Мария Очаковская - Проклятие Византии и монета императора Константина
– Слушай, Мить, я бы мог сам отвезти их в Новгород и поместить в стационарный сейф до вашего возвращения… – прозвучал его голос, исполненный душевности и дружеского участия.
Архипцев кашлянул, а Марья Геннадьевна ахнула.
Лобов нахмурился, но промолчал.
«Узнаю друга Ленчика! Ничего неожиданного».
Зато Гронская быстро нашлась что ответить:
– О, Леонид Аркадьевич, вы, как всегда, в своем духе… – Изогнув дугой белесую бровь-ниточку, она делано улыбнулась. – Но вообще-то, если вы забыли, нам еще работать с ними предстоит…
Шепчук же перестал улыбаться и посерьезнел.
«Зачем она его злит? – Маша стрельнула взглядом на Тасю. – Этот гадкий Шепчук может реально испортить нам жизнь, вернется и настрочит какой-нибудь пасквиль».
– Кстати, и оборудование, на которое ты даже не взглянул, у нас имеется, спасибо Бьорну. – Гронская с вызовом посмотрела на Шепчука. – Хотя пищеблок, без сомнения, важнее. Что же касается хранения, то предлагаю следующее: в экспедиционном «Урале» есть несгораемый шкаф, он надежно приварен к кузову машины, хороший замок у нас тоже есть. В этот шкаф после работы мы будем относить находки и запирать их на ключ.
За неимением лучшего это был хороший выход из положения. Сева и Маша Тасю поддержали. Лобов сделал оговорку, что, мол, надо снять с машины аккумулятор.
Шепчук молчал, казалось, он мгновенно потерял интерес к этой теме:
– Что ж, наше дело предложить… – наконец произнес он. – А теперь, если вы не против, я немного пройдусь, раскоп проведаю. Провожать меня не надо… – И он вышел из палатки.
– Может, мне все-таки с ним пойти? – одними губами спросила Марья Геннадьевна у Лобова, тот согласно кивнул.
* * *ПОКЛОН ОТ ФОВРОНИИ ФИЛИКСУ С ПЛАЧЕМ.
Избил меня пасынок и выгнал со двора. Велишь мне ехать в город или сам поезжай сюда. Я избита.
Из грамоты 415, Ильинский раскоп, XIV в.«Конечно, худшего момента для посещения раскопа и выбрать нельзя!» – мелькнуло в голове у Марьи Геннадьевны, когда они с Шепчуком подошли к подножью утеса и увидели сидевших на траве деревенских, которые бодро выпивали и закусывали. Рядом на газете стояла ополовиненная бутыль мутного самогона, а из прозрачного пакета торчали хвосты соленой рыбы. Не заметив гостей, Кольша продолжал что-то говорить, энергично жестикулируя, в одной руке – граненый стакан, вонючая «беломорина» – в другой. Чуть поодаль в теньке сидели студенты, возможно, они тоже выпивали, но вовремя успели спрятать тару. Дэна на раскопе не было вовсе.
Маша пролепетала что-то про знаменательный день и про то, что сегодня всем разрешили закончить работу раньше. В ответ Шепчук лишь благодушно улыбнулся, а потом в молчании постоял над черным прямоугольником раскопа.
Маша мысленно перекрестилась, решив, что гроза миновала. Прежде она не сталкивалась с Шепчуком, поэтому даже предположить не могла, что спустя полчаса вероломный Леонид Аркадьевич обрушит такой шквал критики на Лобова, что тот с ходу подорвется и побежит разбираться с деревенскими.
Почему-то в тот момент никто из присутствующих не сообразил, что отпускать одного Лобова на разборки с пьяными мужиками не стоит. Дмитрий Сергеевич был слишком взвинчен, раздражен – приезд «старого друга» не прошел для него даром. Лобов мог наломать дров и наломал! Однако спохватились все лишь тогда, когда до лагеря долетели истеричные голоса и на раскопе, так сказать, запахло порохом.
– Вот блин! – Сева вскочил на ноги, за ним Тася и Маша. Втроем они побежали к утесу, откуда гремел голос Лобова:
– Разве мы с вами не договаривались!? Разве я не предупреждал, что пьянство будет жестко пресекаться?! Имейте в виду! За распитие на рабочем месте все вы будете наказаны рублем!!!
В ответ грянул целый хор голосов, в котором выделялся задиристый тенор Кольши:
– Начальник, а у меня стрезву могилы поганить не получается! Мы вообще гробокопателями не нанимались! Руки марать неохота!!! Вот ты сам бери лопату и копай, коли нет у тебя ни стыда, ни совести!!!
Возможно, именно в этот момент Лобов, не выдержав напряжения, совершил роковую ошибку – схватил бутылку самогонки и вылил все ее содержимое на землю.
– Ах ты… сука!!! – взревел Кольша.
