Виктор Пронин - Высшая мера
- Адрес?
- Не знаю.
- Села на автобус или в машину?
- Красная «девятка».
- Красная «девятка»? - удивился Юферев. - Красных «девяток» не бывает.
- Красная «девятка»! - пускал пивные пузыри Якушкин.
- Как ее звали?
- Наташа. Наташкой назвалась!
- Фамилия?
- Не сказала… Я и не спрашивал… Не говорят фамилию, когда знакомятся! Ты что, капитан, никогда не знакомился с женщинами?
- Приметы?
- Что?!
- Хромая? Кривая? Рябая?
- На щечке родинка… А в глазах…
- Что в глазах?! Отвечай, подонок! Что в глазах?!
- Любовь, капитан, - улыбнулся Якушкин окровавленными губами. - На щечке родинка, а в глазах любовь… И отвали!
- В какую машину села?
- «Девятка», капитан, красная «девятка»… Тебе такой никогда не иметь! - Якушкин дерзил, пытаясь хоть этим подкрепить свое достоинство в глазах продавщицы, ставшей невольной свидетельницей его позора.
- Где сговорились встретиться?
- Нигде… Не захотела она со мной встречаться. Сказала, в центре увидимся, в самом центре.
- Что она имела в виду?
- А черт ее знает… Сказала со значением - в самом-самом центре.
- Узнаешь, если встретишь?
Якушкин все еще стоял, уткнувшись лицом в стол, и только когда начинал что-то говорить, Юферев чуть отпускал его, позволял приподнять голову.
- Повторяю - узнаешь?
- Даже на ощупь, капитан… Говорю же - на щечке родинка.
- На левой, правой?
- Отпусти!
- Отвечай, подонок!
- Отпусти, не могу сообразить!
Якушкин разогнулся, с ненавистью посмотрел на Юферева глазами, залитыми пивом, потряс головой, оглянулся по сторонам - нет ли поддержки, нет ли свидетелей, которые рассказали бы всем, как издеваются над ним, как унижают его человеческое достоинство…
- Отвечай! - третий раз повторил Юферев.
- Когда я смотрел на нее… Родинка была справа…
- А потом она что, переместилась влево? - не понял Юферев.
- Ты тупой, капитан… Если я видел родинку справа, значит, она на левой щеке.
- Родинка нарисованная?
- Вроде настоящая.
- И волосы настоящие?
- И волосы… В порядке телка.
- Сколько лет?
- Где-то между двадцатью и тридцатью.
- Точное попадание, - проворчал Юферев, отпуская Якушкина. - Завтра придешь ко мне в кабинет… Здесь недалеко… На Парковой. Знаешь?
- Знаю.
- Будем составлять протокол и оформлять твои воспоминания по всем правилам юридической науки. Понял?
- Понял.
- Не придешь - доставим силой.
- Если найдете… - проворчал Якушкин.
- Найдем. Всероссийский розыск объявим, а найдем. Никуда тебе, мой миленький, не деться! Никуда!
- Сказал слепой, посмотрим, - проворчал Якушкин и, взяв из рук продавщицы бутылку пива с бумажным стаканчиком на горлышке, тут же налил, но сразу выпить не смог - пена полилась через край, и он вынужден был еще схлебывать ее, чтобы добраться до пива. Смахнув пену с губ вместе с кровью, Якушкин повернулся к Юфереву. - Теперь ты понимаешь, капитан, почему я не люблю разговаривать с вашим братом?
- А ты? Понимаешь, почему наш брат не любит таких, как ты? Вот мы и объяснились, миленький ты мой!
Выйдя из душноватой забегаловки, Юферев направился к ближайшей скамейке, одиноко и покинуто стоявшей у автобусной остановки. Он расположился на ней так, чтобы видеть и забегаловку, и подъезжающие автобусы, и прохожих.
Некоторое время на его глазах ничего интересного не происходило. Подошел автобус, несколько человек вышли и тут же разошлись в разные стороны.
Потом из забегаловки вышел мужичок, молча стоявший в углу со своим пивом, и свернул во двор дома. Через некоторое время оттуда выехал красный «жигуленок».
Хлопнула железная дверь «Пищи», и оттуда вышла женщина, как-то обеспокоенно, нервно вышла. Оглянулась по сторонам, словно искала кого-то, снова вбежала в свое заведение.
Юферев почувствовал беспокойство. Что-то было не так, чего-то он не увидел, а если увидел, то не понял, а если понял, то не главное, не суть. Лишь обеспокоенная продавщица, которая выскочила из забегаловки и тут же снова вбежала внутрь, заставила его взглянуть на происшедшее другими глазами. И он увидел, снова увидел выезжающий со двора красный «жигуленок» и только теперь осознал, что «жигуленок» - то был красного цвета, только теперь, восстановив в памяти эту картину, он с досадливой беспомощностью вспомнил, что это была «девятка», это была красная «девятка», и уехал на ней мужичонка, серый такой, невзрачный, который, отвернувшись ото всех, стоял в углу забегаловки.
