Фридрих Незнанский - Абонент недоступен
– То есть МФТИ?
Проскурец утвердительно качнул головой:
– Вы, надеюсь, в курсе, как высоко выпускники МФТИ котируются за бугром, особенно в Соединенных Штатах?
– Да, конечно, – коротко кивнул Гордеев.
– Федотов тут же высказал ряд конструктивных соображений о перспективах развития подвижной связи в России, и я подумал, что этого человека я просто не имею права упустить. Мы обменялись телефонами, а через два дня он уже у нас работал. И за все эти годы он с его головой оказал фирме такие услуги, которые и до сих пор заслуживают только самых высоких оценок и похвал.
– И что – никаких нареканий? – озадаченно спросил Гордеев. – Что-то не верится.
– Во всяком случае, я что-то не припомню. Да их никак и не могло быть.
– С чего вы так решили?
– Потому что это редкостный трудоголик стенического типа с ярко выраженными креативными способностями – вот, пожалуй, наиболее точный психологический портрет Михаила Федотова, – пафосно подытожил Виталий Федорович.
Гордеев хмыкнул:
– И поэтому вы склонны думать, что его недавнее столь странное появление у Лены – лишь результат какого-то чудовищного недоразумения? – спросил он, поднося зажигалку к сигарете, которую Проскурец уже несколько минут держал во рту незажженной.
– Ну а вы поставьте себя на мое место, Юрий Петрович.
– Представьте себе, уже поставил. Но что-то пока никакой головокружительной симпатии к вашему Федотову в себе не обнаружил. И, возможно, никогда не обнаружу. Во всяком случае до тех пор, пока не встречусь с ним тет-а-тет.
– Мне кажется, – начал Проскурец, нервно выпуская в потолок струю сизого дыма, – такая встреча у вас не за горами.
– Хочу надеяться, – закончил Гордеев, поднимаясь с места. – Извините, но мне уже пора. Нужно еще раз наведаться к Лене, она пока что не совсем пришла в себя после последнего визита Федотова.
Гордеев нажал кнопку вызова надзирателя. Он тут же и возник, звеня увесистой связкой ключей, выжидающе посмотрел на Проскурца. Тот сидел за столом, почти не шевелясь, лишь поднося ко рту сигарету.
Лучи утреннего солнца падали на его лицо вместе с тенью от тюремной решетки. С улицы доносились звуки проезжающих автомобилей. Реальный мир отсюда казался невероятно недосягаемым, будто не существующим вовсе.
Надзиратель, не говоря ни слова, лишь демонстративно погремел связкой – и Проскурец встал.
Одним из первых зарево пожара над Марковкой заметил водитель-дальнобойщик Гервасов, однако поначалу не придал ему никакого значения, потому что ошибочно принял за восход солнца. Бросив взгляд на зарево, Гервасов сожалел лишь о том, что слишком задержался на крестинах, с которых он и возвращался, отчего как следует проспаться перед предстоящим рейсом ему уже никак не удастся. Лишь приблизившись к собственному дому, дальнобойщик увидел, что это вовсю полыхает хата Алика-Электроника.
Три пожарных машины боролись с пламенем не очень долго. Не прошло и часа с момента, когда Гервасов добежал до раздолбанного, но все же функционирующего поселкового таксофона и набрал «01», а команда бравых брандмейстеров в огнеупорных костюмах уже сворачивала свои противопожарные причиндалы. Толпа зевак-полуночников «любовалась» черными, как брови Гервасова, останками того, что еще совсем недавно было домом Алика-Электроника.
Ранним утром оперативная бригада, состоящая из марковского участкового старшего оперуполномоченного майора милиции Поликарпова и опер-уполномоченного УГРО капитана милиции Куролазова, приступила к осмотру пожарища.
– Если погорельцы до сих пор не объявились, значит, они заживо сгорели, будучи запертыми в доме, – разумно рассуждал Поликарпов.
– А если там их и в помине не было, что тогда? – не менее разумно спрашивал веснушчатый Куролазов. – Допустим, уехали на дачу?
– Какую дачу? – спросил Поликарпов. – Зачем им дача? Они же на ней живут.
Куролазов почесал в затылке:
– Ну, не на дачу, а, допустим, в город к брату или к тетке в гости, а заодно и за покупками.
– Тогда пожар для них будет веселым сюрпризом, – пошутил по-черному Поликарпов, нисколько не меняя серьезного выражения лица. – Как бы там ни было, а этот костер разгребать придется пока только нам одним.
– Правильно, – солидарно кивнул Куролазов, – чтобы никто не мешал обнаружению вещественных доказательств.
