Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
— Что у вас с лицом? — спросил Бирюков.
— На бровях учился ходить.
— Почему при проверке документов бежать пытались?
— Так, по дурацкой привычке сорвался, а лейтенант сразу подножку. Претензий не имею, в спорте дело ясное: кто — кого… — Сипенятин исподлобья уставился на Бирюкова. — Вообще-то, гражданин капитан, заявляю протест в знак несправедливости. Я на полном законном основании возвращался к месту жительства и работы. За что взяли?
Антон встретился с Сипенятиным взглядом:
— Давайте разберемся без суеты. Чем занимались в Новосибирске?
Васин взгляд вильнул в сторону:
— Приезжал старушку мать проведать. Случайно старые кореши подвернулись, загулял с ними по-черному.
— Фамилии и адреса их назовите.
Сипенятин набычился:
— Корешей закладывать не буду, гражданин начальник.
— Дело ваше, — равнодушно сказал Бирюков и, стараясь выяснить причастность Сипенятина к делу Холодовой, стал задавать вопросы.
Понаторевший в диалогах со следователями, Вася отвечал лаконично, но с такой апатией, как будто ему до чертиков опостылело все на свете. Свою причастность к Холодовой он, конечно, отрицал полностью. Когда Антон перешел к конкретным уточнениям, апатия с Васиного лица стала исчезать, а в голубых, по-детски наивных глазах то и дело мелькало недоумение. С любопытством рассматривая предъявленные для опознания фотографии, Вася вдруг ткнул толстым пальцем в фотоснимок Деменского:
— Вот этого кореша, кажись, знаю.
— Как с ним познакомились? — спросил Бирюков.
Сипенятин слово в слово повторил показания Юрия Павловича, относящиеся к покупке «Распятого Христа», затем, помолчав, добавил, что 21 августа вечером приходил к Деменскому домой, чтобы получить от него пятерку, однако, несмотря на многократные звонки, дверь не открыли, хотя в квартире кто-то находился.
— Показалось, баба крикнула, а ей рот заткнули, — после некоторого молчания вдруг добавил Вася.
— Показалось или действительно слышали? — уточнил Антон.
— Вроде бы слышал.
— Долго у двери стояли?
— У меня часов нет, чтобы время определять.
— Ориентировочно скажите… Минуту, две?..
— Полторы, — съязвил Сипенятин.
— Крик не повторился?
— Как умерли все в квартире.
— Где вы взяли «Распятие Христа»?
Сипенятин ответил с такой готовностью, словно только этого вопроса и дожидался:
— Бабка в наследство оставила полный сундук икон разных да книжек церковных. Мать рассказывала, страшно богомольная старуха была.
— Куда книги дели?
— Продал на толкучке. — Вася ухмыльнулся. — Чудики из рук выхватывали.
— За какую цену?
— Вкруговую по червонцу штуку продавал.
— А за сколько Библию продали?
— Говорю, вкруговую толкал.
— Не помните, кто у вас купил Библию?
Вася снисходительно хмыкнул:
— Вот даешь, начальник… У меня голова не Дом Советов, чтобы все помнить.
— На иконах и книгах вашей бабушки имелась надпись: «Собственность Дарьи Сипенятиной», — вроде бы между прочим сказал Антон.
— Бабка, как «Отче наш», грамоту знала.
— А на «Распятии Христа» такой надписи нет…
Вася недоуменно наморщил лоб и запоздало спохватился:
— Христос — не бабкина икона. Это я объясню тебе, гражданин начальник… В Тогучинском районе, где мне прописали жить, имеется деревня Высокая Грива. Мы там молочно-товарную ферму строили. Короче, одной богомольной старушенции машину дров подбросил. В знак благодарности она Христа подарила.
Бирюков укоризненно посмотрел в наивные Васины глаза:
— Полтора месяца назад вас еще не было в Тогучинском районе.
— Выходит, что-то я спутал. — Сипенятин отвернулся к окну. — Случалось, знакомые кореши мне иконки подбрасывали, чтобы продать. Закладывать их не буду.
— Где вы взяли три тысячи, которые при задержании у вас обнаружены?
Вася заметно сник, однако тут же принялся сочинять байку. По его словам выходило, что деньги дал какой-то грузин для передачи одному врачу, чтобы тот не лечил какую-то женщину, упавшую с третьего этажа. Байка походила на детский лепет. В ней не упоминалось ни одной фамилии, но все, что касалось встречи Сипенятина с врачом, совпадало с рассказом хирурга Широкова.
— Как фамилия того грузина? — спросил Антон.
— Я чо, паспорт у него проверял? — усмехнулся Вася. — В железнодорожном ресторане случайно познакомились, втихаря бутылек раздавили…
— И он вам три тысячи вручил?
