Наталья Александрова - Таинственный сапфир апостола Петра
Вахтанг ценил Агнию как хорошего специалиста и часто приглашал к себе в галерею.
«Что ты делаешь у этого Борового? — говорил он ей не раз. — Он же нувориш, дикий человек, ничего не понимает в антиквариате, ничего не понимает в искусстве. Как ты можешь работать с ним? Уходи от него, переходи ко мне, мы ведь с тобой — единомышленники, люди одного воспитания, мы с тобой таких дел наворочаем! У нас будет лучшая галерея в городе…»
Больше не раздумывая, Агния набрала номер Вахтанга.
— Буба, — назвала его тем именем, которым называли его только близкие друзья, — ты сейчас у себя в галерее?
— Ну да, — ответил он каким-то странным голосом.
— Я подъеду к тебе, нужно поговорить…
— Ну, подъезжай…
Голос у него действительно был очень странный — но Агния решила, что в кабинете у Вахтанга сидит какой-нибудь сложный посетитель, при котором он чувствует себя неловко.
Она очень тщательно подготовилась к встрече. Мало ли что они старые друзья — нужно быть во всеоружии. Собираясь, она снова вспомнила, что где-то затерялся ее чемодан. Куда они отправляют машины после аварии, на стоянку? Кажется, гаишник давал ей какой-то телефон… Нет, не найти, посеяла где-то… Видно, пропал чемодан… Жалко, там одежда дорогая, приличная, и туфли…
Через час Агния вошла в галерею, быстрым шагом прошла через просторный выставочный зал и без колебаний открыла дверь директорского кабинета.
Вахтанг сидел, вальяжно развалившись в золоченом кресле эпохи Людовика Пятнадцатого, за изящным инкрустированным столом и разговаривал с кем-то по навороченному телефону. Выглядел он как всегда потрясающе. Увидев Агнию, он жестом показал ей на свободное кресло и проговорил в трубку:
— Хорошо, я придержу для вас этот диван. Но только недолго, учтите, на него много желающих!
Отключив телефон, он положил его на стол и поднял глаза на Агнию. Взгляд его глаз ей не понравился, в нем было смущение, соединенное с недовольством — как будто Агния вынуждала его делать что-то крайне неприятное.
— Буба, — начала Агния, положив руки на стол, — ты меня не раз звал к себе работать.
— Ну… — протянул он неопределенно.
— Так вот, я, наконец, созрела и готова принять твое предложение. Не буду скрывать, — заторопилась она, — дело не только в том, что я созрела… Ты наверняка знаешь, что Боровой умер, а его жена — не тот человек, с которым я могла бы сработаться… совсем не тот человек… Ты всегда ценил меня как специалиста…
Вахтанг молчал, и это молчание странным образом действовало на Агнию, словно выбивая у нее почву из-под ног.
— Так что, — Агния пристально и неуверенно взглянула на приятеля, — возьмешь меня?
— Понимаешь, — протянул Вахтанг, поигрывая своим дорогим телефоном, — понимаешь, дорогая, сейчас у моей галереи трудный период… да сейчас у всех трудный период…
Он поднял глаза на потолок, как будто что-то там разглядывал, потом снова взглянул на свой телефон — лишь бы не встречаться с ней глазами. Затем он замолчал и, чтобы чем-то занять свои руки, выдвинул верхний ящик стола и принялся что-то там искать, не нашел, тяжело вздохнул, затем снова протянул:
— Ты — слишком хороший специалист… Понимаешь меня? Чересчур хороший!
— Первый раз слышу, чтобы высокая квалификация была препятствием для трудоустройства!
— Ты же сама понимаешь, сейчас очень упал спрос на антиквариат… Богатые люди предпочитают современные дизайнерские работы, хай-тек и прочее барахло… В общем, дела у меня идут неважно, и я не могу принять на работу такого высокооплачиваемого специалиста. Ты — специалист высокого класса, я не могу взять тебя простым консультантом, а ведущий специалист — это я сам… Что же, я должен взять тебя на свое собственное место?