– Красиво сказал! – Поликарпов похлопал Куролазова по плечу, а пальцем другой руки показал на дом. – А теперь надо бы поднять вон ту балку и посмотреть, что под ней.
– А ты?
– Я не пойду.
– А чего?
– Чего, чего. Не знаешь разве, чего?
– Не-а, не знаю.
– Меня Верка убьет, если увидит, что я снова китель засрал. Она его только вчера выстирала. Полпачки «Ариеля», между прочим, извела. Сам знаешь, какая она у меня жмотистая. Так что – не обессудь.
– Ладно, – вяло согласился Куролазов, сморщив рябой нос.
И опер прыгнул на то место, которое еще вчера называлось крыльцом. Под подошвами дерматиновых сандалий с глухим хрустом сломалось несколько прогоревших досок. Когда же он добрался наконец до обозначенной Поликарповым балки, его руки, одежда и лицо были вымазаны сажей до такой степени, что он стал напоминать шахтера из фильма «Большая жизнь» в исполнении артиста Алейникова.
– Э-эх! – обхватив балку, прокряхтел Куролазов.
Вблизи вид этой обуглившейся деревяшки сообщал ему чувство, близкое к паническому – ее диаметр был никак не меньше, чем талия его двоюродной сестры Марины, которую в деревне справедливо прозвали «Тетя-бык».
Балка чуть пошевелилась, однако с места никак не тронулась.
Поликарпов, находясь на рейде и расхаживая взад-вперед по зеленоватой лужайке, дал очередное ценное указание:
– Надо бы повторить попытку.
– Попробую! – все в той же бодрой тональности согласился Куролазов и, набрав полные легкие лесного воздуха с довольно изрядной примесью угарных радикалов, предпринял второй боевой заход на неподдающуюся балку.
И, как тут же выяснилось, не зря. Вредная балка медленно-медленно стала уходить вверх, а вскоре и вовсе встала на попа, будто какой-то телеграфный столб, у которого охотники до цветного металла оборвали все его медные провода заодно с траверсами, анкерами и изоляторами. Впрочем, аллюзия с телеграфным столбом пришла в голову только одному человеку, а именно Поликарпову, на шее которого висело несколько нераскрытых преступлений в сфере хищения цветного металла подобным «телеграфным» путем. А нераскрытыми эти преступления были не потому, что Поликарпов был никудышным милиционером, вовсе нет. Просто все кражи на его участке совершал один и тот же человек – местный цыган по кличке Мазута, которому Поликарпов приходился не кем иным, как двоюродным братом.
В голове конопатого Куролазова мысли были несколько другие. И мысли эти прежде всего заключали в себе один-единственный вопрос: интересно, куда в следующий момент будет падать эта установленная вертикально толстая деревяшка а-ля Марина-бык? Правда, думать ему пришлось недолго. Балка, блестяще сыграв за несколько коротких минут роль телеграфного столба, стала возвращаться в прежнее состояние, то есть, говоря проще, валиться на землю. Но только на этот раз не в сторону Куролазова, а, как можно догадаться, прямехонько на грызущего семечки участкового Поликарпова.
– Держи ее, Куролазов, держи! – последнее, что услышал чумазый опер перед тем, как бывший телеграфный столб, ударившись со всего размаха оземь, с треском разлетелся на несколько тяжелых кусков, один из которых сбил-таки Поликарпова с ног. Парадно-выходной китель майора сплошного серо-голубого колера в тот же миг получил несколько устойчивых пятен цвета подсолнечных семечек.
Поликарпов вскочил на ноги и принялся верещать:
– Ты куда, капитан, смотришь?! Ты что, меня надумал угробить?!
– Не надо было гав ловить, – зло сказал капитан Куролазов. – Не слепой, поди…
– Чего-чего?
Майор схватился за кобуру, притороченную к поясу, вынул из нее пахнущий репейным маслом пистолет Макарова, снял с предохранителя и уже собрался дать в воздух первый выстрел, как тут же Куролазов закричал:
– Гля, гля!
– Чего там?
– Жмур!
– Жмур? – недоверчиво переспросил участковый.
– Ага.
– Где? – спросил Поликарпов, застыв с пистолетом в руке, точь-в-точь как комиссар Еременко на знаменитой фотографии времен Великой Отечественно войны.
– Да вот же! Внизу, прямо подо мной, – Куролазов показывал куда-то туда, где еще недавно мирно покоилась обгоревшая балка.
– А ну-ка, дай я гляну.
Поликарпов, не убирая в кобуру пистолет, по головешкам ловко добрался до места, где находился опер, и глянул вниз.
– Матерь мою растудых! – нараспев возвестил он.
Человеческий череп смотрел на него невидящими глазницами из глубины пепелища. Вся кожа без остатка была съедена огнем.
