Самид Агаев - Ночь Волка
— Извини, а ты кто по национальности?
— Русский, а что?
— Не верю.
— Ну ладно, не русский, хазар я, тот самый неразумный.
— Хазары давно исчезли, — недоверчиво сказала Вероника.
— Не все, — совершенно серьезно заметил Марат, — я последний. Павича читала? Так вот, я из тех, кто затерялся в чужих снах, до сих пор блуждаю.
— Что же ты ищешь в чужих снах?
— То же, что и все, — любовь.
— Любовь надо искать наяву, а не во сне, — заявила Вероника, — или ты специально усложняешь себе задачу; не сложится, всегда можно будет сослаться на трудности.
— Видимо, — согласился Марат, — от этого вероятно и все мои неудачи в семейной жизни, но науке известно также, что, любовь не ищут, она должна нечаянно нагрянуть.
Вероника засмеялась и откинулась на спинку дивана: ее высокая грудь ровно поднималась и опускалась в такт дыханию, полуоткрытый рот являл ровные влажные зубы. Заметив взгляд Марата, она сжала губы, но он все равно сказал:
— Ваша грудь меня чрезвычайно нервирует.
— Мы кажется опять на вы, — заметила Вероника.
— Нет, дорогая, мы на ты, но когда я заговорил о таком возвышенном предмете, как женская грудь, я невольно перешел на вы.
Вероника смущенно кашлянула и задала вопрос, уводящий по ее мнению от скользкой темы:
— Что еще говорит наука?
Марат сделал глоток коньяка и грустно сказал:
— Это, смотря, какая наука, и смотря о чем.
— Ну, к примеру, дао, о жизни, например, или смерти.
— Дао, это не наука, это образ жизни, философия.
Налил себе еще коньяку и подошел к стеклянной стене, отодвинул портьеру, долго вглядывался в темноту, сказал, обращаясь к девушке:
— Там шторм.
— С этим трудно спорить, — с улыбкой ответила Веронику.
— Касательно жизни и смерти в дао приводится следующий пример: если спустить воду из пруда, то рыбы собьются в кучу, и будут увлажнять друг друга, проявляя заботу, но если их выпустить в воду, они забудут друг о друге и поплывут в разные стороны.
— И что это значит?
— Сия аллегория — означает земную жизнь, где люди заботятся о близких, и потусторонний мир, который также естественен для человека, как вода для рыб. Кстати говоря, ты спрашивала, что говорит дао о любви? Дао много хорошего говорит о сексе, о том, что он продлевает жизнь…
— Ты специально сейчас об этом заговорил? — спросила Веронику. — К ночи приберег.
Марат не обратив внимания на замечание, продолжил… — От любви и ненависти сердце утомляется и поэтому человек не способен прожить до конца отпущенные ему годы. Но, возвращаясь к рыбам, в новом завете есть одно место, где Иисус на просьбу ученика, позволить ему похоронить отца отвечает: "Предоставь мертвым погребать своих мертвецов".
— Да, я помню, — сказала Веронику.
— Как приятно иметь дело с образованной девушкой, — улыбнулся Марат.
— Мерси.
Марат поднес стакан к губам, отпил и сказал: "Хороший коньяк".
— А можно мне глоточек, попробовать, — попросила Вероника.
Марат налил ей. Вероника пригубила и покивала головой.
— Что? — спросил Марат.
— Хороший, — согласилась Вероника.
Однако рано нынче молодежь в коньяках разбираться стала, — заметил Марат.
— Ну вот, уже упреки начались, подозренья.
— Нет, никаких упреков, это я так, к слову. На чем я остановился?
— На мертвецах.
Марат помолчал немного, затем сказал: "Меня эта реплика всегда смущала своей жестокостью и цинизмом. Можно ли такое говорить человеку, у которого умер родитель? Возможно, предполагал я, что это иудейские штучки древности типа "живая собака лучше мертвого льва", но, ознакомившись с дао, я понял, что здесь какая-то путаница со словами. И, на самом деле у этого выражения вовсе другой смысл: мол, пусть мертвые оплакивают, или, заботятся о своих мертвецах, то есть — не надо скорбить по умершим, они уже перешли в другой мир и стали подобны рыбам, отпущенным в воду.
— Здорово, — сказала Вероника, — извини, я забыла, что означает слово дао.
— Путь, и главное его качество — пустота; когда пустота достигает предела, она превращается в дух. Помнишь, земля была пуста, и дух носился над одой. Библия начинается словами — пустота и дух.
— А что древнее дао или библия?
