Александр Чернов - Я - Джек Потрошитель?
Из того же протокола мне было ясно, что Хвостов не принимал всерьез Бориса. Из числа подозреваемых он исключил его сразу. Допрос майор провел поверхностно и, кажется, поверил Николаеву, который утверждал, будто свою бывшую жену в ночь убийства он не видел, домой вернулся в час ночи и сразу лег спать.
"Алиби, не ахти какое, — подумал я, закуривая. — Родители — люди заинтересованные, могут и соврать, чтобы выгородить сына".
Я смутно представлял, с чего и как начну свое расследование, но, надеясь сориентироваться на месте, допил кофе и покинул кафе.
После недолгих поисков нашел нужный мне дом. Девятиэтажка была давно обжитая. Об этом свидетельствовали вылинявший подъезд и расцарапанные рисунками и надписями стенки лифта.
С натугой и скрипом лифт потащился вверх.
Николаевы жили на седьмом этаже, я сошел на шестом.
На узкой лестничной площадке два прямоугольника железных дверей смотрелись как бронированные двери банка. На левой цифры 16–17, на правой — 18. Я остановился, чтобы перевести дыхание. Мне не хватало решимости.
Вверху хлопнула дверь, и в скором времени по лестнице, опоясывающей лифт, спустилась невысокая женщина пожилых лет. Ее годы неутомимо шагали к закату, но женщина молодилась при помощи губной помады и окрашивания волос в неестественно смоляной цвет. Модное светлое пальто с меховым воротником и кокетливая шапочка также имели цель скрыть возраст, однако демаскирующим признаком служила дряблая шершавая кожа, которую не мешало бы перетянуть на ней, как на старом провисшем барабане. У женщины было такое счастливое лицо, что, казалось, она с восхищением разглядывает свое отражение в зеркале, перед тем, как отправиться на первое свидание. Занятная женщина окинула меня взглядом антрополога, который наткнулся на живого неандертальца. Я сделал полупоклон, нажал на кнопку звонка у цифр 17–18 и уткнулся в стену. Специалист по человековедению прошмыгнул за спиной, цокая каблуками.
За дверью, поворачиваясь, долго щелкали замки, будто их открывал неумелой рукой ребенок, наконец, дверь отворилась ровно настолько, насколько позволяла короткая цепочка. В темноте горели два глаза.
— Вам кого? — осведомился звонкий женский голос.
Я прицепил одну из своих лучших улыбок.
— Здравствуйте!.. Я из милиции… Вот… — я раскрыл фальшивое удостоверение и выставил его на вытянутой руке, предлагая полюбоваться.
Глаза обошли вниманием книжечку. Они неотрывно смотрели на меня.
— Час назад ко мне уже приходил милиционер, — прозвенел колокольчик ниже уровня двух светящихся точек.
Вытянутая рука с удостоверением онемела.
— Вот как?! — я хлопнул книжечкой и сунул ее в карман.
— Да. Он интересовался Николаевым, у которого ночью убили жену.
Я принужденно рассмеялся:
— Ах, так то был Женька — мой помощник. Очевидно, мы с ним разминулись.
— Теперь я вам не нужна?
— Еще как нужны! Женя — парень умный, и я ему доверяю, но по неопытности он мог не обратить внимания на важные детали, поэтому я лично хочу задать вам пару вопросов.
Глаза вспыхнули двумя звездочками; мелодичный звон колокольчика сменился на недовольное потренькивание.
— Обо всем, что я думаю о Николаеве и его семье, я уже выложила вашему помощнику — остальное не важно. А сейчас у меня много дел, так что извините!
Дверная цепочка медленно провисла, а щель сузилась, в ней мигал уже только один маячок. Я нажал рукой на двери и, подавив слабое сопротивление с другой стороны, вновь растянул цепочку до отказа.
— Мадам! — обратился я так, как обратился бы к докучливой жене посла на официальном приеме. — Позвольте нам судить, что в нашем деле важно, а что нет, — и сам, поражаясь своему нахальству, сердито добавил: — Вы не находите, что таким образом неудобно разговаривать с представителем власти?
В темноте сверкнули глаза рыси. Дверь захлопнулась, но только для того, чтобы избавиться от цепочки и через секунду распахнуться настежь.
Передо мной в полумраке стояла темноволосая девушка с пронзительными и на удивление ясными глазами. Она была раздражена. Ее внешний облик говорил о том, что хозяйка квартиры давно не выходит из дому, последнее время за собой не следит и уж никак не ждет гостей в этот час.
— Идемте, — устало звякнул колокольчик.
Девушка повернулась, пошла по темному длинному коридору, сплошь занавешенному пеленками, которых хватило бы на целый родильный дом. Путаясь и отмахиваясь от них, как от паутины, мы добрели до конца коридора. Он оказался общим на две квартиры.
