Мария Очаковская - Проклятие Византии и монета императора Константина
Маша надавила на zoom, чтобы было отчетливо видно и состояние зубов, и степень обызвесткования черепных швов. Направив объектив вдоль линии тела, она заметила, что на экране камеры проступили едва заметные очертания какого-то продолговатого предмета. Последовало несколько взмахов кисточки, и из-под земли появился меч, черно-бурый от ржавчины, с массивной рукоятью.
– Ух ты! Это ж воин, если с мечом! Во круть! – с горящими глазами воскликнул Гарик, по-ребячески улыбаясь во весь рот.
За ним два Вадима отозвались уважительным эхом. Даже Бьорн не удержался от какого-то эмоционального скандинавского комментария.
Марье Геннадьевне тут же вспомнилась лекция, на которой Лобов рассказывал им о том, что в древности меч считался особым оружием – орудием огромной смертоносной силы, сродни современному танку, и далеко не каждый воин был им вооружен.
«Следовательно, наш воин, – заключила Маша, – не рядовой, а званием повыше».
Вслед за мечом, как по мановению волшебной палочки, стали открываться и другие предметы: у левого плеча скелета лежал нож и несколько ромбовидных наконечников стрел, на бедрах – овальные блестящие бляшки – они набивались на кожаный пояс, который особенно ценился викингами.
Почему-то Лобов никак не комментировал находки, работал молча и с какой-то иссушающей душу медлительностью. Лишь иногда он перебрасывался парой слов с Архипцевым и Гронской, они оба тоже словно воды в рот набрали.
А Маша – в руках даже задрожала камера – страшно нервничала, ей не терпелось побыстрее узнать, что все это значит. В голове ее царила путаница:
«Если в могиле обнаружены предметы, значит, умерший был язычником, что вполне согласуется со скандинавской версией, если у него – меч, то он – воин, вождь, конунг… Но ведь своих павших вождей варяги сжигали! А этот предан земле, и захоронение имеет признаки христианского обряда…»
Еще она обратила внимание на то, что некоторые поясные бляшки и монеты совсем не окислились, сохранив первозданный блеск металла. «Не золотые ли они?»
В какой-то момент Марья Геннадьевна не утерпела и задала вопрос Гронской, но та небрежно отмахнулась:
– Машенька, приберегите вопросы на потом.
Тем временем Лобов, аккуратно работая ножом, расчищал землю у изголовья воина. Внезапно нож его звякнул о какой-то твердый предмет…
Аспирантка Калашина зажмурилась, сердце ее было готово выпрыгнуть из груди!
Лобов, быстро переглянувшись с Севой, который кивнул и застыл в ожидании, взялся за кисть, но едва он успел ею взмахнуть, как вдруг нечто сверкающее, ослепительное заиграло в лучах яркого солнца. Все ахнули и кинулись к раскопу…
– Друзья! Осторожно! Отойдите на шаг назад! – раздался невозмутимый голос Гронской. – Не будем мешать работе Дмитрия Сергеевича! – Сев на стул, она вернулась к своим записям и недрогнувшей рукой вывела:
«…в изголовье захоронения открылся предмет, имеющий форму питьевого сосуда, кубка. По стенкам тулова – рельефное изображение, в поддоне кубка имеются вставки из цветных камней. Предмет изготовлен из желтого металла…»
Похоже, Тася была единственным человеком, кто в подобных обстоятельствах сумел сохранить полное хладнокровие. От ее внимания не укрылось и то, что деревенские землекопы лишь поначалу проявляли интерес к происходящему. Потом, когда останки воина стали извлекать из могилы, чтобы перенести в командирскую палатку, их энтузиазм заметно угас. Кольша, Генка и их товарищи угрюмо отодвинулись назад и стали шепотом переговариваться между собой. Кольша энергично жестикулировал, потом сощурился, посмотрел на Гронскую и с презрением сплюнул.
Отложив записи, Тася подошла к нему:
– Ты опять за свое, Николай!
– Вы, товарищи ученые, нам тут про науку свою втирали. А на деле-то по-моему вышло: золото вы ищете и могилы поганите! А ведь покойнички такого не простят… – сквозь зубы процедил Кольша.
– Вы уедете, а нам тут с этим жить… – выдавил из себя Генка, глядя на потревоженное захоронение с почти суеверным ужасом.
– Да хорош здесь ля-ля разводить! Пошли отсюда! – перебил его Кольша, привычным жестом подтянув штаны.
– Что ж, думаю, это будет правильно. Сегодня работа землекопов закончена, можете отдыхать, а завтра… – не дрогнув, ответила Гронская и задумалась.
– А завтра – воскресенье! – рявкнул Кольша и зашагал прочь.
