Леонид Словин - Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)
Тут в одном из бесчисленных ресторанчиков, Алекс Крончер заказал стол на четырнадцать человек. Он пригласил их обмыть присвоенное звание.
И фон, и публика в Нахлат Биньямин, были другими. Тон задавали пабы и дансинги. Маленькие, но очень уютные ресторанчики и кафешки. Да и разгуливали здесь не образумившиеся обыватели с семьями, а расхристанная и шумная молодежь. Большинство — с пивными кружками в руках и замысловатыми, иногда вызывающе-ярко раскрашенными прическами. Парни в масках были одеты с нарочитой небрежностью и держались дерзко: я, мол, такой, хочешь останавливайся, хочешь — проходи! Девушки — больше без масок, но с лихо разрисованными к Пуриму лицами, в довольно смелых нарядах.
Алекс свернул в один из ресторанчиков.
— Никто не приходил? — спросил он хозяина, с которым был давно знаком.
— Да ты же явился на час раньше…
Рядом с его метром восьмидесятью пятью тот смотрелся, как маленький кустик возле телеграфного столба. Не помогали даже туфли с высокой подошвой. На затылке ресторатора болталась стянутая серебрянным обручем коса.
— Гони меню…
— До пяти у нас цены значительно ниже, — сказал хозяин: «деловой ланч». Только — чтобы потом меня не взяли за жабры: я, мол, делаю полицейскому скидки! Этого мне еще не хватало…
Официанты сдвигали столы и расставляли приборы.
— Крончер, — послышались в двери голоса.
Пришла первая троица, в основном, — такие же молодые офи церы полиции, как и он сам.
— Может, вспомнить армию? Вымазать тебя сегодня голенького в грязи…
В течение двадцати минут подвалили еще люди: в форме и без нее. На столе появилась бутылка водки и еще две — вина.
— На салат не нажимать, — провозгласил Алекс с первым тостом. Впереди стейки.
Пили лихо: двое налили по маленькой рюмке водки, осталь ные — по полбокала вина.
— Если ты в таком темпе будешь получать звания, Алекс… — поддел кто-то.
— Так ты — лопнешь от зависти, — пообещал другой.
— Это правда, Крончер, что ты начал заочно учиться на юридическом?
Алекс утвердительно кивнул.
— Украсишь потом своим дипломом уборную… Его тебе также признают, как мне — графское звание… Кстати, — мой прапрадед был русский князь, толстовец. Приехал в Палестину еще до революции…
Алекс пожал плечами:
— Я все равно решил кончать очный: а так у меня хоть база будет…
— Сноб! — завопило сразу несколько голосов.
Потом перешли на профессиональные темы.
— Этого парня, который пропал, так и не нашли? Крутой был малый: за свои двадцать лет — шесть арестов… Слушай, что нового с этим юношей, которого ты ищешь?
— Спроси сержанта, он — эксперт…
— Испарился.
— На запчасти коллеги разобрали, — сострил кто-то.
— За столом, о таких неаппетитных вещах? — сделал гримасу здоровенный малый с рыжими усами.
— Ладно, не пижонь, тоже мне….
— Человечество идет к катастрофе. Когда у людей есть все, они начинают сходить с ума, — мрачновато заметил блондин с русским акцентом и налил в рюмку новую порцию водки.
— Почему это все русские — философы? Каждый — Толстой и Достоевский вместе…
— Пошел к свиньям: зато румыны — не нация, а профессия…
— Началось! — криво улыбнулся один из гостей.
— До чего дошло?! Почти каждые двое суток убийство! Две с лишним сотни убийств и большинство — на криминальной почве…
— Каждую неделю разборка…
— Перестреляют друг друга — нам же легче будет,
— Бардаки, сутенеры, подпольные игорные дома…
— Стоп, жеребцы! Слыхали анекдот?..
— Есть новость, слышали? — перебил его сосед.
— Неужели свежая?
— Как твои анекдоты, — отомстил тот.
— Ты о чем это?
— Назначено совещание в верхах…
Все взоры сразу примагнитило к рассказчику.
— Говорят… — ощутил тот особую гордость: он знает, а они — нет. Встретились «Три Туза». На этот раз — у Амоса. Много я бы дал, чтобы пронюхать, чем это все для нас пахнет?
— Неужели снова все сверху до низу пертряхивать станут?
— Крончер, там же куколка, с которой ты воркуешь, работает…
— Мне чихать, у меня — праздник.
— Как бы его тебе не испортили.
— Не каркай, — зевнул в ответ Алекс.
В заднем кармане его надрывался сотовый телефон.
— Этого еще не хватало. Да! — рявкнул он у трубку и тут же сбавил тон. — О кей!..