— Отцом дао считается Лао Цзы, который жил в пятом тысячелетии до нашей эры, а Библию составили и канонизировали, если я не ошибаюсь во втором веке от рождества Христова. Я имею в виду новый завет, о старом ничего не могу сказать. Со словом «Путь» у меня связана еще одна ассоциация: помнишь у Гомера, когда Одиссей спускается в Аид, чтобы увидеть прорицателя Тиресия?
— Увы, — ответила Вероника, — я девушка образованная, но не настолько.
— Одиссей спрашивает Тиресия, укажи, мол, мне Путь, а тот отвечает, — тоска по дому затмевает тебе разум, глаза видят только дом, и не замечаешь ты, что Путь, который ты ищешь, — есть твоя жизнь, то есть весь этот долгий путь домой и есть твоя жизнь, твоя судьба… Что же касается пустоты, то здесь уместно вспомнить Иосифа Бродского, который вводит следующее понятие — критерий пустоты, которым является взгляд, вот послушай:
… Когда ты стоишь на пустынном плоскогорье Азии
Глядя, как в вышине пилот или ангел разводит свой крахмал
Чувствуя, как ты мал, помни — пространство,
Которому, казалось бы ничего не нужно
Нуждается сильно во взгляде со стороны,
Критерии пустоты, и сослужить эту службу
Способен только ты.
Марат замолчал, сделал глоток, глядя на девушку. Вероника сказала:
— Я ухожу, твой интеллект возбуждает меня, еще немного таких логических построений и грехопадения не избежать.
Однако с места не сдвинулась.
Марат улыбнулся:
— Не скрою, девушки делали мне комплименты, но такого изысканного — никогда; правда обидно, что моя внешность не производит на тебя такого впечатления.
— Производит, но ум больше; я — извращенка, внешность для меня не имеет никакого значения.
Вероника поднялась, ласково провела рукой по голове собеседника, сделала несколько шагов и оглянулась. Марат глухо спросил:
— Ты ждешь, чтобы я тебя остановил?
— Да, — честно призналась Вероника, — но мне надо идти, он будет сейчас звонить…
Марат, подойдя, прервал ее слова поцелуем и увлек на огромное ложе, принявшее их, как сообщник.
— Я не должна этого делать, — жалобно сказала Вероника, стягивая с себя платье и откидываясь на спину.
Между тем в номере Вероники без умолку звонил телефон: короткие нервные звонки вспаривали ночную тишину, заключенную в пространство от входной двери до стеклянной стены, ограждающей путь на балкон; резко диссонировали с мощным гулом набегавшим с моря. Человек, вызвавший к жизни эти звуки, сидел на диване, за четыре тысячи километров от гостиницы, и смотрел на экран, работающего телевизора; на журнальном столике перед ним стояла бутылка «Хеннесси», коньячный бокал, наполненный до половины и ваза с засахаренными орешками. Время от времени он давал отбой, делал глоток, отправлял в рот несколько орешков, переключал каналы и вновь начинал звонить в гостиницу, стоявшую у бушующего моря. Хуже всего то, что в этой ситуации бесполезно было делать какие-то движения, пусть даже заведомо ложные: вскочить, и, поскольку пьян, вызвать такси, куда-то поехать, в аэропорт, например, перемещения в пространстве всегда производят в уме иллюзию действия; но нет, никакое такси, никакой самолет не в силах был переместить его в течение ночи за несколько тысяч километров. Много всякого, ограничивающего свободу человека — билеты, расписания, визы, наконец. Оставалось только пить коньяк и переключать каналы в ожидании момента, когда очередной гудок захлебнется и в образовавшейся паузе возникнет голос Вероники голос с неподражаемым тембром, голос, который, временами он ненавидел, но без которого он не представлял свою жизнь, и с отсутствием которого, когда-нибудь, увы, ему придется смириться. Но так далеко, он предпочитал не заглядывать. Был сторонником идей Карнеги, жил в отсеке сегодняшнего дня. А зря.
Звук собственных шагов вполне зловещ
И в тоже время, беззащитен.
Как сладко спится после любви! Но Марат не мог определенно сказать, что спал, во всяком случае, шаги он услышал сразу — скрип, скрип, скрип, скрип. Кто-то шел от калитки. Вероника!?
Марат метнулся к окну и увидел Костина, который шел, задумчиво глядя себе под ноги.
— Я просто маятником стал, — заявил он, появившись на пороге, — никак не могу от вашей деревни уйти.
— Что случилось на этот раз? — холодно спросил Марат, этот человек был ему неприятен. Вестник беды.
— Да нет, все нормально, ребят проводил до полдороги, потом их беспокойство взяло про тебя, как говорят он один там, переживает, наверное. А я говорю, вы не думайте, я вернусь, посижу с ним, пока трактор не придет. Мне, какая разница, времени полно.
