патронов.
Галя безжалостно растолкала Шилова, говоря: — "Вставай, Саша, вставай".
Шилов жалобно застонал:
— Почему вставай? Рано еще, отстань.
Но Галя не унималась и продолжала трясти его.
— Вставай, дров нет, иди принеси.
— Ну почему я опять, пусть Марат идет, я вчера ходил.
— Марату ехать еще целый день, а ты спать будешь всю дорогу, вставай.
Шилов, наконец, поднялся и произнес:
— Ты — сушеная змея.
После этого он оделся и, покачиваясь от горя, пошел на кухню. Галя неотступно следовала за ним.
Здесь на столе, — указывая пальцем, трагическим голосом сказал Шилов, — стояла бутылка водки и в ней вчера еще, было больше половины. Где она?
— Гость наш выпил, — объяснила Галя.
— Всю? — удивился Шилов.
— Нет, не всю, но то, что осталось, он с собой взял.
— Как это с собой, он, что ушел?
— Да.
— Куда ушел?
— На охоту, может еще вернется, а может, — нет.
— Так у него же патронов нет, — подозрительно сказал Шилов.
— Чего ты от меня хочешь? — спросила Галя.
— Похмелиться.
Так иди, бери целую, открывай и пей, хоть залейся, только Марата не буди, ругаться начнет, что пьешь в дорогу.
— А я уже не сплю, — услышали они, оглянулись, Марат стоял в дверях.
— Как голова? — в один голос спросили Шилов и Галя.
— Так себе, — ответил Марат. — Давно он ушел?
— Около часа назад.
— Странно, и не простился с нами.
— Ох, и не люблю я, когда уходят, не простившись с хозяином, — вдруг разозлился Шилов, — а тебя, Галя, я просто убить могу в любой момент. Ты же ему последнюю водку отдала.
— А я вот сейчас по башке тебе вот этим черпаком заеду, будешь знать, — спокойно ответила Галя, беря в руки пресловутый черпак, — хозяин выискался, как забор починить, у нас хозяина нету, а водку унесли, так тут же хозяин объявился. Иди за дровами.
— Умыться дай.
— Потом умоешься, сначала дров принеси.
Шилов, опасливо поглядывая на черпак, натянул тулуп, нахлобучил шапку и вышел в сени.
Марат вздохнул и тоже стал одеваться.
— Что так вздыхаешь тяжело, — спросила Галя.
— Пойду машину заводить, — сказал Марат, наклоняясь над аккумулятором, чья тяжесть страшила его — свинцовые пластины, наполненные электролитом. Радикулитом он маялся с двадцати лет, то есть полжизни; с тех пор, как застудил поясницу в первый же месяц после демобилизации, работая на стапелях речного порта, где он латал электросваркой прохудившееся судно. Марат зачем-то, оглянулся на Галю, хотя не собирался просить ее о помощи, потом сжал ладонями аккумулятор с обеих сторон и взял его на живот; плечом отворил дверь, вышел в сени и далее во двор — пропахал ногами снег и у самой калитки сказал себе: "О, Марат! Почему ты такой глупый? Сначала надо было очистить от снега машину, а затем тащить аккумулятор". Но не нести же его обратно? За калиткой, слева от забора — скамейка, Марат нашел ее ногой, сбил с нее снежный покров и опустил туда аккумулятор. Открыл машину, достал из багажника веник и стал обмахивать им машину, очищая от снега. Открыл дверь, поднял капот, установил аккумулятор, затянул клеммы, и произнося: "Ну, милая, давай", повернул ключ зажигания. Но «милая» не дала; стартер медленно сделал пол-оборота и жалобно затрещал, признаваясь в собственном бессилии. Марат треснул кулаком по баранке и вылез из автомобиля, дело принимало скверный оборот. Он постоял немного, глядя на заснеженный лес: шел мелкий снег, отчего пространство казалось затянутым в легкую дымку. Мороз заметно ослаб, и если бы он вчера не посадил аккумулятор, то сегодня двигатель можно было завести. Эх! Не жизнь, а сплошное сослагательное наклонение. Марат тяжело вздохнул, но на этот раз никто его не спросил, что, мол, вздыхаешь, величию природы не было никакого дела до человека и, он, ища участия, пошел к дому.
Галя вышла в сени, где Шилов с грохотом свалил дрова.
— Еще надо сходить, Саша, — осторожно сказала она.
— Куда столько? — возмутился Шилов, — зимовать, что ли здесь будем.
— Машина не завелась.
— Во блин, попали, — удивился Шилов и пошел в комнату. Марат лежал на диванчике, и разглядывал журнал.
Шилов нарочно откашлялся, подсел к столу и сказал:
— Прогресс — это, конечно, хорошо, но у гужевого транспорта были свои преимущества.
Марат с каменным выражением лица, хранил молчание.
— Никакого тебе аккумулятора, бензина: заведется, не заведется. Кормить, правда, надо было, и дерьмо за ней убирать; но с другой стороны кормить то чем — сеном, то бишь травой, что растет под ногами, а дерьмо лошадиное — это удобрение, опять же, верно я говорю?
Шилов долго, рискуя жизнью, развивал бы преимущества гужевого транспорта перед механическим, но вошла Галя, неся кипящий чайник, и он замолчал. Поставила чайник на подставку и сказала:
