Камилла Лэкберг - Железный крест
Франц пожал плечами и небрежно махнул рукой — делай, если тебе так надо. Он предельно устал от этих игр. В Челле было столько злости, и он ощущал эту злость чуть не в каждом его слове. Даже не злости — ненависти. Это была его собственная ненависть — испепеляющая, разрушительная, которая много раз ставила его на край пропасти, а если смотреть правде в глаза, изуродовала его жизнь. Сын сумел придать этому чувству иное направление. Франц внимательно читал все его статьи. Местные власти, политики — все они отведали яростную ненависть Челля Рингхольма, оформленную в печатные строки на газетных страницах. Собственно, они довольно похожи друг на друга, он и Челль, хотя исходные пункты разные. Движущая сила одна и та же — ненависть… Она в свое время сблизила его в тюрьме со сторонниками нацизма, встреченными еще во время первой отсидки. Они чувствовали то же самое, что и он, но Франц умел говорить, умел спорить и доказывать свою правоту. Отцовская риторика засела в нем на всю жизнь. Принадлежность к нацистской группе в тюрьме давала ему и престиж, и власть, он почувствовал свою значительность, а ненависть была достоинством, своего рода доказательством силы. И он вжился в эту роль. Взгляды и принципы, внушенные отцом, стали его взглядами и принципами, неотделимыми от личности. Личность и жизненная позиция как единый монолит. Так было у Франца. И у Челля, как он догадывался, то же самое.
— Значит, так… — Челль посмотрел на все еще пустой блокнот. — Значит, ты не отрицаешь, что поддерживал контакты с Эриком и в последние годы?
— Только в память о старинной дружбе. Ничего особенного. И уж во всяком случае ничего, что можно было бы связать с его гибелью.
— Это ты так считаешь, но так это или не так, будешь определять не ты. И в чем же состояли эти контакты? Письма с угрозами?
Франц хмыкнул.
— Не знаю, откуда ты взял эти сведения. Я никогда не угрожал Эрику Франкелю. Ты достаточно писал о моих единомышленниках, чтобы понять: всегда и везде, в любом движении есть горячие головы, способные на необдуманные поступки. И я почел своим долгом предупредить Эрика.
— Твой единомышленники… — произнес Челль с презрением, граничащим с брезгливостью. — Ты имеешь в виду этих полубезумных фанатиков, которые считают, что мы можем закрыть границы?
— Называй, как хочешь. — Франц устало прикрыл глаза. — Я не угрожал Эрику Франкелю. Но вот если бы ты убрался отсюда, то доставил бы мне большое удовольствие.
Челль хотел что-то возразить, но, очевидно, раздумал. Он встал и с плохо скрытой злостью посмотрел на отца.
— Ты мне никогда отцом не был, но я это пережил и переживу. Но если ты будешь продолжать втягивать моего сына в свои дела… — Он сжал кулаки.
— Я не втягиваю твоего сына ровным счетом ни во что, — сказал Франц, не отводя глаз. — Он уже достаточно взрослый, чтобы думать самостоятельно. Пер в состоянии сделать свой собственный выбор.
— Ты хочешь сказать — твой выбор? — крикнул Челль и почти выбежал из дома, словно уже был не в силах находиться в одном помещении со своим отцом.
Франц посидел еще немного, дожидаясь, когда успокоится пульс. Он думал об отцах и детях. И о дорогах, которые они выбирают. Или которые выбирают их.
— Как прошли выходные?
Паула стояла к ним спиной и сыпала кофе в кофеварку, так что и Мартин, и Йоста приняли ее вопрос на свой счет и дружно пожали плечами. Ни тот ни другой не ощущали никакого подъема. Психологический феномен, называемый «утро понедельника после хорошего отдыха», обошел их стороной. Мартина к тому же оба выходных мучила бессонница.
В последнее время он вообще плохо спал. Лежал без сна и думал о будущем ребенке. Не то чтобы этот ребенок был нежеланным. Наоборот, очень даже желанным. Но он впервые осознал, как велика ответственность. Маленькое живое существо, маленький человек, чье существование полностью зависит от тебя… Мартин часами лежал, уставившись в потолок или глядя, как ритмично, в такт дыханию, поднимается и опускается с каждым днем увеличивающийся живот Пии. Ему почему-то все время представлялись разные ужасы: травля в школе, оружие, наркотики, педофилы, дорожные опасности — целый список несчастий, которые могут случиться с вступающим в жизнь человечком. Он в который раз спрашивал себя: а сумею ли я со всем этим справиться? Но обратной дороги не было. Через пару месяцев он станет отцом.
— Вы оба просто излучаете бодрость, — покачала головой Паула.