Остальные, подумав, последовали за ним.
Кроме Гронской, никто из археологов не придал этому значения… но, как оказалось, напрасно.
* * *– Tell me about your self, warrior[25], – сосредоточенно проговорил Бьорн, почтительно склоняясь над разборочным столом, на котором покоились останки воина.
Очищенные до стерильной чистоты, они, казалось, находились не в командирской палатке археологического лагеря, а в больнице, в операционной.
Бьорн сделал руками какие-то загадочные пассы и, перейдя на шведский, тихо, нараспев прочитал что-то непонятное, прекрасное и печальное. Никто из собравшихся не решился его окликнуть, все замерли в благоговейной тишине…
Но как только ритуал был окончен, все заговорили разом, командирскую палатку наполнило восторженное, праздничное возбуждение. Все знали, что впереди большая, необыкновенно интересная работа. Находки, разложенные на столах на крафтбумаге, требовалось описать, изучить и заставить их заговорить. В сущности, в этом и заключается главный труд археолога.
– У нас гово-рить: Den enes död, den andres bröd, смерть одному – хлеб для другому, – многозначительно изрек Бьорн и поглядел на Лобова, про свою больную ногу он даже не вспомнил.
Дмитрий Сергеевич же буквально лучился счастьем. Прежняя его сосредоточенность сменилась необычайным оживлением.
– Как это метко сказано, Бьорн! Просто замечательно! Машенька, переведите, пожалуйста, что у нас тоже есть поговорка. Родную кровь за версту чуешь!
Маша в отличие от остальных участников экспедиции, которые только читали и переводили со словарем, прекрасно знала английский, так что работа переводчика ее нисколько не тяготила. Она перевела и тотчас задала давно волнующий ее вопрос, впрочем, вопросов у нее накопилось множество, да и не у нее одной:
– Простите, Дмитрий Сергеевич, а как же все-таки квалифицировать найденное захоронение?
– Ах, Машенька, помните, мы с вами недавно обсуждали аналогичный случай… – с жаром заговорил Лобов.
Давая объяснения, он как бы случайно касался то ее руки, то плеча, то с нежностью заглядывал в глаза. И в этом, конечно, был весь Лобов. Успех в любимой работе рождал в нем вселенскую любовь, к жизни вообще и к женщинам в частности.
– Давайте, Марья Геннадьевна, порассуждаем вместе!
Маша согласно кивнула.
– Мы ведь можем предположить, что наш конунг, будучи сначала язычником, как это и полагается конунгам, прошел обряд крещения и стал христианином! Не так ли? Этому, как вы успели заметить, есть несколько подтверждений. Исходя из логики, мы можем допустить, что он был крещен в Византии, по доброй воле либо в силу каких-то конъюнктурных причин… – Лобов принялся рассматривать золотую монету с профилем императора Константина и задумался.
Маша уже видела такие монеты, они чеканились и имели хождение в IV веке нашей эры, что, разумеется, шло вразрез с X веком – так, по первоначальной версии Лобова, датировали Торновскую материковую яму. Однако на монете, после того как ее очистили от земли, Маша заметила небольшое отверстие.
– Да это ж амулет… – начал было Архипцев.
Маша открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но Дмитрий Сергеевич их перебил:
– Да, да, амулет – совершенно справедливо! К моменту рождения нашего ратника эта монета давно вышла из обращения. Однако на ее лицевой стороне изображен образ первого императора-христианина. Отсюда вывод: для верующих монета превратилась в реликвию! – Лобов поднял указательный палец и наградил счастливой улыбкой и Машу, и всех присутствующих, которые с не меньшим интересом слушали его рассуждения. – С этим более или менее ясно? Тогда идем дальше. Я бы рискнул предположить, что наш викинг принял Христа, потому что должен был так поступить, потому что пришел в Византию зарабатывать, то есть был легионером, находился на службе у какого-нибудь тамошнего сановника. Согласитесь, Машенька, что человека, пришедшего грабить и убивать, мало волнуют божества своих жертв.
Маша кивнула.
– Как долго находился воин в Византии, мы не знаем, – продолжал Дмитрий Сергеевич, – но мы знаем, что свой земной путь ратник закончил в Торнове, где и был погребен. Я допускаю, что в какой-то момент он захотел вернуться в родные края, но в дороге что-то случилось, и он умер. Те же, кто хоронил его, будь то дружина или родня, выехавшая навстречу, были язычниками, продолжали придерживаться старых обычаев. При погребении – тем паче. Это у них один из главных обрядов…
– …и поэтому они положили вместе с ним в могилу какие-то вещи! – договорила Маша, с восхищением глядя на учителя.
