Артур Жейнов - Музыкант
– Да.
С улицы донеслось рычание моторов. К подъезду подъехали две машины. Захлопали двери. Что за люди, сколько их было, Саня не видел. Через темный чердак, распугивая кошек и голубей, он несся к последнему подъезду. Через минуту он спустится вниз, откроет изнутри подвальную дверь, потом вверх по ступенькам, перемахнет через перила, а там арка дома напротив. Его скроет ночь, растворят подворотни.
Хуши сказал: «Все когда-то делается в первый раз, – учили меня. Но забыли предупредить – многое из этого не стоит делать вовсе»
Саня никогда не водил машину. О том, что можно завести ее, если оборвать провода зажигания и соединить их накоротко, слыхом не слыхивал. Но это получилось так быстро и так легко, что невольно обрадовался своему неожиданному таланту угонщика.
«Надо же, – удивлялся он, выжимая ногой сцепление и клацая коробкой передач. – Откуда я все это умею?»
– Я умею, – отозвался Кубинец. – Еще в ванной заметил: если очень хочу, ты повторяешь мои движения.
«Можешь делать что-то против моей воли?»
– Нет, не могу. Только редкие посылы. Если ты расслаблен, не сопротивляешься и не думаешь об этом, то у меня получается.
Старенькие жигули «Копейка», освещая влажный асфальт одной фарой, прерывисто урча и вздрагивая, покатились по пустынным улицам ночного города.
Саня не заметил, как включил четвертую передачу и открыл окно. Ветер сразу растрепал волосы, легкие вдохнули свежий и прохладный, как будто зимний, воздух. От восторга сперло дыхание.
Саня не в силах был сдержать вдруг охватившей радости и закричал во всю глотку:
– Ха-ха!.. Давай! Давай! Ух ты!!!
Восторг передался и Кубинцу. Появилось знакомое, давно забытое чувство новизны, будто ребенку впервые дали попробовать мороженое. Сегодня он испытал страх. Страх, которого не было лет двадцать. Тот юношеский, необузданный, панический. Он ощутил радость – давно забытую, беспричинную горячую радость молодости. Почувствовал запах воздуха. Звуки и цвет вдруг обрели какой-то смысл. Жить! Захотелось жить. Джин и табак, в которых он растворял бессмысленность и тоску последних лет, больше были не нужны. Он был почти счастлив, – от ветра в лицо, от тумана, что будто пробивался сквозь асфальт. Он восхищался пустотой ночных улиц и покорностью дряхлого жигуленка.
«А еще быстрее может?!! – будто угадывая чужое желание, спрашивал Саня. – Нам не хватает крыльев! Небо так близко! Надо только оттолкнуться. Прощай, Земля! Меня ждут новые галактики! Как блоха, я буду скакать с кометы на комету и открывать новые Солнца! Еще секунда, и пространства не станет. Я иглой прошью его от начала до конца, заверчусь в спирали времени, океаном вольюсь в третье, десятое измерение! Распадусь на атомы, вдохну жизнь в миллиарды космосов! Я буду светиться неоновым газом, искриться в фантазиях всего живого. Все мыслимое я превращу в ледяные кубы и трапеции, сожму в кулаке, растоплю и сам растаю…»
Саня не заметил, как включил четвертую передачу и открыл окно. Ветер сразу растрепал волосы, легкие вдохнули свежий и прохладный, как будто зимний, воздух.
«Растаю?!!» Это произошло быстро, быстрее секунды, быстрее тысячной секунды. Рита слушала, мало что понимала, но ей нравилось. Она представляла себя пылинкой, летящей в космосе, маленькой, но огромной, как дом, как планета… И вдруг от слова «растаю» все оборвалось, картинка пропала. Появилось лицо Таи. Полный похоти взгляд, язык скользит по блестящим опухшим губам. «Он такая лапочка, козлик мой!.. – говорит она, закатывая глаза. – О, святой Владебалдис!..»
– Слышишь, ты – святой козлик, – обозвалась Рита. – Угробить нас хочешь?! Куда мы летим, трепло космическое?
«Действительно, а куда мы едем?» – подумал Саня.
– Как, куда? В Сингапур, разумеется, – отозвался Кубинец. – Тут недалеко… Здесь налево поверни… – Машина, почти отрываясь левыми колесами, вошла в поворот. – Отлично. Вам там понравится. Малайзия, она как раз на стыке Индийского и Тихого океанов. Потрясающий климат. Была там у меня одна. «Люблю, – говорит. – Мужа отравлю, детей брошу. Только с собой возьми». Сейчас бы на Филиппинах креветками промышлял, соблазнял богатых мулаток, фальшивый жемчуг туристам втюхивал… Из-под лодки вынырнешь – свежайший, только нашел! А они рады, к кошелькам тянутся! Но, думаю, нет, сначала его траванет, потом меня… Но красивая была… С ее сестрой я тоже зажигал…
«Шутишь. Сингапур – это черт те где… Ну а если серьезно… У нас скоро сессия, и…»
– И не думал шутить, – услышал Саня. – А учеба подождет. Как раз починит твой грамотей свою волшебную конуру, тут мы и вернемся…
«Ну, перестаньте… Вы зачем же ерунду такую говорите?.. Какая Малайзия? Что вы такое городите?»