Звонил его непосредственный начальник из Генерального Штаба полиции.
Крончера вызывал один из «Тузов». Тот, что занимался ка драми. Настроение у Алекса сразу испортилось. Разносы «Мужи- ка» были хорошо известны всем в полиции. Что за свинство — делать втык сразу после присвоения звания?
Приятелям он ничего не сказал. Да, в общем, — они уже лениво потягивались. Вот — вот разойдутся.
Минут через десять они остались вдвоем с блондином с рыжими усами: экспертом — фотографом.
Официанты убирали посуду. В одной из бутылок еще видне лось на дне немного вина. Другая буталка была пуста: всю выпили.
Водка тоже еще осталась. Грамм сто, не больше. Рыжий вызволил ее из рук официанта, вылил в рюмку. Залпом выпил. Официант даже отставил поднос, смотрел на него. Рыжий положил в рот большой кусок лепешки — «питы», смазав ее предварительно в тарелке с хумусом.* (* хумус — сдобренная прянностями гороховая паста).
— Оставь его, — сказал Крончеру подоспевший хозяин, и коса с серебрянным кольцом на его затылке многознчительно зашевелилась. — Сколько вас здесь, «русаков»? Трое? Но толь ко из вас троих он один настоящий…
Возвращаясь, Крончер думал о генеральном звонке.
Все было непросто.
Почему это шеф спросил его, слышал ли он о хирурге — профессоре Бреннере…
Днем в Костроме он покинул группу гидов-стажеров сразу же после осмотра Ипатьевского монастыря. Сюда всегда привозили иностранцев. На площадке перед входом стояло несколько экскурсионных автобусов, слышалась английская речь.
Алекс Крончер просигналил проезжавшему такси.
Бывалый водитель немедленно признал в нем иностранца. Об служил по повышенному тарифу: рейс Ипатьевский монастырь — улица Шагова обошелся капитану Крончеру в 20 долларов, вместо пяти.
Не без труда, но он все же нашел адрес, который ему передал эмиссар израильской полиции в Москве.
Звонок верещал довольно долго и нудно. Потом послышался голос:
— Кто?
Алекс был уверен, что там, за дверью, его пристально рассматривают в глазок. Ему показалось, он даже слышит хриплое дыхание.
— Я из Израиля, моя фамилия Крончер… Алекс Крончер… — сказал он.
— А что вам нужно? — подозрительно и тревожно спрашивал все тот же женский голос.
— Поговорить с вами…
— О чем? — Дверь ему все еще не собирались открыть.
Ему вдруг стало тоскливо. Он не знал, что сказать еще. Потом вспомнил совет эмиссара:
— Если придешь к евреям, скажи несколько фраз на идише… Так быстрее поверят…
— Но я не говорю на идише, — изумился Алекс.
— Выучи! — раздосадованно сморщился генерал.
Алекс тщательно проговорил заученную фразу: «Я должен с вами поговорить…»
За дверью сразу забеспокоились:
— Тише, тише… Сейчас открою…
Дверь приотворилась, и на Алекса с беспокойством взглянула крепко за шестьдесят женщина с неаккуратно причесанными седыми волосами в допотопном черном шерстяном платье.
Она, буквально, затащила его внутрь, словно он был подпольщиком, который пришел на конспиративную квартиру не во время и не соблюдая мер предосторожности.
— Что вы хотите?
— Мадам Злотник? — спросил Алекс.
— Ну?! — полуспросила — полуответила женщина.
Казалось, дальнейшая судьба ее и ее зависит от этого ответа.
— У вас есть сын, Натан…
— Толя, — не менее подозрительно откликнулась она.
— И ему недавно сделали операцию… Пересадили легкое…
— Кто вам сказал? — намертво защищала она бастион своей неприступности.
Он хотел ответить слышанным десятки раз от матери «сорока на хвосте принесла», но сдержался.
— Вы мне не разрешите с ним встретиться?!
— Его нет дома, — твердо и решительно ответила та.
Алекс уже повернулся к двери спиной, когда послышался мужской голос:
— Мама, кто это там?
Хоть бы она покраснела, эта старая карга!
— А я знаю?! Говорит, что из Израиля…
Теперь она обратилась к Алексу на идиш с тяжелым украинским акцентом, и ему стало неловко. Он ведь понял только пару слов.
— Вы что, проверяете меня? — сделал он вид, что разозлился. — Вот мой паспорт… — он вытащил и показал темносинюю книжицу с тесненными буквами на иврите и на англи йском.
И это ему тоже велел сделать эмиссар: ни в коем случае не полицейское удостоверение.
Из темноты вышел чернявый, с вьющимися волосами человек лет сорока.