Архипцев, Маша и Тася не успели добежать до места и не видели, как была вылита самогонка, но раскат отборной матерщины они услышали и тотчас сообразили, что к чему. Впрочем, подоспели они вовремя. Как раз тогда, когда Кольша, наступая во фронт, размахивал кулаками и пытался схватить начальника экспедиции за грудки, а Генка с лопатой наперевес готовился нанести ему удар с тыла. По флангам, отчаянно матерясь, на изготовке стояли и двое других деревенских, но Дэн и Гарик их кое-как блокировали.
Известно, что разнимать дерущихся – дело хлопотное и небезопасное. Сева, к примеру, ни за что ни про что получил бланш под глазом, Гронской в сутолоке порвали блузку, а на худеньком запястье у Маши осталась чья-то синяя пятерня. Однако серьезное побоище им удалось предотвратить. Архипцев провел разграничительную линию. Лобова с Дэном и Гариком оставили на раскопе, а упирающихся мужиков Тасе и Маше удалось увести в лагерь и «с рук на руки» передать Ниловне, та взялась развести их по домам. И, конечно, простодушная Ниловна даже не заметила, что у палатки Дмитрия Сергеевича Генка чуть замешкался и замедлил шаг. Тем временем Кольша юркнул внутрь под темный полог и спустя несколько мгновений вынырнул оттуда с очень довольным видом, пряча что-то объемное за пазуху…
18. После драки
Над торновским лагерем сгустились сумерки. На практикантской поляне молодежь жгла костер. Ребята обсуждали прошедший день, бренчали на гитаре, кто-то фальшиво и вяло напевал песню «Дожди» Игоря Корнелюка. У студентов-археологов есть такая примета, что, мол, если петь про дождь, то он пойдет, и работать в раскопе не придется. Но на сей раз это почему-то не сработало. В палатках ветеранов было тихо. Леонид Аркадьевич с чувством выполненного долга отправился на покой – его разместили у Бьорна, который за компанию тоже решил лечь пораньше.
К ночи жара немного ослабела. На восхитительно синем небе зажигались звездочки, взошла луна и осветила лагерь. Пение у костра прекратилось. Наступившую тишину нарушал лишь стрекот кузнечиков и протяжное уханье неведомой птицы. После бесконечно длинного беспокойного дня страсти в лагере улеглись.
«Какое счастье, что завтра воскресенье», – подумала Маша. По воскресеньям торновцы не работали, в отличие от субботних дней, которые Лобов тоже сделал рабочими и платил за них надбавку, обещая всем отгулы в случае плохой погоды.
С величайшим удовольствием приняв душ, девушка села на скамеечку и принялась расчесывать волосы.
«Все-таки день был сегодня ошеломляющий во всех отношениях. Разве такое возможно, чтобы все сошлось одновременно… и викинг, и кубок, и этот гадкий Шепчук, и драка… – Только сейчас Марья Геннадьевна почувствовала страшную усталость, но к себе в палатку возвращаться не торопилась. Там было душно… и присутствовал Дэн. – Наверное, я просто устала, и от Дениса тоже, из-за этого все время на нем срываюсь».
Маше хотелось побыть одной, а еще почему-то хотелось плакать…
– Нет, все это ерунда, – отвечая своим мыслям, произнесла она вслух и тут же испуганно дернулась, почувствовав на плече чье-то прикосновение.
– Ваша правда, Машенька, все это ерунда, – прозвучал бархатный голос Дмитрия Сергеевича.
Он присел рядом, легонько обнял ее и о чем-то заговорил, вроде бы о том, что завтра в Новгород приезжает его дочь и надо ее встретить, а еще что-то про Шепчука и про то, что в понедельник нужно двигать бровку… Но Марья Геннадьевна почти не разбирала слов, она просто смотрела на него, на его руку на своем плече, на небо… и первая потянулась к нему губами.
В мерцающем лунном свете они сидели на низкой скамеечке и целовались. Поцелуй получился нежным, долгим…
– И очень чувственным. – Так, во всяком случае, решила Тася, качавшаяся в своем гамаке чуть поодаль от них.
Между прочим, отличный наблюдательный пункт, скрытый от посторонних густой растительностью.
Из глаз Марьи Геннадьевны выкатились две слезы-росинки:
– Мне страшно, Дмитрий Сергеевич, – прошептала она. – Не знаю… я боюсь за вас…
– Все будет хорошо, Машенька! Не стоит переживать, ты просто устала, – Лобов сжал ее руку в своей. – Обещай мне, что не будешь расстраиваться. Завтра все непременно наладится, все будет хорошо. – И он еще раз поцеловал ее.
Потом Маша ушла к себе в палатку, где ее ждал Дэн с обычными ежевечерними разговорами.
Устроившись на ящике-табуретке, он старательно раскладывал лекарства из своей медицинской сумки:
– Чем вызвана легкая гиперемийка[27] у нас на щеках? Аллергийкой? – с прищуром осведомился он.
– Отвяжись, а? Прошу…
