Наталья Солнцева - Джоконда и паяц
– В чем его могут обвинить?
– По сути, ни в чем.
– Что, если Ольга в самом деле погибла из-за Артынова? Ты знаешь его склонность ко всяким оккультным ритуалам.
Бывшая жена сосредоточенно жевала пиццу. Встреча с Эми внушала ей беспокойство. Чего добивается эта респектабельная дамочка? Неужто ее всерьез беспокоит судьба какой-то натурщицы?
– Скажи прямо, ты за себя боишься? – спросила она. – Думаешь, если Сема писал твои портреты, то и тебе угрожает смерть?
Ложникова смутилась.
– Ерунда. Кстати, а почему ты сама ему не позировала?
– Меня тошнит от его живописи. Он бездарь! Тебе это отлично известно.
– Но сейчас Артынов не тот, каким был раньше, – заметила Эми. – У него открылся настоящий талант. Его «Венера» производит фурор. Тебя это не удивляет?
– Не слышала, чтобы в галерее, где он выставляется, толпилась публика.
– Истинные ценители уже видели полотно. Говорят, многим становится не по себе.
– Почему? – взмахнула ресницами Светлана.
– Ты сама-то была в галерее?
– Какая разница? Я слишком хорошо знаю манеру Семы. Он заимствует сюжеты у знаменитых мастеров и вписывает туда своих натурщиц. Идея не нова. До него так уже делали. У Семы – никакой фантазии. Где же тут творчество? Сплошной плагиат и жалкое подражательство.
– Зато у него нет отбоя от заказов.
– Это не аргумент, – с раздражением возразила декораторша.
– А как насчет «Венеры»? От нее мурашки бегут по коже.
– Особенно после гибели Ольги? – скривилась Светлана. – Люди обожают искусство с привкусом крови. Картины и книги, написанные в тюрьмах маньяками, тоже пользуются спросом.
– Ты хочешь сказать, что Артынов – маньяк?
– В некотором смысле да. Он маньяк, одержимый собственной «гениальностью».
– Ты очень обижена на него. И несправедлива.
– А ты типа благодарна ему за незабываемые чувства!
Ложникова не нашлась что ответить, и потянулась за соком. Она едва притронулась к пицце, тогда как художница съела все и бросила взгляд на часы: ее обеденный перерыв заканчивался.
– Я не понимаю, что случилось с Артыновым, – призналась бывшая модель, с трудом проглотив сок, который показался уже не соленым, а горьким. – Но его «Венера» потрясает.
– Может, за него пишет кто-то другой?
– Ты? – брякнула Ложникова.
Светлана на секунду оторопела, а потом расхохоталась.
– Не смеши меня. Во-первых, я с утра до вечера в театре, а во-вторых… с какой стати мне помогать Семе?
– Послушай, нечто подобное уже бывало, – торопливо заговорила Эмилия. – Я насчет живописи. Мне тут попалась книжка о женщинах Пикассо. Его первая жена, Ольга Хохлова, русская балерина, которую он изображал на своих полотнах, сошла с ума. Фотограф Дора Маар, не один год служившая Пикассо музой и моделью, тоже тронулась умом, ей пришлось долго лечиться. Мари-Тереза Уолтер повесилась, а последняя жена мэтра Жаклин Рок застрелилась.
– И что с того? Франсуаза Жило, например, не пострадала.
– Видимо, она оказалась достаточно сильной, чтобы противостоять творческой агрессии гения.
– Скажи еще, что Рембрандт писал Саскию, и та скончалась от чахотки. А потом его новая возлюбленная Хендрике Стоффельс, позировавшая для «Девушки у окна» и прочих картин, скоропостижно умерла.
– А загадочная смерть герцогини Альбы, которую влюбленный Гойя запечатлел в виде «Обнаженной махи»? – не сдавалась Эми. – А «Дама в голубом» Сомова, которая убила ту, с которой была написана? Список можно продолжать и продолжать. Есть объяснение этому феномену?
Светлана подняла на Ложникову пристальный взгляд.
– Ты основательно проштудировала тему, – заключила она. – К чему ты клонишь, не пойму? Артынов – не Рембрандт и не Пикассо. Даже не Сомов.
– То-то и оно! Тебе не приходило в голову, что… что…
Эмилия запнулась и замолчала, не смея вымолвить роковые слова. Декораторша на миг онемела от поразившей ее догадки.
– Думаешь… он мог? – выпалила она. – Сема? Не-е-ет…
– А вдруг? Вдруг он решил…
– …убивать натурщиц? Зачем? В доказательство своего величия? Абсурд. Хотя…
– Гибель Ольги позволила ему поднять цену за «Венеру» вдвое!
– Боже мой…
* * *Доставив Павла до площади трех вокзалов, как тот просил, Лавров заехал домой, перекусил и позвонил в офис.
– Колбин рвет и мечет, – шепотом сообщил охранник. – Не с той ноги встал, видать.
– Черт с ним. Пусть побесится, пар выпустит, а я тем временем на филиалы сгоняю, проверю, все ли в порядке.
