Ги Кар - Храм ненависти
— Как он набирал этих молодых рабочих?
— Самым простым способом. Хотя цеховые объединения стары как мир, но похоже, что сама «корпоративная идея» оказывается вполне восприимчивой для теперешней молодёжи… Вспомните о том, что если читать или изучать историю такой, какой её преподносят вот уже более полувека учебники или преподаватели, которые являются не более чем функционерами, то молодые поколения придут в полное замешательство. Для них слово «объединение» эквивалентно слову «тирания», от которой великая революция вроде бы нас освободила!
— И меня также всегда учили, что всеобщий характер цеховых объединений, одним взмахом сметённый в 1789 году, использовался (особенно в средние века) для того, чтобы поставить в большую зависимость приобретение специальности рабочими от более или менее тиранических условий, настоящей целью которых было содержание народных масс под тяжёлым гнётом.
— Вы выражаетесь, месье, как будто вы находитесь на эстраде или на собрании какого-либо политического течения. Ни мои друзья, ни я политикой не занимаемся: мы её презираем! Андре Серваль был прав, говоря, что взаимное ученичество, товарищество, производство сложного изделия, овладение мастерством, дух возрождения ремесленной гильдии и обязанность мастера посвятить всю свою жизнь единственному ремеслу не создают препятствий промышленному прогрессу и свободе… Мы видели блестящее тому свидетельство, когда множество молодых людей выражали добрую волю к сотрудничеству в будущем строительстве. Мы не могли их всех принять: так много их было! Среди них были желающие на все профессии: столяры, плотники, слесари, каменщики, экстракторы и резчики камня, маляры, электрики, металлисты, кузнецы, промышленные дизайнеры, архитекторы, декораторы, краснодеревщики, ювелиры, стекольщики и даже студенты… Это нам позволило рационально произвести распределение всей этой молодёжи в целях её профессиональной ориентации.
— Какими методами пользовался Андре Серваль, чтобы так быстро этого достичь? — спросил Моро, приготовясь сделать заметки.
— Наши молодые добровольцы заполняли бюллетень, разделённый на четыре колонки. В первой они записывали своё имя, возраст и адрес; во второй — свою профессию до прихода к нам; в третьей — профессию их родителей, в четвёртой — ремесло, которое они мечтают получить.
Распределение по цеховым группам было произведено с особым учётом четвёртой колонки, и это принесло замечательные, даже удивительные результаты… Подобно некоторым из них дипломированный лицеист, не предвидя большого будущего в своей карьере, так как у него множество конкурентов, имеет желание стать только скульптором по дереву. И напротив, простой ученик слесаря хочет стать художником по металлу… Однако, среди этих молодых людей много было таких, кто стремился продолжать совершенствоваться в собственной профессии, часто унаследованной от отца или деда. Таким образом, самые благородные из всех династий, самые трудолюбивые становились подлинными мастерами. То ремесло, которым некоторые очень хорошо владели, ещё до того, как прийти к нам, в наши цеховые мастерские, воплощало в себе реализацию их планов на будущее.
— Андре Серваль выбирал среди них старост групп, среди этих последних?
— Да. Разве не были они самыми квалифицированными для того, чтобы сплотить своих товарищей вокруг профессии которую они изучали с большой охотой, потому что любили её с самого детства? Моральная основа работы над сооружением, исходящая из концепции собора Сен-Мартьяль, была и есть Любовь к труду.
— Где же сейчас эти мастера, воспитанные Андре Сервалем и его ближайшими сотрудниками?
— Они с нетерпением ждут от меня распоряжений. И тотчас же настоящая армия молодых рабочих, сформированная из уже подготовленных кадров, поднимется на сооружение собора. Самым трудным всегда было создать кадровый корпус: у нас он уже имеется.
— Вы заново создали разновидность франко-масонства?
— Благодаря Андре Сервалю франко-масонство вновь обрело своё достойное место, которого оно никогда не должно терять: место, где право на существование даётся только трудом, а не жалкими соображениями выгоды. Могу вас уверить, что наш клуб был настоящим хранителем самых высоких тайн: клуб, где сотни юношей творили и работали в тишине, чтобы однажды создать величественный собор! Есть ли в мире более грандиозная тайна? И какую из тайн лучше и надёжнее берегут? Не забудьте, наконец, что среди наших молодых рабочих, многие, прежде чем работать под эгидой Сен-Мартьяля, были практически выбиты из колеи; утратив честолюбие, они не питали надежд на будущее, которое открывалось перед ними в очень сером цвете. Впоследствии этим молодым старикам наши старшие наставники смогли внушить энтузиазм и возвратить интерес к жизни.
