Чарлз Тодд - Доказательство виновности
Ратлидж еще минут десять осматривал дом. Он поднялся на второй этаж. В платяном шкафу висели добротные костюмы, купленные в дорогих магазинах. Вещи не выглядели новыми. Возможно, их приобрели до войны.
А может, Стандиш одевался в магазине подержанной одежды. Тем не менее он заботился о том, чтобы его одежда была достойной и опрятной, и регулярно чистил ее. Дентон, снова заглянув через плечо Ратлиджа, заметил, что мистер Стандиш всегда уделял много внимания своему внешнему виду.
— Он не тщеславный, просто старался не опускаться. Похоже, ему важно было выглядеть прилично.
В конце концов Ратлидж узнал очень мало и еще меньше узнал такого, что могло бы ему пригодиться. Он посмотрел даже форзацы книг — вдруг там найдутся посвящения.
Мистер Джералд Стандиш по-прежнему оставался для него загадкой.
Перед уходом Ратлидж снова подошел к миниатюре.
Миниатюра — вид изобразительного искусства. Нарисовать портрет на слоновой кости тончайшей кистью — искусство, требующее навыка, терпения и внимания к деталям. Художнику необходимо сразу же схватить портретное сходство. Мастер, наверное, известный, хотя Ратлидж заметил внизу лишь его инициалы.
— Я заберу миниатюру с собой, а вам напишу расписку на тот случай, если Стандиш вернется. Я намереваюсь найти художника. Возможно, тогда мы узнаем и имя натурщицы.
Он подошел к столу, нашел бумагу и перо и написал короткую расписку.
— Да ведь художник, наверное, давно умер? — удивился Дентон.
— В этом я не сомневаюсь. Но такой талантливый мастер наверняка известен в художественных кругах, а больше мне обратиться за сведениями некуда.
Ратлидж потушил лампу. Они вышли на крыльцо. Уже наступила ночь, звезды заволакивали тучи, запахло грозой.
Деревенская улица была пустынна, если не считать пса, уверенно трусившего посреди дороги, пока не добрался до своего дома. К тому времени, как Ратлидж и констебль поравнялись с ним, пса уже впустили.
— Уже поздно, — сказал Дентон. — Если вы довезете меня до соседней деревни, буду очень вам благодарен.
После того как констебль привязал велосипед к багажнику, Ратлидж спросил:
— На вашем участке много бывает происшествий?
— Не о чем говорить, сэр. У нас нет ни богачей, ни нищих — словом, таких, кто легче поддается искушениям. Церковь и Женский институт заботятся о том, чтобы на столах у всех была еда, а над головой у каждого — крыша. Не поймите меня неправильно, на скуку я не жалуюсь. Мне часто приходится обуздывать молодых парней — головы у них горячие. Так и норовят что-нибудь выкинуть, о чем потом пожалеют. Но до серьезных преступлений у нас не доходит. Вот почему, когда пропал мистер Стандиш, я сразу связался с Норфолком, а уж инспектор Джонсон передал мой запрос в Скотленд-Ярд.
— Ну и что вы думаете о Стандише? Найдем мы его, как по-вашему?
— Боюсь, сэр, он умер. Покончил с собой.
В Дедхэм Ратлидж вернулся очень поздно и обрадовался, узнав, что в «Солнце» есть свободная комната.
На следующее утро он поехал в Сент-Хилари, к викарию. Обычно в таких случаях он обращался за сведениями к местному врачу, но подозревал, что в данном случае доктор Таунсенд ему вряд ли поможет, ведь речь шла о семье Френч.
Уильямс как раз заканчивал красить фасад дома. Крепко вцепившись одной рукой в стремянку, он пытался дотянуться кистью до угла.
Услышав, что на двор заворачивает автомобиль, он обернулся, кивнул, узнав гостя, и сначала нанес последние мазки, а затем спрыгнул со стремянки.
— Извините. Надеюсь, вы не рассердились из-за того, что вам пришлось немного подождать, — сказал он, вместо приветствия.
— Я хочу кое-что вам показать. — Ратлидж достал миниатюру, завернутую в платок. — Вы узнаете эту женщину?
— Когда изготовлена миниатюра? — Уильямс потянулся к слоновой кости, но, вспомнив о своих запачканных руках, поспешно отдернул их и наклонился вперед.
— Лет шестьдесят или семьдесят тому назад.
— М-да, точнее датировать вряд ли получится. Сколько лет натурщице? По-моему, шестнадцать — семнадцать… И даже если она похожа на себя, с возрастом ее лицо наверняка изменилось.
— И все-таки взгляните.
Викарий внимательно посмотрел на миниатюру: — Милое дитя, верно? Скорее всего, она стала прелестной женщиной. Но я ее не узнаю. А должен?
Ратлидж убрал миниатюру в карман.
