Леонид Словин - Время дождей
«Константин Сенников?» — снова подумал Ненюков.
Иметь противником рецидивиста-уголовника, даже очень опытного, для инспектора все-таки удобнее, чем бороться с новичком.
«Пристегнуть ремни, не курить!» — зажглось табло.
Пока глушили двигатели, пассажиры вели обычную игру: никому не хотелось выходить из самолета последним, но и ждать в проходе было тоже неинтересно. Поэтому, оставаясь на месте, каждый зорко следил за соседями. Когда в задних рядах неосторожно скрипнуло кресло, все двести человек поднялись одновременно.
«Где сейчас «Апостол Петр»? — попытался Ненюков сделать совсем крошечный шажок в рассуждениях. — Куда профессор определил его после кражи?»
Ответить на этот вопрос мог Гонта.
Набрав номер, Ненюков представил переполох, поднятый его ранним звонком, — оглушительный лай Альзена-младшего, шиканье Гонты — всю обстановку квартиры, в которой под утро раздается бодрый телефонный призыв. Однако ждать рабочего дня Ненюков не хотел.
Трубку взяли не сразу. Услышав третий гудок, Ненюков нажал на рычаг, несколько секунд переждал — ему и раньше приходилось прибегать к этому приему.
Шофер снизил скорость, но мера явно была лишней — телефон в машине работал отлично. Когда Ненюков снова набрал номер, жена Гонты уже дежурила у трубки: она снимала ее первой в любой час суток.
— Сто извинений, — сказал Ненюков: Марина Гонта работала в управлении, они хорошо знали друг друга, — сможешь еще заснуть?
— Что-нибудь случилось?
— Несколько слов Андрею…
— Доброе утро, Владимир Афанасьевич! — послышался голос Гонты. Докладывая, он снова проделывал мучительную операцию по усечению каждой фразы. — Получено заключение дактилоскопической экспертизы. Отпечатки на бутылке в избе Смердова оставил Константин Сенников…
Можно было сколько угодно гадать — кем совершено преступление, новичком или преступником-рецидивистом, но вот наука произнесла свое слово, и новую версию следовало строить с учетом неопровержимых данных.
— Не ожидали?
— Действительно, новость номер один…
— Я запросил архивные дела, направил ориентировки.
— Где он находился последние месяцы?
— В Архангельске. Сейчас в столице…
Ненюкову показалось, что он ослышался.
— В Москве?
— Здесь! Сенников дал телеграмму дочери Ковригиной. Она встречала его на вокзале.
Ненюков кивнул шоферу, тот прибавил скорость. Машин на дороге было совсем мало.
— Встреча не состоялась: Сенников вышел из поезда перед Москвой.
— Ковригина знает об этом?
— Нет. Между прочим, она ищет сотрудника, который приезжал к ее матери. На всякий случай я направил к вам.
— Как с передвижными выставками этой весной?
— Скоро начнут разъезжаться, — Гонта отметил неожиданный интерес Ненюкова.
— Что с «Апостолом Петром»: Профессор решился его выставить?
— Сейчас «Апостол» в Залесске, на выставке северной иконы.
— Там есть еще работы Тордоксы?
— Две.
— А кто из искусствоведов?
— Ассоль Сергеевна.
Ненюков задумался.
Впереди замелькали каскады стекла и стали — новые здания на Ленинском проспекте. Ехать осталось недолго.
— Как долго продлится выставка в Залесске?
— Послезавтра закрывается. — Гонта помолчал. — Вы считаете — нам придется там побывать?
— Несомненно!
«Апостол Петр» в Залесске, — подытожил Ненюков, положил трубку. — Выставка послезавтра закрывается. Сенников приехал в Москву. В нашем распоряжении два дня».
Около девяти позвонили из бюро пропусков.
— К вам гражданка Ковригина.
— Мать или дочь?
— Зинаида Ивановна.
Дочь Ковригиной обрушилась на Ненюкова прежде, чем он успел предложить стул.
— Там мать, соседи. Здесь милиция. А что у меня личной жизни нет, кого волнует? Зачем приезжали к матери? Думаете, я против, чтобы, вместо этих знакомств, одно и навсегда? — Визит Ненюкова она истолковала по-своему. — Сейчас кто выходит замуж? У кого квартира да диплом!
Ненюков попытался ее успокоить:
— Нас интересовал Большой Починок…
— Будто?
Он встал, чтобы показать ей справочник по Каргополю, купленный в аэровокзале.
— А обо мне?
— Ни слова.
— И про то, что жених должен приехать?
— Можно поздравить?
— Не приехал! Встречала, как дура…
— Понимаю.
