Екатерина Островская - Не расстанусь с Ван Гогом
Надя с удивлением посмотрела на бывшего мужа – она даже не предполагала, что тот знает такие вещи. Поэтому и сказала:
– У меня возникло ощущение, что ты специально готовился к этому вечеру. Просто не верится, что ты запомнил все это, услышав лишь однажды в студенческие годы.
– А зачем мне выдумывать? Разве я могу тебя чем-то удивить?
– Считай, что удивил. Лично я считала творцами всех пьес и сонетов графа Оксфордского и Филипа Сидни, которые вынуждены были скрывать не только свое авторство, но и то, что живы, потому что оба являлись раскрытыми агентами английской разведки при дворе римского папы. Филип Сидни был внебрачным сыном королевы Елизаветы и испанского короля Филиппа Второго, а Эдуард де Вер, семнадцатый граф Оксфорд, был первенцем Елизаветы и Роберта Дадли, графа Лестера, ее тайного супруга. А поэт Бен Джонсон, которого некоторые также считают автором пьес, являлся внебрачным сыном самого графа Оксфорда. Именно Бен Джонсон приехал в Стратфорд-на-Эйвон будто бы на венчание дочери Шекспира Джудит и организовал пирушку, на которой присутствовал и другой приехавший из Лондона драматург, Майкл Дрейтен. Во время пирушки Шекспир стал вдруг задыхаться, его охватила горячка, от которой он скончался, несмотря на настой фиалок, которым его пытались привести в чувство. По всей вероятности, Шекспира отравили, чтобы убрать ненужного свидетеля, психически неуравновешенного и беспробудно пившего.
– Вот видишь, – обрадовался Холмогоров, – у нас есть о чем поговорить завтра с Еленой Юрьевной и даже поспорить…
Саша приходил к бывшей жене на протяжении этой недели каждый вечер. Дожидался, когда та подъедет, вручал ей цветы. Павел наверняка видел его, но вопросов не задавал.
На третий день Надя, видя такую настойчивость, сказала внуку Радецкой:
– Это Холмогоров, за которым я была замужем.
– И который, судя по всему, хочет сделать тебе новое предложение, – заметил Павел.
– Второй раз я уже не ошибусь, – усмехнулась в ответ Надежда.
На самом деле она не думала об этом. Саша приходил, час или полтора они проводили вместе, пили чай, потом говорили о чем-то. Не о любви, конечно. И старое не вспоминали. А когда Холмогоров заводил что-нибудь вроде: «А помнишь, как в Хорватии, когда мы…» – Надя прерывала его: «Прошу, не надо о прошлом».
Конечно, более всего Александр говорил о новом проекте, который запускает Решетов, о сценарии и о своей роли. Всякий раз напоминал: «Тебя очень ждут на студии – Вася Горелов не справляется один».
И на сей раз он засиживаться не стал. Уходя, напомнил:
– Завтра я еду с вами.
Надя все еще не думала, что бывший муж говорит всерьез. Но на следующий день, выйдя из редакции, увидела Холмогорова, беседовавшего с внуком Елены Юрьевны возле его машины.
– Александр говорит, что он тоже студент Елены Юрьевны и хочет посетить ее в больнице, – объяснил Павел. – Лично я препятствовать не могу, если человек настаивает.
– Пусть едет, – согласилась Надя.
Они заскочили в магазин, чтобы купить фрукты, соки и любимый Радецкой зеленый чай с жасмином. В машине молчали. Наконец, чтобы атмосфера не показалась совсем уж тягостной, Надя обратилась к Холмогорову:
– Вчера вечером, после того как ты ушел, я решила еще раз проверить свое предположение об авторстве графа Оксфорда и Филипа Сидни. И знаешь, получается некоторая нестыковка по датам. Но если предположить…
– А мне больше нравится версия, что под именем «Шекспир» скрывалась графиня Пембрук, урожденная Сидни и сестра упомянутого тобой Филипа Сидни, – произнес вдруг Павел. – Даже не столько она, сколько ее сыновья, Филип и Уильям. Графиня словно сама хотела раскрыть авторство, когда издала книгу с произведениями Шекспира и самолично написала в качестве вступления стихотворение, помещенное рядом с портретом драматурга. И в стихотворение вкралась ошибка в форме глагола. Но современники поняли правильно: это было слово «cut» – вырезать. И выяснилось: если на опубликованном портрете вырезать лицо Шекспира, то под ним оказывались изображения сыновей графини Мэри Пембрук.
– Настоящий детектив, – восхитился Холмогоров. – Реальная история, а не какой-то там за уши притянутый бред про код Да Винчи. Вот про что надо фильмы снимать или сериалы. Без ментов и бандитов, которые и в жизни уже надоели…
Саша вдруг замолчал и до самой клиники не проронил ни слова. А Павел продолжил говорить о своей теории и о том, почему кому-то потребовалось скрывать авторство.