— Нам сюда, — хвостик волос взвился в противоположную той стороне, куда указал острый подбородок девушки, и вновь занял свое первоначальное положение между лопатками. — Соседи сейчас на работе. Они возвратятся к вечеру, — пояснила молодая женщина, мотнув на сей раз головой в противоположную сторону.
Мы свернули в правую квартиру… Комнаты давно не проветривались. Было душно; пахло стиркой, супом и молоком. От жары я тут же приобрел застенчивый вид и вялую походку.
Хозяйка ввела меня в небольшую кухню, режущую глаза невероятной чистотой. На газовой плите в миниатюрной кастрюльке что-то бурлило, над плитой опять-таки сушились тряпки.
Я вас слушаю, — девушка сунула руки в карманы халата, прислонилась к подоконнику. Сесть не пригласила — дескать, нечего рассиживаться!
Я достал из кармана блокнот и ручку.
— Давайте-ка вначале познакомимся… Я Евдокимов Дима.
— Костина Вера.
Я мило улыбнулся, но лицо Веры оставалось бесстрастным.
— Род занятий?
— Портниха.
— Скажите, Вера, вы хорошо знаете семью Николаевых?
— Век бы их не знать! Но соседей не выбирают. Волей-неволей приходится сталкиваться с ними то на улице, то в магазине, то в лифте.
— Кем работают родители Николаева Бориса?
— На заводе рабочие.
— А Борис?
— Не знаю. Слышала недавно, что с последнего места работы его с треском выгнали.
— За что?
— За пьянку.
— Что вы можете сказать о Борисе?
— Да придурок он, алкаш.
— Часто пьет?
Я только спросил, а вовсе не скинул перед ней брюки, однако Вера отреагировала так, будто я сделал именно это.
— Ну, если алкоголик, то, наверное, часто. — Я настойчиво молчал. Вера добавила: — Практически всегда. Трезвым можно увидеть лишь рано утром, когда Борис идет на работу, да и то, мне кажется, успевает опохмелиться, — Вера помахала под носом ладонью. — От него пахнет, как от разбитой бутылки с водкой.
Родители Николаева тоже пьют?
— Не знаю, я с ними не пью.
Нрав у Веры не был кротким. Она говорила со мной таким тоном, словно я не выполнил обещания жениться на ней. Я все-таки сел на табурет, сдвинул на край стола какие-то предметы, накрытые марлей, и пристроил блокнот, в котором делал для внушительности записи.
— Какой у Николаева характер?
— Вульгарный. Ведет себя, как пуп земли. Меня так вообще считает круглой дурой.
— Преувеличиваете, — сказал я с недоверием.
Вера секунду размышляла над тем, к кому относится реплика — к Николаеву или к ней, и предпочла на этот счет отмолчаться.
При встрече я всегда обхожу Бориса. Пьяный, он постоянно пристает ко мне с дурацкими намеками, — с нотками возмущения в голосе сказала она. — Один раз в лифте даже целоваться полез, идиот! — Веру передернуло. — Но я быстро поставила его на место. Я бы мужу рассказала, да не хочу их стравливать. У них уже была стычка.
— Что случилось?
— Да так… — с неохотой отозвался колокольчик. — Недавно Борис напился до скотского состояния, перепутал квартиры. Николаевы живут в такой же квартире, но этажом выше. Я открыла наружную дверь, сосед все же, думала, может, чего нужно, а он ворвался, как к себе домой. Попыталась выпроводить по-хорошему — не вышло: Борис ничего не соображал. Прет с кулаками, материться. К счастью, муж был дома — выскочил в коридор… В общем, они подрались. С тех пор, как Борис выпьет, тащится к нам разбираться.
— Почему Николаев развелся со своей женой?
— Мне неизвестно, но, думаю, какая женщина согласиться жить с ненормальным?
— Вы правы… Вера, вы говорили, Николаевы живут над вами. В панельных домах иногда превосходно слышно, что происходит у соседей.
— Слышно, как из первого ряда зрительного зала. Пьяные дебоши Николаева надоели. Вечная ругань, крики, драки — по ночам спать не дают.
— А вчера ночью ничего подозрительного в квартире Николаева не происходило?
— Нет, было на удивление тихо.
— Уа-а-а-у!.. — неожиданно громко позвал из комнаты требовательный крик. С быстротой испуганной лани Вера выскочила из кухни. Воротилась она две минуты спустя. Правой рукой Вера расстегивала халат, в левой — орал и извивался сверток. Молодая женщина села на табурет боком ко мне, слегка смущаясь, вынула грудь и, прикрыв ее ладонью, начала кормить младенца.