— Излишнюю бодрость следовало бы запретить законом, — буркнул Йоста и пошел к кофеварке.
Он не заметил, что еще не вся вода прокапала через фильтр, и взял кофейник. На столе образовалась большая лужа. Йоста сделал вид, что не заметил аварию, налил в кружку кофе, поставил кофейник прямо в лужу и пошел к столу.
— Йоста! — строго сказала Паула. — Ты что, собираешься так все и оставить? Приведи стол в порядок!
Йоста, похоже, и вправду только сейчас заметил пролитый кофе.
— Ага, вон оно что… а я и не видел, — вяло произнес он, взял тряпку и вытер стол.
— Приятно чувствовать постоянную заботу, — засмеялся Мартин.
— Да уж… женщины есть женщины. Каприз за капризом.
Паула собиралась было ответить что-то в том же духе, но вдруг тишину нарушил довольно необычный для полицейского управления звук. Из приемной послышался заливистый детский смех.
Мартин весело насторожился.
— Это не иначе, как…
Но он не успел закончить предложения, потому что тот, кого он собирался назвать по имени, появился в столовой собственной персоной. С хохочущей Майей на руках.
— Привет!
— Привет! — Мартин засмеялся. — Что, не сидится дома?
Патрик улыбнулся в ответ:
— Мы с Майей решили… Вот что мы решили: надо проверить, что вы тут делаете — работаете или, как всегда, лясы точите. Правда, Майя?
Девочка залопотала что-то, что при известной доле воображения вполне можно было принять за подтверждение слов отца — да, мол, решили проверить. Она начала вертеться на руках Патрика как угорь — требовала, чтобы ее спустили на пол. Отец поставил ее на ноги, и она неуверенной походкой двинулась к Мартину.
— Привет, малышка! Узнала дядю? Помнишь, как мы с цветочками беседовали? Погоди-ка, сейчас… — Он вышел и тут же вернулся с ящиком, полным игрушек.
Они держали их в отделе именно для таких случаев — если кто-то из посетителей явится с ребенком. Майя обрадовалась и тут же полезла осматривать принесенные сокровища.
— Спасибо, Мартин. — Патрик налил себе кофе и присел за стол. — Как дела? — Он отхлебнул из чашки и сморщился — за прошедшую неделю успел подзабыть вкус бурды, которую пьют в отделе.
— Туго… Но кое-какие подходы мы нащупали. — Мартин вкратце пересказал разговоры с Францем Рингхольмом и Акселем Франкелем.
Патрик заинтересованно покивал.
— А Йоста взял отпечатки пальцев у одного из пацанов. Найдем и второго, пусть техники исключают их пальчики из следствия. Ясно же, что убили не они.
— А что он говорил? Они что-нибудь заметили, что может представлять интерес? Почему они вообще решили залезть в дом братьев? Может быть, тут есть за что зацепиться?
— Зацепиться не за что, — довольно резко произнес Йоста.
Ему показалось, что Патрик ставит под сомнение его работу. Но в то же время заданные вопросы вызвали в голове какой-то отклик, что-то он хотел вспомнить, но никак не мог. А может, это просто мнительность. И незачем лить воду на мельницу Патрика.
— Значит, подведем итоги, — продолжил Йоста. — Мы никуда не сдвинулись. За исключением, правда, этих самых «Друзей Швеции». А так — у Эрика не было никаких явных врагов, а это значит, мотив преступления так и остается неясным.
— Банковские счета проверяли? Может быть, там что-то найдется?
Мартин отрицательно покачал головой и разозлился сам на себя — уж такую-то банальную процедуру он не должен был упускать из вида.
— Сразу этим и займемся, — сказал он вслух. — И еще: надо спросить у Акселя, не было ли у Эрика какой-нибудь женщины. Или мужчины, учитывая, в какое время мы живем. Кого-то, с кем он мог делиться своими проблемами в постели. И еще: сегодня же надо поговорить с уборщицей.
— Это важно, — кивнул Патрик. — Надо ее спросить, почему она не заходила в дом все лето. Если бы заходила, нашла бы Эрика и пораньше, чем через три месяца.
Паула вдруг резко поднялась с места.
— Знаете, пойду-ка я и прямо сейчас позвоню Акселю — не было ли у Эрика сердечного друга или подруги.
— А эти письма, которые Франц посылал Эрику, — они у тебя здесь?
— Конечно. — Мартин поднялся со стула. — Сейчас принесу. Ведь ты хочешь на них посмотреть, или я ошибаюсь?
Патрик с деланой небрежностью пожал плечами.
— Раз уж я все равно здесь…
— Черного кобеля не отмоешь добела, — засмеялся Мартин, взявшись за ручку двери. — Ты же в родительском отпуске!