– В любом случае, кто бы ни был автором, он гений, – закончил художник, когда уже парковал автомобиль во дворе больницы. – Гений не только литературный, но и гений скромности. И Шекспиру все равно повезло: четыре сотни лет люди читают его пьесы, смотрят постановки в театре и восхищаются им.
Троица поднялась к отделению. На площадке стоял врач и курил. Надя поздоровалась с ним и хотела войти в приотворенную перед ней Павлом дверь, когда медик вдруг окликнул ее:
– Погодите!
Затем подошел, помялся немного, вздохнул.
– Я уже говорил, чудес не бывает, – вспомнил доктор последний разговор, – а потому…
Он мог бы не продолжать, Надя все поняла сразу и спросила:
– Когда?
– Час назад. Ночь прошла спокойно. Утро тоже. Елена Юрьевна читала книгу. Я заходил раз, потом еще. Радецкая читала, очень внимательно так. Заглянул снова, и мне показалась, она спит, книга лежала на тумбочке открытой, корешком вверх. Я подошел и увидел, что она… Если это хоть как-то вас успокоит, скажу, что умерла Елена Юрьевна легко. Читала Шекспира, отложила книгу в сторону, закрыла глаза и ушла.
– Что бабушка читала? – уточнил Павел.
– Я же сказал – Шекспира. А именно сонеты. Я даже посмотрел, на каком остановилась, – на шестьдесят шестом.
Надя почувствовала, как у нее выступают слезы. И, чтобы остановить их, тихо прошептала:
Зову я смерть, мне видеть невтерпеж
Достоинство, просящим подаянье,
Над правдою глумящуюся ложь,
Ничтожество в роскошном одеянье…
Все же она заплакала. А Саша обнял ее и погладил по волосам:
– Успокойся, любимая. Я – здесь. Я всегда буду рядом с тобой.
Павел в этот момент разговаривал с врачом.
Потом он отвез Надю домой. Холмогоров поехал тоже, поднялся в квартиру, и у Надежды не нашлось сил сказать, что ей хочется побыть родной. Саша отправился на кухню ставить чайник, а она прошла в спальню и легла на кровать, утомленная горем. Закрыла глаза и представляла Елену Юрьевну. Потом услышала тихие шаги Холмогорова и его негромкий голос:
– Знаешь, тогда на экзамене я совсем не рассчитывал на «пятерку». А когда увидел, что Радецкая в зачетке «отлично» выводит, так обрадовался, что тут же начал читать монолог Гамлета из третьего акта. Елена Юрьевна слушала очень внимательно. А потом сказала: «Браво. Вы очень способный человек. Таких здесь сейчас обучается не столь уж и много. Но мало одного таланта, нужно трудиться, трудиться, трудиться. Учиться у величайших актеров прошлого. Ведь сохранились аудиозаписи и видео есть. Поищите в институтском хранилище. Советую вам в первую очередь прослушать, как читает этот монолог Николай Журавлев. Он как бы не торопясь размышляет, и сразу понятно – его персонаж готовится к смерти и не хочет умирать».
Холмогоров опустился на кровать и погладил волосы Нади. Потом наклонился и коснулся губами ее щеки.
– Любимая, я не могу без тебя жить. Понял это давно, еще в момент нашего расставания. Пытался что-то изменить, забыть, но не выходит. И когда стало уже совсем невмоготу на этом свете без тебя, я решил: будь что будет, вернусь. Не примешь – зачем тогда вообще жить? Стоит ли? «В смертельной схватке с целым морем бед покончить с ними. Умереть. Забыться. И знать, что этим обрываешь цепь сердечных мук…» Только теперь я понимаю Гамлета. Понимаю то, что обычно проходит мимо сознания: Гамлет любит Офелию страстно и ждет смерти, боится смерти, опасается быть ослабленным любовью при встрече с неизбежным концом…
Он шептал, понижая голос, осторожно целуя руки, плечи, волосы Нади. А той было все равно. Лучше было бы, конечно, чтобы Саша ушел, но у нее не было сил сопротивляться. Холмогоров перевернул ее на спину и стал целовать шею, потянулся к губам.
– Любимая, не отвергай меня… Не гони меня в этот день…
Надя уперлась ладонями в его грудь и попыталась оттолкнуть – бесполезно. Хотела вывернуться – сил не хватило.
– Оставь меня, – шепнула она, хотя ей хотелось закричать. – Именно сегодня не говори ничего. Лучше уйди, мне сегодня хочется побыть одной.
Александр отстранился.
– Можно, я в гостиной переночую? Обещаю, что не буду больше беспокоить.
– Нет, – покачала головой Надя. – Если хочешь, поговорим об этом завтра, а лучше потом, когда…
Она хотела сказать «когда Елену Юрьевну похоронят», но не смогла произнести это вслух.
– Хорошо, – согласился Саша, – если ты против, я пойду.