— Андре Серваль часто виделся с ними?
— Он заходил в каждую мастерскую по два раза в неделю и долгие часы проводил в разговорах с рабочими, которые помалу становились «командирами производства», подобно тому, как мы переходили в «ученики» при контактах с таким человеком… Он расспрашивал их обо всём, пытаясь уяснить для себя неизвестные устремления и чаяния рабочей молодёжи. Никто не умел лучше его превознести народную мысль, и казалось чудом как один человек мог внушить здоровые идеи поколению, воспитанному без веры и без закона. Вы пустили бы серьёзную ошибку, полагая, что эти молодые мастера, работавшие с нами рядом в течение многих лет, мечтают только о том, чтобы побежать в кафе, погонять по улицам на мопеде или скрыться в темноте кинозала. Когда у были небольшие передышки, они ни о чём больше не думали как о грандиозном сооружении, рождение которого они надеялись однажды увидеть, и среди них не было ни одного, кто не был бы убеждён, что оно будет вечным.
Моро продолжал делать некоторые заметки в своей записной книжке, но чаще он внимал своему удивительному собеседнику, продолжавшему монотонным голосом:
— Деятельность Андре Серваля была внушительной. Он не удовлетворялся только тем, что был наставником для людей или «начальником работ» в самом лучшем смысле слова: ему нужно было также вести основные линии по строительству собора. Первой его заботой было выбрать место для постройки. Задача была не из лёгких: выбор должен быть рациональным.
Для его определения Андре Серваль часами склонялся над рабочим столом, покрытым единственно картой Парижа…
Говоря это, Дюваль развернул также перед собой на столе план столицы и пригородов. Моро наклонился в свою очередь. На план были помещены кальки с линиями, нанесёнными карандашом, при помощи линейки и циркуля… Прямоугольные фигуры, касательные окружности между ними, равные в диаметре и разбивающие всю площадь на симметрично расположенные круги, большие пересекающиеся окружности, наклонные секущие которых вместе с кривыми образовывали стройную триангуляцию — это всё, наложенное на бессвязность улиц, площадей и перекрёстков, похоже было на точную и загадочную геометрию.
— Париж, — выпрямился Дюваль, — кажется, развивался спонтанно, во всех отношениях, подобно спруту, вытягивающему свои щупальца… и всё-таки этот поразительный город подчинялся в своём росте таким же строгим законам, как законы кристаллизаций. Его линии и изгибы свидетельствуют об этом. Вся эта геометрия приведена в порядок по отношению к одной оси, авеню Елисейских полей, проложенных через Париж. К этой большой оси столицы примыкают перпендикулярные оси: это Дюпле-Рон-Пуэн Елисейских Полей, который находит свой аналог в Монпарнас-Лувр и Итали-Бастий, каждая из этих осей проложена перспективой к авеню Клиши, Северному Вокзалу и Белвиллю. Не составляют ли они приблизительно равные диаметры фундаментальных кругов, которые вы здесь видите и которые также размножены по всей поверхности города?… Я вам только представил вкратце основной геометрический метод, использовавшийся Андре Сервалем.
— Ваш мэтр, мне кажется, имел необъятный ум.
— Нет; он всего-навсего только мыслил… Он не был человеком, строящим на песке или желающим для своей прихоти построить в Париже собор!.. Монумент такого рода не строится в любом уголке улицы или безразлично на какой площади! На протяжении лет Андре Серваль изучал этот план Парижа, прежде чем принять своё важное решение. Никто не знал столицу так хорошо, как он: не пропуская ни малейшей детали её конфигурации, он смог понять её изменчивую душу… Ибо города имеют душу! Душа Парижа не может быть некрасивой, так как она обращена сначала к сердцу, а потом только к рассудку. Полная прекрасных устремлений, она равным образом в состоянии делать и большие безрассудства… Это душа, к которой все питают немножко снисходительности. и много нежности.
Во время своих долгах одиноких прогулок по городским кварталам Андре Серваль мог действительно ощущать лихорадочный пульс Парижа, но он его слушал со спокойствием, добротой и заботливостью старого сельского доктора. Однажды вечером я слышал, как он говорил с бесконечной грустью:
