Александр Чернов - Я - Джек Потрошитель?
— Нет, было на удивление тихо.
— Уа-а-а-у!.. — неожиданно громко позвал из комнаты требовательный крик. С быстротой испуганной лани Вера выскочила из кухни. Воротилась она две минуты спустя. Правой рукой Вера расстегивала халат, в левой — орал и извивался сверток. Молодая женщина села на табурет боком ко мне, слегка смущаясь, вынула грудь и, прикрыв ее ладонью, начала кормить младенца.
— Мальчик? — спросил я, когда "Уаау!", которое было на пару октав выше голоса матери, наконец, стихло.
Вера впервые улыбнулась:
— Сын.
Я одобрительно покачал головой.
— И последний вопрос… Как вы думаете, Николаев способен убить свою бывшую жену?
— Этот негодяй способен убить кого угодно.
Ответ Веры прозвучал для моего слуха нежнее колыбельной песни.
Я спрятал блокнот и ручку. Вера влюбленными глазами смотрела на малыша, который от натуги пыхтел, а от удовольствия причмокивал. Я был здесь лишним. Чтобы не нарушать идиллии, бесшумно встал и, не прощаясь, выскользнул на улицу.
Следующей была квартира 18. Мне открыла субтильная женщина лет тридцати в домашних брюках и мужском вязаном свитере. Цыплячью шею опутывала желтая цепь с огромными звеньями. Не знаю, кого ожидала увидеть хозяйка, но на ее долгоносом продолговатом лице возникло легкое разочарование. Из-за больших прозрачных очков прямоугольной формы глаза женщины казались больше обычного, будто она глазела через лупу, и это было неприятно. Она ждала разъяснений.
— Здравствуйте, — сказал я, вручая удостоверение. — Я из милиции.
Субтильная, сняв очки, принялась внимательно изучать книжечку.
"Мымра", — подумал я, нервничая, и с неприязнью посмотрел на склоненную короткостриженную голову с крупинками перхоти в рыжих волосах.
— И чего же вы хотите? — повелительно сказала рыжая.
Похоже, она забыла про мое удостоверение и стояла, постукивая им о лакированный ноготь большого пальца. Я вырвал у нее документ и запихнул его подальше во внутренний карман пиджака.
— К вам уже должен был зайти мой помощник — Женя, — начал я уверенным тоном.
— Может быть, — скупая улыбка вредных губ мне ничего не говорила.
Я сделал шаг вперед.
— Можно с вами побеседовать?
С плохо скрытой досадой субтильная напялила очки и отступила.
— Прошу, — она повернулась, сережки-висюльки в маленьких ушах стали удаляться вглубь квартиры. С тыла рыжая смотрелась гораздо лучше, чем спереди. Я последовал за тоненькой фигуркой, вышагивающей с грацией цирковой лошади.
Мимо по коридору неслышно пробежала невысокая смуглая женщина. Повязывая вокруг пухлой талии клеенчатый фартук, она кинула на меня затравленный взгляд и скрылась в направлении, откуда до меня долетал сдобный печеный дух.
Рыжая на несколько мгновений прекратила гарцевать, застыла в дверях с приподнятой ногой и ухватилась ладонями за обе створки дверного проема.
— Я только недавно пришла с работы, — сказала она, опустив ногу на носок. — Очевидно, ваш приятель говорил с моей мамой. Не лучше ли вам продолжить беседу с ней?..
Кончиками пальцев я слегка дотронулся до узких плеч.
— Давайте начнем с вас.
Субтильная возобновила изящную поступь. Мы торжественно вступили в чопорный зал, тесно заставленный мебелью. Солнце с трудом пробивалось сквозь плотные шторы, бросало неясный свет на совсем седую старуху, которая орлицей сидела на массивном диване, опираясь руками о его край. С первого взгляда было ясно, что тон жизни в этой квартире задает это высохшее от злости существо.
— Моя бабушка, — сказала рыжая.
На приветствие старуха ответила высокомерным молчанием, однако, зорко следила за всеми моими действиями, отчего я чувствовал себя, как пьяный, который на людях старается выглядеть трезвым.
Мы сели в кресла за журнальный столик.
— Не обращайте внимания, — реплика моей визави относилась к ее бабушке. — О чем пойдет разговор?
Я вынул принадлежности для письма.
— Из удостоверения вы уже знаете мои имя и фамилию. Представьтесь, пожалуйста.
— Юлия Григорьевна Бережкова.
— Кем работаете?
— Учительницей начальных классов.
"Так я и думал, — мымра". Я начал "официальный дорос".
— Юлия Григорьевна, я хотел бы поговорить о Николаеве Борисе.
Бережкова взволновалась:
— Что произошло?
— Минувшей ночью убили бывшую жену Николаева.
Глаза Юлии Григорьевны стали больше очков.