Почему он ни на кого не смотрел?
Почему не обернулся, когда Юферев выбивал из Якушкина показания?
Такого не может быть, такого не бывает, чтобы в забегаловке, в ресторане, в автобусе завелись в ссоре два мужика и это не вызвало бы у окружающих никакого интереса.
Но тот даже не обернулся.
И лица своего не показал.
И ничего, совершенно ничего не мог сказать о нем Юферев, разве что мужичонка был невысокий, невзрачный и безликий, без примет и особенностей. У той девицы с длинными волосами была хотя бы на щечке родинка.
Но этот…
И Юферев бросился к забегаловке.
Едва он вошел в полутемное душное помещение под разогретой на солнце железной крышей, как сразу увидел распластанного на полу Якушкина. Подойдя ближе, склонившись над парнем, он с ужасом узнал громадную рану на горле. Да, горло, которое он совсем недавно рассматривал с брезгливостью, если не с ненавистью, было просто располосовано. Рана была настолько глубокой, что голова казалась почти отделенной от туловища. Кровь продолжала сочиться, но уже без напора. Лицо Якушкина было мертвенно-серым - остановившийся взгляд, обесцвеченные губы и поза, в которой не сможет лежать живой человек.
С тех пор как Юферев вышел из забегаловки, вряд ли прошло более пяти минут.
- Что случилось? - спросил он у продавщицы - вжавшись в угол, она билась в каком-то ознобе.
- Не знаю… Ужас какой-то… Я ничего не понимаю…
- Кто это сделал?
- В углу стоял этот тип… Когда вы вышли, он подошел к Леше, что-то сказал ему…
- Угрожал?
- Нет… Они вроде начали хорошо так говорить, Леша улыбался, этот хмырь тоже улыбался… А потом…
- Что потом?
- Леша налил себе пива, выпил, закурил… Запрокинул голову… Была у него такая привычка - пускать дым к потолку…
- Ну, ну?!
- И в тот момент, когда Леша запрокинул голову, этот тип и полосонул. И тут же в дверь. Леша упал, начал биться, хрипеть… Это все в какие-то секунды…
- А того типа вы знаете? Он часто бывает здесь?
- Первый раз вижу.
- А нож? Видели нож?
- Не видела… Он как бы из рукава его вынул… Не лез в карман, не доставал из-за пояса… Как-то сразу у него в руке нож оказался.
- И куда он его дел?
- Не знаю, с собой, наверное, унес.
Юферев подошел к распростертому на полу Якушкину, задержался взглядом на ране, на руке с зажатым в кулаке бумажным стаканчиком, потом подошел к столику, за которым стоял мужичонка. И бутылка пива, и стаканчик остались на месте. Вряд ли он выпил хоть несколько глотков - бутылка была почти полная.
- Похоже, дорогой, ты все-таки сделал ошибочку, - пробормотал Юферев. - Похоже, дорогой, ты все-таки не слишком везучий. - Он обернулся к продавщице: - Он один здесь был?
- Один. Никто к нему не подходил, да и стоял он все время, отвернувшись к стене.
- Это его пиво?
- Да он почти ничего и не выпил… Наверное, поджидал, когда вы уйдете.
- Сколько он выпил, сколько оставил, я вижу… Спрашиваю о другом… Это его пиво?
- Да, он здесь же купил, у меня.
- Сам взял бутылку, отнес ее к столику… Так?
- Примерно. Все как обычно… А! - продавщица понимающе кивнула. - Вы, наверное, про отпечатки? Нет, нет, к нему никто не подходил. Так что на бутылке только мои отпечатки и его…
- У вас есть пакеты?
- Конечно. - Продавщица, кажется, с облегчением нырнула за железные стены контейнера, а через минуту уже протянула Юфереву несколько целлофановых пакетов.
- Разберемся, дорогой, - бормотал Юферев, опуская бутылку в пакет. - Разберемся, миленький ты мой… Не так уж много в городе красных «девяток». Я вообще не знал, что есть, оказывается, и красные «девятки».
Он хотел было отойти от столика, но взгляд его задержался на стаканчике. Конечно, вряд ли на нем остались отпечатки пальцев, вряд ли этот стаканчик, из которого, похоже, даже не пили, может оказаться полезным. Но возобладало чувство дурацкой, бездумной добросовестности. Если стакан брал в руки преступник, надо этот стакан прихватить с собой, а там уж пусть эксперты рассматривают его в свои микроскопы, обрабатывают хитрыми кислотами и посыпают хитрыми порошками.