– Расстояние смущает? Ты, кажется, собирался в другую галактику… Забыл? Думаешь, она ближе? Хе-хе…
«Ерунда это все… Да нет, и речи быть не может…»
– Ты не шутил? – уточнила Рита.
– Милая, плевое дело! Пару дней и вернемся. Долетим до Индии, потом поездом, а там рукой подать. Ты была в Индии? Я ее не люблю. Кухня у них острая. От одного запаха изжога. И брезгую я. Чего только жрать не приходилось: червей жевал, и ничего. А к этим завалюсь – не лезет их кари в горло, до рвоты просто… На грязь, на болячки насмотрюсь – с души воротит. Тут направо, – обратился он к Сане. – Совсем скоро. Он будет ждать нас с трех до четырех.
«Кто? Кто нас будет ждать?»
– Есть тут один. Сволочь жирная, скупердяй. Увидишь жирную сволочь – это он. Самолет – дрянь. За такие деньги «Боинг» можно нанять. Казахстан, говорит, и все, дальше не полечу. Ну, ничего, поднимемся – там видно будет. Нам хотя бы до Афганистана дотянуть. Мне там в одном ауле барана должны. Любите плов? А, забыл. Здоровяк мяса не ест. Ничего, я научу. В Пакистане чебуреки, в Индии гаджар пулао, в Мьянме рису с курицей рубанем, в Таиланде пад-ка-пау. Проголодался я чего-то. Милая, – обратился к Рите. – Ты еще здесь? Любишь жратву экзотическую?
– Не хочу о еде, – расстроено произнесла Рита. – Отец мой с ума сойдет. Наверное, ему уже сказали. Как думаете, ему отдадут мое тело?
– Отдадут, отдадут. Ты им не нужна. Будет папочка массажик делать. Влажной губкой ручки протирать… Да… А мои, похоже, ломать будут… И мне почему-то кажется, что вам меня не жаль.
– Не жаль! Все из-за тебя. Бездушный, самодовольный… – будто сквозь зубы проговорила она.
– Хм… – усмехнулся Кубинец. – Или я чего-то не заметил? Обычно бабы говорят мне такое недели через две после первого секса.
– Таким, как ты, я говорю «такое» вместо секса.
– Ути-пути, какие мы колючие. Все вы одинаковы. Такие гордые, таинственные, а потом воют, сопли по щекам размазывают: «Не бросай! Убью себя»! Или того хуже: «Папе расскажу». Присосутся, не отдерешь. Липучки. И ты будешь писать письма о страстных ночах, слать фотографии каких-то детей. Где вы берете эти фотографии?
– Дурак.
– Хе-хе-хе… Нет, девочка… Такой городской фифе не устоять перед грубой мужской красотой. Если б ты видела, как утром в стрингах, играя голым торсом, я рублю дрова или босиком в том же виде прогуливаюсь вдоль линии прибоя…
– Я же говорила – самовлюбленный самец.
– Ты не лучше меня.
«Не надо ее обижать», – вмешался Саня.
– А ты вообще заткнись! – зло крикнула Рита. – Ты еще хуже! Предатель!
«Чего это я предатель?»
– Да все вы!.. – не найдя что сказать, выпалила девушка. – Все одинаковы.
Несколько минут они ехали молча. Сквозь кроны посаженных вдоль дороги деревьев пробивался лунный свет. За толстыми стволами и редкими кустарниками серебрились бесконечные, еще не убранные пшеничные поля. Где-то внизу блестела река, у самой воды едва угадывались очертания берез. Из-под моста сквозняком выдувало белые хлопья тумана.
Саня подумал, что ему будет плохо вдали от всего этого. Он здесь будет жить и растить детей. Нигде больше нет таких шумных деревьев, пьянящего воздуха, такой чистой луны.
«Ты хочешь лететь в Таиланд? Вот так, с бухты-барахты, нелегально?» – спросил он.
– Да, Геркулес, полетим, не сомневайся, – было ответом.
Луна больше не казалась такой яркой, и звезды в небе гасли одна за одной, когда дребезжащий, окутанный пылью автомобиль, наконец, добрался до небольшой, огороженной покосившимся забором поляны.
Три или четыре небольших самолета стояли вряд, хвостами к посадке. Судя по перекошенным крыльям и обломанным шасси, в небо им уже не подняться. Пропеллеры тоскливо уставились вверх.
Саня свернул с грунтовки и по скошенной траве подкатил к небольшому бело-серому «кукурузнику», что стоял отдельно, посреди поляны. От самолета отделился и сделал несколько шагов навстречу грузный бородач, одетый в черную толстовку. Серые, все в черных латках брюки и синяя рваная майка, видневшаяся из-под толстовки, не соответствовали высокомерному выражению лица этого человека. Его надменный, пустой взгляд не говорил, кричал об ущербности внутреннего мира.