— Боже мой! — воскликнула она с искренней жалостью. — Мне мама ничего не говорила. Как это случилось?
— Николаеву убили в ее собственной квартире. Я не имею права сообщать подробности. Сами понимаете, этого требуют интересы следствия.
Медленным наклоном головы Бережкова дала знать, что она не глупа, все понимает.
— Ну, а я-то чем могу помочь?
— Я хочу побольше узнать о Борисе. Для меня важна любая информация о нем. Я опрашиваю соседей…
Бережкова бесцеремонно меня перебила:
— Вы его в чем-то подозреваете?
— Человек невиновен до тех пор, пока не будет доказано обратное.
— Вы не ответили на мой вопрос.
Ее тон я счел оскорбительным и ответил довольно резко:
— Юлия Григорьевна, кто кого допрашивает?
Нижняя губа Бережковой выехала вперед. Я примирительно сказал:
— Вы слишком болезненно воспринимаете все, что связано с Николаевым. Он пока вне подозрений, но мы обязаны самым тщательным образом проверить каждую версию… Расскажите о Борисе. Он ведь пьет?
— К сожалению, да.
— Давно?
Бережкова полулежала в кресле, подперев ладонью щеку. Она задумалась. Злонравная старуха сидела с растопыренными ушами. Чтобы ей было хуже слышно, Бережкова придвинулась ко мне и, не спеша, вполголоса заговорила:
— Вы, наверное, подумали, что я любопытная женщина? Это не так. Просто я принимаю живейшее участие в судьбе Николаева. Я знаю его давно. С того времени, когда мы еще детьми въехали в этот дом. Мы одногодки с Борисом, учились в одной школе, но в параллельных классах… Давнее время. Тогда Николаев был несуразным мальчиком, как и все подростки, самовлюбленным, иногда жестоким.
Борис прекрасно знал физику и математику; учителя, правда, недолюбливали его за ершистый характер, но среди сверстников Николаев неизменно находился в центре внимания. Могу признаться: я питала к Борису симпатию. У нас была компания — четыре мальчика и четыре девочки. Мы сбегали с уроков в кинотеатр; летом ездили купаться на озеро; вечерами сидели во дворе в беседке — в общем, вели себя, как все обычные старшеклассники. Иной раз выпивали. Случалось это, правда, редко. По праздникам или после сдачи экзаменов собирались у кого-нибудь дома и устраивали пирушку. Разумеется, в отсутствие родителей. Пили, не потому что нравилось, а для того, чтобы казаться взрослыми людьми, которые ведут самостоятельную жизнь. До жути хотелось вырваться из того времени, когда в твоей жизни хозяйничают большие дяди и тети… Детство, конечно. — Юлия Григорьевна грустно улыбнулась. — Это сейчас тащишь годы за хвост, тащишь — скачут проклятые, никак не остановить. — У Бережковой вырвался то ли вздох, то ли стон. Она переменила позу. — Вот тогда и сказалась тяга Бориса к спиртному. Он один среди нас пил и испытывал удовольствие. Пил, что называется, для кайфа. Всегда старался хватить больше других, ну а потом становился веселым и шальным. Раньше мне это нравилось… Нравился его задор, мужская сила…
В комнату ворвался мальчишка лет восьми с еще непропорционально туловищу большой головой.
— Мама! — закричал он и от переполнявшего его восторга широко расставил руки. — Идем быстрее, по ящику такой фильм начался, закачаешься… — но, увидев меня, мальчишка осекся.
Ведьма подпрыгнула на диване и, хлопнув себя по коленке, желчно сказала:
— А, чтоб тебя! Сколько раз говорить, чтобы не орал, как осел.
Юлия Григорьевна укоризненно посмотрела на бабку, сказала мальчугану:
— Сережа, прости, я занята. Поговорю с дядей, — позже. Ты иди пока.
Однако мальчишка не ушел, и покуда длилась беседа, с видом заговорщика крутился в комнате, чем вызывал ярость бешеной старухи. Я подмигнул мальчугану, он моргнул мне в ответ сразу двумя глазами и весело рассмеялся.
— Юлия Григорьевна, — возвратился я к прерванной теме, — что же дальше?
— Ну, а дальше, — сказала Бережкова голосом, подобным поскуливанию щенка, — мы все выросли, друг от друга отдалились. Борис окончил институт, но влечение к пьяной эйфории у него так и осталось.
— Где работал Борис?
— После института в конструкторском бюро. Надо признать, Николаев не бесталанный. Однако из-за запоев и частых прогулов Борису пришлось уволиться. Родители его боролись, как могли, и все же уговорили сходить к наркологу. После лечения Борис пить перестал, взглянул на мир трезвыми глазами и понял, что для него не все еще потеряно. Его взяли на работу в один научно-исследовательский институт.