— Нет. Хотя я и надеялся, что вы ее узнаете. Вы ведь бывали в доме Френчей. Скорее всего, заходили и к Таунсендам по своим приходским делам… и к мисс Уитмен тоже. Если нарисован один портрет, вполне мог быть и другой — или даже фотография.
— Да, понимаю. Конечно, мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь. Ничего подобного я не видел.
— В этой части Эссекса часто встречается фамилия Стандиш?
— Нет, нечасто, но в Дедхэме живет по крайней мере одна семья, носящая такую фамилию. Младшая дочь поет в тамошнем церковном хоре. У нее очень милый голосок.
Более того, дамы из той семьи светловолосые и румяные. Брюнеток среди них нет.
— Они состоят в родстве с Френчами?
— По-моему, нет. Во всяком случае, я ни разу не слышал об этом, хотя таким родством можно гордиться, ведь Френчи — самая богатая семья в округе.
Ратлидж никак не прокомментировал последние слова викария.
— Мисс Уитмен умеет водить машину?
— Да, она хороший водитель. Во время войны работала волонтером. В основном, как мне говорили, работала в Норфолке.
Норфолк… Совсем недалеко от Морсли. Правда, Джералд Стандиш в то время воевал во Франции.
Ратлидж поблагодарил Уильямса и спросил, как проехать к дому бывшего наставника мальчиков Френчей. И, получив нужные сведения, вскоре подъехал к уютному домику, стоящему фасадом к лугу.
Мистер Макфарланд оказался старше, чем ожидал Ратлидж. Должно быть, он уже был пожилым, когда обучал наукам Майкла и Луиса Френчей. Седые волосы поднимались с высокого лба, но кожа на лице была еще гладкой, а голубые глаза — живыми. Его ярко выраженный шотландский акцент пробудил в Ратлидже море воспоминаний… Перед глазами всплывали лица людей, служивших у него под началом. Он слышал их голоса, когда они переговаривались в окопах перед атакой. Молодые солдаты призывали друг друга крепиться, когда бросались на немецкий огонь, умоляли его подержать их за руки, когда они умирали. И еще он, конечно, вспомнил о Хэмише, который упрямо отказывался в очередной раз вести свой измученный взвод на немецкие пулеметы. Хэмиш тогда охрип от волнения и усталости, но сдаваться не собирался. Он горой стоял за своих солдат и готов был заплатить за свои убеждения самую высокую цену.
— Что с вами? — озабоченно спросил Макфарланд.
Ратлиджу пришлось приложить всю свою силу воли, чтобы отогнать непрошеные воспоминания.
— Голова заболела, — как можно хладнокровнее ответил он. Представившись, он объяснил, что его интересуют два бывших ученика мистера Макфарланда.
— Тогда входите в дом. Пока мы будем разговаривать, выпейте чего-нибудь холодного. — Макфарланд провел Ратлиджа в гостиную, заставленную книгами и нотами. В углу Ратлидж заметил старинный клавесин.
Пока хозяин ходил за водой, у Ратлиджа была возможность прийти в себя. Он подошел к окну и полюбовался красивым лугом. С другой стороны к домику подступал лес. За густыми зарослями виднелась ограда, за которой находился парк Френчей.
Вернулся Макфарланд с подносом, на котором стояли два стакана воды.
— Уберите книги с кресла и садитесь! — пригласил он.
Ратлидж сел и взял протянутый ему стакан.
— Как вы настраиваете клавесин?
— Говорят, в Елизаветинскую эпоху обожали клавесины; а ведь тогдашние замки были гораздо более сырыми и мрачными, чем мой дом. Правда, нам с вами уже не удастся услышать, как должен был звучать инструмент на самом деле… — Макфарланд поморщился. — И все же я не сдаюсь. Музыку я любил всегда, а клавесин — единственный инструмент, на котором я учился играть, если не считать волынки. Но волынке, уверяю вас, мои соседи не обрадуются.
Ратлидж рассмеялся:
— Немцы тоже не радовались, когда слышали шотландских волынщиков!
— Понятия не имею, зачем вам понадобились мои бывшие ученики. Все они давно выросли, насколько мне известно, и стали крепкими молодыми людьми. К сожалению, семерых убили на войне, но ведь на войне всегда кого-нибудь убивают, и, как правило, молодых. Кто именно вас интересует?
— Майкл и Луис Френчи.
— Ах да. Майкл как раз один из семерых. Он был самым многообещающим из всех. — Макфарланд глубоко вздохнул; его голубые глаза подернулись пеленой. — Не могу сказать о них ничего плохого. Они оба были умными и воспитанными мальчиками. У Луиса иногда случались припадки, но с возрастом они, кажется, случались реже. В остальном он был таким же живым и пытливым, как и его брат.