— Не понимаете. Мать тоже этого осознать не может. Старый человек. Как жила в деревне, так этими понятиями и здесь живет, — она вздохнула как-то спокойнее. Ковригина была некрасива: вздернутые губы, набухший нос. — Видите, всю биографию рассказала…
— Давно знаете друг друга?
— Земляк, стоял на квартире в Москве на фабрике зонтов… Два раза сводил в кафе — с кем-то должен был встретиться, — и вся любовь! Значит, ко мне претензий нет?
— Нет.
«Ходил в кафе «Аврора», — мысленно повторил Ненюков, — снимал комнату на фабрике зонтов… Начинать следует отсюда. И одновременно с Залесска!…»
Сразу после ее ухода зашел Гонта:
— У вас что-то в связи с залесской выставкой? Вы спросили об «Апостоле»…
Ненюков выдвинул ящик стола, достал ластик, несколько форменных пуговиц.
— Представьте, в руке у меня камешки. Знаете эту игру? Следите. — Гонта был весь внимание. -…Один подбрасываю, другие лежат. Пока этот летает, я собираю остальные в кучку, — Ненюков показал, — а смотрю только на тот, который подбрасываю. Еще бросок, камни кучнее, ближе. Наконец — р-раз! — все камни в руке, и тот, что летал, тоже.
— Вы хотите сказать… — Гонта замолчал.
— У нас до сих пор перед глазами отвергнутый преступниками шедевр Тордоксы «Апостол Петр». Поэтому мы не блокировали иконы Тордоксы, которые сейчас экспонируются на залесской выставке… — Ненюков вложил Гонте в ладонь ластик, загнул пальцы. — Готовится кража последних раскрытых шедевров Антипа Тордоксы. Надо действовать!…
Кафе «Аврора» отличалось от многих других разве что близостью к реставрационной мастерской и художественному училищу. В остальном ничто не напоминало о богине утренней зари — «розовоперстой», «прекраснокудрой», как называли ее поэты; все обычно — крохотная эстрада, буфет с пыльными бутылками марочного коньяка, музыкальный агрегат. В «Аврору» шел народ легкий, тянувшийся к общению: многие были знакомы, у каждого третьего имелось излюбленное место.
Кремер прошел к столику у окна, между эстрадой и буфетом. Соседние столы были сдвинуты, там расположилась шумная компания. Кремер понял, что это студенты, будущие художники.
Долго ждать ему не пришлось: у входа мелькнули потертый портфель, развевающаяся курточка Терновского. На ходу отвешивая поклоны, коллекционер направлялся к столику Кремера.
— Добрый вечер, не занято? — спросил Терновский.
Кремер кивнул.
Официант появился как из-под земли, щелкнул автоматическим карандашом:
— Рекомендую салат «Столичный», суфле из курицы… Есть свежий сыр…
Приняв заказ, официант быстро исчез.
В кафе было шумно: из музыкального агрегата доносились четкие удары бит. За соседним столом переговаривались молодые художники:
— За бычий счастливый глаз! За Сезанна!
— Что Сезанн! У нас все саратовское училище писало под Сезанна!
— Сегодня Сезанн, — вздохнул Терновский, он не мог сидеть молча, — завтра другой. Помню, когда все на работе, дома, в метро читали Ремарка. Да. Его сменил Хемингуэй…
Кремер кивнул:
— Камю, потом Фолкнер. Обидно за литературу — значительные писатели! А их меняли, как сезонное платье. — Мода. — Кремер воспользовался случаем, чтобы поддержать разговор. — Немало людей клянется сегодня Фолкнером, а предпочитает Хейли! Разве с иконами не то же самое?
— С иконами сложнее, к моде прибавляется корысть.
— Иконописцы существуют отдельно от икон — обидно! Имя устанавливает связь между нами и художником. Как все изменилось, когда мы узнали о Тордоксе!
— С Тордоксой тоже неясно. Гипотеза, не больше, — Терновский словно проверял его.
— Согласен: Тордоксы нет в письменных источниках. А много ли раз упомянуты в них другие иконописцы? — Кремер отложил вилку. — Феофан Грек, например?
— Великий Феофан Грек, — важно кивнул Терновский, — да!
— Три раза в летописях. Это не считая письма старца Епимиря. А о Дионисии? Нам не осталось даже дат жизни и смерти Андрея Рублева.
— Парадокс, вы правы.
— Он убивает рутину!
— «Истина — в парадоксе»! Согласен. Дело не только в этом…
С минуты на минуту должна была появиться Позднова. Терновский поглядывал на дверь.
— Что-то делается, и это уже хорошо. Взять выставку в Залесске. В Ленинграде выходит работа. У нас, в Москве, скоро разрешатся обещанным каталогом. Известно вам, что Тордокса перешагнул рубеж?