– Когда вы будете, Роман Васильевич?
– После обеда, не раньше.
В Москве стоял пасмурный день. Дворники сметали с мокрого асфальта облетевшую за ночь листву. Моросило.
Начальник охраны сидел за рулем, а в голове крутились слова Глории о двоюродной сестре Павла. Неужели это Ложникова? Он старался разговорить пассажира по дороге в город. Тот охотно болтал, скрывая неловкость за свое ночное вторжение в чужой дом, но фамилии сестры не называл.
«Может, надо было за ним проследить? – подумал Лавров. – Тогда Колбин точно лопнет от злости. Сегодня я обязан появиться на работе хотя бы на пару часов. Иначе меня уволят. И протекция Глории не поможет!»
Он мысленно возвращался к болтовне Павла, пытаясь выудить оттуда полезные сведения. Что тот говорил о сестре? Она москвичка, красавица, каких поискать… удачно вышла замуж… с деревенскими родственниками тесные отношения не поддерживает, но в помощи не отказывает. Умная, университет окончила.
Все это могло относиться как к Эмилии, так и к сотням других барышень. Москва большая.
«Как зовут сестру?» – спросил Лавров.
«Не скажу, – отрезал парень. – Стыдно ее подставлять. Она за меня не в ответе. Вдруг муж узнает, какой у нее брат непутевый? Позор и ей, и мне. Да и мать меня за такое по головке не погладит».
«Что ж ты за ум не возьмешься?»
Павел покосился на водителя и взъерошил русую шевелюру.
«А что значит взяться за ум? Барахлом торговать на рынке? Или с утра до вечера в офисе торчать: принеси-унеси-подай? Я свободная личность! – важно заявил он. – Я тоже, между прочим, в техникуме учился, на нефтяника. Мать заставила. Если бы не она, я бы в библиотекари пошел».
«Ты – библиотекарь?» – прыснул со смеху Лавров.
«Чего смешного-то? Я книжки люблю читать. День и ночь бы читал. Только за это деньги не платят».
«А на Севере ты чем занимался?»
«На буровой вкалывал. Тяжело, зато прибыльно. Правда, тоска заедает, сил нет. Оттого и пить начал. У меня душа тонкая… а работа грубая. Диссонанс!»
«Ого! Какие ты слова знаешь, – поразился Роман. – В книжках вычитал?»
«У меня, как у Максима Горького, свои университеты».
«Вижу, ты человек опытный, умудренный жизнью, – подтрунивал над ним начальник охраны. – Как же тебя, Паша, на грабеж потянуло?»
Пассажир помрачнел, отвернулся.
«Я не вор, – буркнул он, глядя в окно на пробегающие мимо сосны. – Я любопытный. Почему в дом полез, сам не пойму».
«Бес попутал?»
«Может, и бес…»
«Не дуйся, Паша, – примирительно сказал Лавров. – Я тебе не враг. Разобраться хочу, что у тебя на уме».
«Заскучал я. Деревенская житуха не для меня. Я все книжки, что с собой привез, перечитал и запил. Мать ругалась, отца покойного попрекала, что мне его алкогольные гены передались. Себя кляла, что за алкаша вышла. Тошно мне стало! И тут… ни с того ни с сего от спиртного отвернуло. Напрочь! Увидел бутыль с самогоном, еле успел во двор выскочить. Вывернуло прямо в малину под забором. Еле отдышался. Обедать даже не смог. Уф! Сосед ко мне пришел опохмеляться, а меня опять пополам согнуло… закрутило внутри, будто сто ежей в желудке заворочались. Он на меня глядел, глядел и говорит: на тебя, мол, поворожили, Пашка, пропал ты совсем. Я к нему с кулаками, – кто наворожил? Он клянется и божится, что не знает. Велел у матери спросить, не бегала ли она к знахарке, которая вместо Агафона. Хорошо, мать в продмаг ушла за сахаром, я остыть успел, норов свой усмирить. Потом-то кинулся, конечно, но уже без лютости. Она все отрицала».
«И ты решил сам у знахарки выпытать, ворожила она, чтоб ты пить перестал, или нет?»
То, что парень назвал Глорию знахаркой, развеселило Лаврова. Вот, оказывается, кем считают ее жители деревни.
«Выпытать не выпытать… а поглядеть больно захотелось, – признался Павел. – Я и раньше знал, что на краю леса ведьмак жил, а теперь там ведьма поселилась».
«Какая же Глория ведьма? Женщина как женщина».
«Я ни разу в жизни не видел, как ведьмы живут, – улыбнулся пассажир. – А кто ж меня в дом-то пустил бы? Вот я ночью и рискнул. Думал, заберусь внутрь, погляжу, какая она, избушка на курьих ножках! Я ничего брать не собирался, только посмотреть».
«Нехорошо вышло, – пристыдил его Роман. – Невежливо. Кто же ночью к даме врывается?»
«А она красивая… – мечтательно протянул парень. – Я бы такую полюбил…»
Автомобиль впереди резко затормозил, и Лавров чудом не врезался ему в задний бампер.
