Леонид Словин - Время дождей
Сверху по улице Горького, от магазина «Меха», катило свободное такси. Кремер поднял руку.
— Знаете, где это? — Он сел, назвал адрес.
Таксист тронул машину с места.
— Что за вопрос!
Табло над телеграфом показывало 13.45. Минута тянулась удивительно медленно.
— Там фабрика зонтов… — объяснил Кремер.
— Я сказал! — рядом сидел видавший виды московский таксист.
Теперь у Кремера часы перед глазами в кабине: 13.48.
— Фабрика вон за тем домом, — показал таксист в 14.02.
— Остановите, я пройду.
Таксист затормозил, за поездку он не сделал ни одного резкого движения. В этом был особый шик. Деньги он, не считая, сунул в карман.
— Будь здоров, — сказал Кремер, хлопая дверцей.
Таксист в первый раз посмотрел в его сторону.
Дом впереди служил хорошиим ориентиром. Его стены были выложены тысячами четырехугольных пирамидок. Их верхние грани, несмотря на пасмурный день, выглядели освещенными.
Фабрика находилась позади, к ней примыкало несколько старых домов — бывшие общежития. Кремер представил их планировку — с высокими потолками, общими кухнями в конце коридоров.
«Сейчас нога попадет в колдобину», — подумал Кремер, входя в подъезд. Когда-то жил в таком доме.
Выбоина в полу оказалась обширной, но не глубокой. Некрашеные стены были сплошь исписаны каракулями, среди которых назойливо повторялась кличка «Сынок». Кремер посмотрел вверх — в большом вестибюле висела металлическая лестница. Пока он поднимался, сквозная арматура наполнилась гулом и внутренней дрожью.
Кремера интересовал Сынок, он жил на втором этаже — низкорослый, лет четырнадцати, с челкой, с трауром под ногтями. Когда Кремер вошел, Сынок стоял у окна и смотрел во двор.
Кремер понял, что Константина Сенникова здесь нет.
— Один? — спросил он на всякий случай.
— Ну, — Сынок выжидал.
— Пожалуй, я сяду.
За кушеткой Кремер увидел остов классической отечественной раскладушки, ею, должно быть, пользовался Константин в свои приезды. Здесь же лежала деревянная заготовка самопала, Кремер взял ее в руки.
— Не «Баярд». У того ствол короче. Дай сообразить… Может, готовишь «Шварцлозе»?
— Ну, — с любопытством сказал Сынок.
— Карманная модель девятьсот восьмого года. Лично я предпочел бы «Вальтер»… Пойди в Исторический музей — там увидишь. Мужчины есть в доме?
— Есть и нет…
Вскоре Кремер точно знал: Сенников не появлялся несколько дней. Сам Сынок переживал кризис: неделю не ходил в школу, обитал во дворе и питался отдельно, то есть садился к столу после матери и поедал все, что оставалось, особенно в неимоверных количествах хлеб и сахарный песок.
— Ты из роно? Узнали, что я не учусь? — поинтересовался Сынок. Несмотря на обилие получаемых углеводов, он оставался наивным, узкоплечим и губастым, за что был наречен во дворе Сынком. — Директриса пожаловалась?
— Там все известно. — За стеной пропищали сигналы точного времени. Кремер сверил часы. — Телефон в коридоре?
— Ну! Только по-быстрому: я за телефон не плачу… Когда с матерью жил — другое дело.
Кремер позвонил Антонину Львовичу, но не застал — по-видимому, Терновский действительно уехал.
— Стоянка такси далеко?
— На набережной, у большого дома. Показать?
— Я сам.
Через несколько минут Кремер снова вышел к зданию из пирамидок. Стены вблизи оказались расчерченными на квадраты, верхняя часть прямоугольников была незакрашенной, остальные грубо подчерчены, создавая иллюзию многогранников.
— Куда? — Подъехавший таксист был пожилой, явно разговорчивый.
— На Ленинградский…
Электричкой до Залесска получалось быстрее, кроме того, у него еще оставался резерв времени.
— Самый культурный вокзал… — сказал таксист.
Мороз усилился. Струя холодного воздуха откуда-то с крыши машины стекала Ненюкову за воротник. Ленинградское шоссе было забито транспортом. Время от времени шофер включал сирену, и машины вокруг расползались, освобождая осевую часть. Шофер спешил, ему хотелось еще к ночи вернуться в Москву.
Ненюков больше не думал о деле, которое ждало в Залесске. Ехали быстро. За Клином все чаще стали попадаться живописные лесные массивы: на мгновение, проносясь мимо, открывались боковые перспективы с видами на поселки, окруженные негустыми перелесками, со строящимися домами и высокими кирпичными трубами.
Выбежав из управления, Ненюков обнаружил, что обменялся с кем-то перчатками и теперь у него две правые. «Дурное предзнаменование», — подумал он. Возвращаться было некогда, одну он надел, другую сунул в карман.
Первую остановку сделали в Калинине, за мостом через Волгу.
— Надо заправиться, — сказал шофер, — а то на обратную дорогу не хватит, — казалось, он не забывал об этом ни на минуту.
У автозаправки Ненюков перебросился несколькими словами с инспектором ГАИ, узнавшим по номерам министерскую машину.
— Операция у нас — выставили заслоны на границах района, — пояснил инспектор ГАИ, поправляя на груди миниатюрный микрофон. — Ждем дальнейших указаний.
— Готов, — сказал шофер.
Скоро показался Залесск, со старинной трехэтажной застройкой, с сугробами. Отовсюду сбегали к центру узкие белые улочки. Ненюков когда-то бывал в нем. Сбоку виднелась гостиница, в которой останавливались Пушкин и Грибоедов, в соседнем, бывшем дворянском, доме выросли два брата-декабриста, теперь в доме помещалась школа рабочей молодежи. Еще дальше возвышался бывший монастырь, отданный под музей.
— «Здесь Родос, здесь прыгай!» — Ненюков полез в карман за перчаткой, но спохватился.
— Вы здесь останетесь? — Шофер забеспокоился: в гараже ничего не сказали про Родос, путевку выписали только до Залесска.
— Здесь.
На кругу, у станции обслуживания, уже стояли служебные машины. Участникам операции было запрещено обращаться непосредственно к дежурному по городскому отделу внутренних дел, ни один новый сотрудник в форме не должен был появляться в городе — вся работа по дислокации постов проводилась вблизи станции обслуживания. Назначенный на восемнадцать ноль-ноль вариант усиленною несения службы действовал в полном объеме.
С иконами или без них преступники уже не могли выбраться из Залесска незамеченными.
В одной из машин Ненюков заметил лохматую собаку и Гонту, сидевшего на переднем сиденье.
— В целях конспирации, — Андрей кивнул на вздрагивавшего от любопытства Кузьму, — не помешает? Он будет в машине.
— Отчего же?
Гонта вышел, открыл дверь Кузьме.
Метрах в двухстах за станцией обслуживания виднелась платформа. Электропоезда Ненюков не заметил — увидел лишь людей, спускавшихся с переходного моста.
— Вчера пассажиров было двое. — У фанерных щитов небольшого скверика Гонта снял поводок, Кузьма побежал впереди, квадратный, с квадратной мордой, виляя обрубком хвоста. — Читали интервью с Поздновой — «Шедевры собираются в дорогу»?
— «Вечерка» тоже напечатала.
Гонта не повел Ненюкова к монастырю, только издалека кивнул в сторону выставки.
— Наблюдательный пункт в главном соборе. Там все готово. Иконы в бывшем настоятельском корпусе, справа. Видите? Десять окошек по фасаду, на одном убрана сигнальная блокировка, навешен ставень. Я распорядился прибить как следует. Вокруг размазали известку, алебастр… Ремонт. Если они пойдут, то через это окно.
— Понимаю.
Окна знаменитой гостиницы были ярко освещены. Вместе с бывшим дворянским домом, где размещалась школа, они составляли часть единого архитектурного ансамбля.
— Когда преступники повезут иконы, машины преследования будут находиться впереди них, — сказал Гонта, — трасса одна…
— Какие это машины?
— Фургон междугородных перевозок и самосвал. На всякий случай готовы дополнительные группы у Калинина и в Москве, на Ленинградском вокзале.
— А на шоссе?
— Отчасти вы уже видели, автоинспекторы нам сообщали по мере вашего приближения…
Гонта вздохнул и задержал дыхание. К Ненюкову пока еще не пришло это состояние тревоги и ожидания, когда уже ничего нельзя ни изменить, ни поправить.
— …Меня беспокоит «Апостол Петр». Я держал в руках икону, которую повесили на его место… — сказал Гонта.
— Плохо?
— Если они хотя бы раз видели подлинник, все пропало. Ошибиться невозможно.
С высоты собора освещенный прожектором бывший настоятельский корпус казался вытянутым, похожим на неправильную геометрическую фигуру. У входа мерцала вывеска.
Было около трех часов.
— Владимир Афанасьевич!…
Ненюков положил руку Гонте на плечо. Он все видел.
Две маленькие фигурки показались из-за угла и покатились к окну, забитому ставнем. Сверху фигурки казались неловкими заводными игрушками — кружили на месте, двигались, ни на секунду не оставались в покое. Два человечка, мешая друг другу, подкладывали под ставень длинный, очевидно металлический, рычаг и дергали. Менялись местами и снова дергали, ставень был прибит на совесть.