— А чо?.. Видать, прижало пахана. Годов ему уже немало, а за мокруху, как известно, может не уложиться в рамки жизни.
Бирюков открыл сейф и выставил на стол сумку Холодовой:
— Вот это мы изъяли из квартиры вашей матери…
— Чо-о-о?.. — ошарашенно протянул Сипенятин и поднялся со стула. — Дайте посмотреть!
Антон предупреждающе поднял руку:
— На сумке уже есть отпечатки ваших пальцев. Чтобы не тянуть время, скажу: женщина, которой принадлежит эта сумка, скончалась.
Вася скрежетнул зубами:
— Да он чо, умом рехнулся, щипач колотый?! — И уставился Антону в глаза. — Гражданин капитан, скажи, кто подбросил сумку? Я собственными руками ему пасть порву!
— Зачем вы в тот вечер Фросю Звонкову к своей матери вызвали? — вместо ответа спросил Антон.
Почти минуту, туго соображая, Сипенятин сидел остолбенело. Наконец, сглотнув слюну, криво усмехнулся:
— На пушку берешь, начальник?
— Могу провести очную ставку с Фросей, но прежде давайте выясним: каким образом на сумке появились отпечатки ваших пальцев?
Губастое круглое лицо Васи расплылось в беззаботной улыбке:
— По халатности… Не стану темнить — сумка эта мне знакома. Двадцать первого августа нужда прижала, что опохмелиться не на что. Вышел помышковать к железнодорожному вокзалу. Адлерский поезд прибыл. Вижу, шикарная дамочка в розовом платье ротик разинула, кого-то ждет. Возле нее чемодан красный стоит, на ней — эта сумка. Прохожу рядом, роняю носовой платок, нагибаюсь… Дамочка — пасть до ушей: «Держите вора!» Ясное дело, пришлось когти рвать, а сумку оставить…
— Значит, с Холодовой познакомились на железнодорожном вокзале? — быстро спросил Антон.
Вася усмехнулся:
— На гоп-стоп не бери, капитан. Никакой гражданки Холодовой я не знаю. Зови Фроську, увидишь, как она юлой закрутится.
Звонкова вошла в кабинет настолько растерянной, что Бирюков в душе невольно пожалел ее. Проведя необходимые при очной ставке формальности, Антон зачитал содержание телефонного разговора из показаний Звонковой и сразу же задал вопрос:
— Подтверждаете свои показания?
— Подтверждаю, — еле слышно ответила Фрося.
Бирюков повернулся к Сипенятину:
— Что вы скажете по этому поводу?
— Никому я не звонил, гражданин капитан! И никакой сумки у матери-старушки не оставлял! Зачем мне ее там оставлять? Не круглый же я идиот! Поверь, начальник…
Фрося, словно моля у Сипенятина пощады, заискивающе проговорила:
— При мне к Марии Анисимовне заходил мужчина, может, это он оставил…
Сипенятин резанул Звонкову уничижительным взглядом и подался всем корпусом к Бирюкову:
— Не верь Фроське, капитан! Темнит зазноба!
— Это правда, — поддержал Звонкову Антон. — Мужчина представительный, с портфелем, в темных очках.
На какой-то миг Сипенятин растерялся:
— Не знаю такого…
Позвонил эксперт-криминалист Дымокуров:
— Антон Игнатьевич, вам занести окончательный результат исследования дамской сумочки?
— Чуть попозже, Аркадий Иванович. Сейчас вкратце скажите, что там интересного?
— Отпечатки рубцевых пальцев идентичны тем, что остались на балконной двери в квартире Деменского. Пятна — это остатки испарившегося разбавителя масляных красок. Можно предположить, им выборочно уничтожена часть отпечатков.
— Спасибо, Аркадий Иванович.
Антон положил телефонную трубку и посмотрел на Сипенятина. Вася, видимо, стараясь угадать содержание только что состоявшегося разговора, даже открыл рот. Заметив на себе взгляд Бирюкова, он резко дернул головой в сторону Звонковой:
— Мужик, что приходил к мамаше, гадом стать, из Фроськиной компании…
— Вася! — вскрикнула Звонкова. — Зачем свою вину на других сваливаешь? Тебя все равно посадят…
Сипенятин, побагровев, выставил кукиш:
— Вот такую дулю видала?! Пока меня посадят, всю вашу кодлу за решетку устрою! И футболиста-дурака твоего, и Нинкиного овцебыка заложу, как самый последний фраер! — Налившиеся кровью глаза Сипенятина угрожающе сощурились. — Передай, зазноба, им мои слова: станут еще топить, как слепых котят, заложу!
Фрося уткнулась лицом в ладони, плечи ее мелко затряслись. Бирюков вызвал конвоира. Сипенятин развязно поднялся, завел руки за спину и зашагал к двери. Уже из коридора послышался его разухабистый голос: