Екатерина Лесина - Проклятая картина Крамского
Недостижимый идеал.
– Он организовал кооператив, потом кинул партнера… Да только у того приятели оказались серьезные, вот Генка и нарвался. Пришлось бежать из города… Тогда он в Москве и вспомнил про образование свое, кандидатскую степень купил… хотя, может, и сам написал? Не знаю… Главное, он опять сменил маску. Некоторое время был при музеях… помогал реализовывать фонды, если понимаешь. Едва не погорел, но вовремя вывернулся, сдав директора и покупателей. И снова исчез… выплыл в Петербурге, организовал финансовую пирамиду, и снова вовремя сбежал, подставив бухгалтера. Вернулся к нам. Фирму открыл туристическую, только она прогорела… Знаешь, я не суеверная, только… он проклятый. Он столько гадостей людям сделал, что это просто не могло не остаться безнаказанным… Все, за что Генка брался, рушилось… Ему удалось устроиться в наш краевой музей экскурсоводом. И самое веселое, что там он даже продать ничего не мог, потому что ты же помнишь наш музей…
Илья помнил.
Старая купеческая усадьба, отреставрированная в шестидесятые, да только как-то небрежно, словно наспех. Этот музей открывали порядку ради, потому что в городе приличном просто-таки обязан быть свой музей. И залы его наполняли всем, что под руку попадется.
Чучела зверей и птиц. Предметы крестьянского быта… старые открытки и черно-белые фотографии. Шинели времен Второй мировой. Муляжи снарядов.
– Вот… он все равно не успокаивался. В архивы полез… и там раскопал про эту картину… точнее, про ее хозяйку.
Людмила почти успокоилась.
– Он мне рассказывал… Какая-то душещипательная история о прекрасной крестьянке, в которую влюбился молодой офицер. Он ее выкупил, женился, увез в Петербург, а потом любовь закончилась. И бедняжку просто выгнали… Крамской ее знал. И очень ей сочувствовал, только помочь ничем не мог… Он написал ее портрет, ту самую «Неизвестную». Генка утверждал, что Крамской собирался назвать картину иначе, но потом не захотел ссоры с благородным семейством… И главное, что картина, которую выставили в Петербурге, как раз была написана позже…
Людмила отвернулась к секретеру, дернула за ящичек, но тот оказался заперт.
– Он был уверен, что сумеет доказать авторство. Не только в этом дело… Он говорил, что эта «Неизвестная» – загадка, не первый год пытаются понять, кто же на ней изображен. И та теория, с крестьянкой, которая попала во дворянские ряды, тоже существует давно. Но теория – это одно, а вот Генка клялся, что у него есть доказательства…
Людмила замолчала.
Могла ли она убить?
Та Людочка, которую он помнил, была веселой, заводной, но ее давным-давно не осталось. Нынешняя же, доведенная до грани, была способна на многое… и если бы убийство… почему в школе?
Потому что там будет множество других подозреваемых.
К примеру, Илья.
– Я его не убивала, – сказала Людмила. – Я хотела. Одно время всерьез раздумывала, но он сказал, что подстраховался. И если я вдруг решу его убить, то муж мой получит письмо…
Весьма предусмотрительно. Только вот можно ли этой предусмотрительности верить?
– В тот последний раз… Я была готова к шантажу… и к тому, что муж узнает… Может, развелись бы мы, может, нет… но я устала бояться. А Генка… он сказал, что раз денег у меня нет, то я должна буду услугу. И он отдаст мне пленки. Услуга – это такая мелочь… написать статью по фактам, которые он мне предоставит. Вот и все… почти профильная работа.
– И ты…
– Решила рискнуть. – Людмила дернула второй ящичек. – Почему нет? Если вдруг он бы не отдал, то я просто… Я просто отложила решение… ненадолго. Мне жаль, Илья… но ты же понимаешь, выбора особого у меня не было.
А вот это ложь. Выбор был, другое дело, что именно она решила выбрать.
– Пленки-то отдал?
Людмила отвернулась:
– А сам как думаешь?
Значит, не отдал… и все-таки замечательный человек избавил Илью от Генкиного внимания, в противном случае разбираться пришлось бы самому.
Людмила подняла сигарету. Повертела и бросила.
– Как ты думаешь, он в аду?
Генка? Точно Илья не знал, но очень на то надеялся.
Глава 4
На кладбище ехали в раздолбанном автобусе.
Сквозило. И главное, Илья не был способен избавиться от ощущения, что все происходящее – нелепость, буффонада.
Старухи на заднем сиденье, соседки, громким шепотом обсуждают, почем ныне венки… вдовица, бывшая гражданская жена, перестала плакать, но пялилась в окно и губу покусывала. Танька держала ее за руку, что-то говорила… Только вот Илья то и дело ощущал на себе внимательный Танькин взгляд.
Кто-то дремал.
Кто-то громко шелестел пакетом из-под чипсов. И главное не это, а что люди, здесь собравшиеся, на самом-то деле по Генке вовсе не горюют. Он, Генка, был изрядной скотиной, и об этом знают все, от старух до его гражданской жены. А еще кто-то Генку убил.
Людмила? Она пришла в себя, села впереди и сидела прямо, глядя исключительно перед собой, будто бы интересовала ее именно дорога.
Танька? Если Людмилу шантажировали, то и ее… Как знать, не связан ли Танькин развод с Генкиными играми в бога… И если так, то убить Танька вполне бы могла.
Вера?
Она присела рядом, но заговорить не пыталась. Но хотя бы не делала вид, что горюет. Напротив, Вера осматривалась с немалым любопытством, и взгляд ее то и дело останавливался то на одном, то на другом человеке.
– Ничего не хочешь мне рассказать? – поинтересовался Илья.
– Позже. – Вера не повернулась даже в его сторону.
– Почему?
– Потому что здесь не место и не время для таких разговоров.
– А где место?
– Пригласишь на чай? – Это было почти наглостью. Прежняя Вера не позволила бы себе такого, а нынешняя смотрела прямо, изучающе.
– Приглашу.
– Хорошо.
Она опять замолчала, правда, на сей раз молчание это длилось недолго.
– Тоже думаешь о том, кто его?
– Да, – не стал отрицать Илья.
– Кто-то из наших…
– С чего ты…
– Это очевидно. Смотри, во-первых, место убийства. – Вера загнула пальчик. – Школа. И чужих не было… То есть были выпускники, и, конечно, существует небольшая вероятность, что Генку убил кто-то из параллельного класса… или вообще из другого. Но вспомни, к тому времени почти все разошлись. Оставался только наш класс…
Это было логично.
– Во-вторых, мотив. Он был у многих.
– И у меня?
– Может быть, откуда мне знать? – Вера заправила прядку за ухо. Волосы ее слегка вились, а оттенок имели темно-рыжий. – В-третьих… – Она замолчала.
– Что «в-третьих»? – не выдержал Илья.
– Не знаю, – чистосердечно призналась Вера. – Но «в-третьих» обязательно должно быть… То есть пока я не знаю… вертится в голове что-то такое… Предчувствие, если можно назвать. Но это и вправду кто-то из наших… из тех, которые на похороны пришли.
А ведь и вправду, явились, вопреки Танькиным уверениям, далеко не все. Третья часть? Или даже меньше… с другой стороны, и это странно. В конце концов, двадцать лет прошло, и давно уже все разбежались.
Теперь вот сбежались.
На кладбище люди откровенно скучали, не давая себе труда скрыть ни скуку, ни желание поскорей убраться из этого унылого места.
Кто?
Людмила? Она стояла в стороночке, курила, смахивая пепел на чью-то могилку. А когда попыталась отойти, то пошатнулась, устояла лишь потому, что за оградку ухватилась.
Выругалась матерно.
Всем стало ясно, что Людмила безбожно пьяна.
Татьяна хмурилась, и Илья никак не мог понять причин ее недовольства. Похороны проходили не по плану? Или же дело не в похоронах, а в Генке и его шантаже, собственном Танькином прошлом.
Васечкин?
Постарел. Обзавелся лысиной и массивным животом, который он нес гордо… и не похож он на убийцу, совершенно не похож. А все одно видится в его фигуре некая престранная нервозность. То озирается, то вздрагивает… А ведь тогда Васечкин остался в классе. Илья видел его, когда куртку забирал…
Генка как раз с кем-то спорил в соседнем кабинете… А если представить, что он проспорил и тот, другой, ушел. А Генка остался, скажем, для того, чтобы покурить. Васечкин же взял лом…
Ванька Гришин, который ни на шаг не отходит от вдовы. Он, в отличие от Васечкина, выглядит даже солидно, высокий, немного сутуловатый, но в костюме приличном, Ванька похож на бизнесмена средней руки или на директора небольшого предприятия.
– Гадаешь, кто из них? – Вера подошла на цыпочках.
– Гадаю.
– И как?
– Да как-то… не очень, – вынужден был признаться Илья. – В голове не укладывается… Сложно представить, что это сделал кто-то из них…
– Сложно, – согласилась Вера, думая явно о чем-то своем. – На поминки поедешь?
– Да.
И отнюдь не для того, чтобы выпить за упокой Генкиной души, но чтобы посмотреть на них, бывших приятелей…
Женька Семушкин держится в сторонке. Он всегда-то предпочитал тень, прежде стесняясь своей близорукости и роста немалого. И сутулится он, как и прежде. И стоит, глядит на могилку… Выражение лица странное… Что Илья о Женьке знает? Ничего, если подумать. Он не был слабаком, пару раз случалось ему драться, отстаивая свое право на очки и тихий угол в родном классе. И не был дураком.