До сих пор Агния молчала, она ждала, что скажет ей Вахтанг, пыталась понять его логику, понять его настоящие мотивы. Но теперь она не выдержала:
— Ты много раз приглашал меня к себе, и тебя не останавливала моя квалификация. Наоборот, именно она тебя вдохновляла. Всего месяц назад ты говорил, что вдвоем мы сможем поднять дело на новый уровень. Что же случилось? Почему ты изменил свое мнение? Я не поверю, что всего за месяц так изменилась конъюнктура!
Вахтанг смущенно молчал. Агния пыталась перехватить его взгляд, чтобы понять, чего он недоговаривает. Наконец это получилось. Она прочитала в глазах старого приятеля смущение и еще что-то, какое-то странное чувство вроде брезгливости. Вроде нежелания ступить в чистой обуви в грязь.
— Тебе звонил Лисовский? — догадалась она наконец.
Вахтанг не ответил — но само его молчание прозвучало как утвердительный ответ. Он постарался не отводить взгляда, и это ему почти удалось.
— И что он тебе сказал? — допытывалась Агния. — Что я украла этот несчастный камень?
Вахтанг по-прежнему молчал, тем самым показывая, что она обо всем верно догадалась.
— И ты ему поверил? — Агния перегнулась через стол и в упор взглянула в глаза Вахтанга, чтобы он не смог избежать ее взгляда. — Буба, неужели ты ему поверил? Ты знаешь меня сто лет! Как ты мог подумать, что я способна на такое!..
— Да не поверил я! — ответил Вахтанг, и лицо его мучительно скривилось. — Конечно, не поверил!
Агния закрыла лицо руками, чтобы он не увидел его страдальческое, безнадежное выражение.
— Воды? — Вахтанг потянулся за бутылкой минералки.
— Не надо воды! — Агния взяла себя в руки, глубоко вдохнула и выдохнула и проговорила почти спокойным голосом:
— В этой истории я — пострадавшая сторона. Я попала в аварию, была без сознания, тогда-то и пропал этот камень. Ты знаешь меня много лет. Ты должен мне поверить.
— Конечно, я тебе верю! — воскликнул Вахтанг. — Но это ничего не меняет!
Он понял, что говорит слишком громко, и понизил голос, стараясь придать ему убедительность:
— Сама подумай, что получится, если я возьму тебя на работу. Лисовский, разумеется, позвонил не только мне — он позвонил всем крупным антикварам в городе, всем, кто мог бы взять тебя на работу. И всем повторил ту же историю — что ты якобы присвоила этот камень. Или даже не всем, а только двум-трем, кроме меня, этого будет вполне достаточно, чтобы слухи расползлись по всему городу. Особенно если одним из этих двух-трех будет Аркадий Борисович Розенберг…
При упоминании этого имени Агния, несмотря на всю серьезность ее положения, невольно усмехнулась — весь город знал, какой болтливый человек Аркадий Борисович, директор и владелец магазина «Русская старина». Стоило ему сообщить любую новость, особенно под большим секретом, и на следующий день эту новость знал каждый встречный-поперечный.
— И если теперь, — продолжал Вахтанг. — Если теперь какой-то антиквар тебя возьмет — допустим, я, — тут же репутация этого антиквара, репутация его фирмы будет безнадежно испорчена. Никто не станет разбираться, виновата ли ты и в чем виновата. Просто на репутации фирмы будет пятно. Знаешь ведь, как говорят: то ли он украл, то ли у него украли, но что-то там нечисто.
«Ты еще про галоши в прихожей вспомни!» — усмехнулась мысленно Агния.
Чувство растерянности и обиды прошло, теперь она испытывала лишь злость.
— А ты хорошо знаешь, — продолжал разливаться Вахтанг, — что в мире антиквариата репутация — это все. Больше чем все. Как только какой-то антиквар теряет свою репутацию — он может ставить крест на своем бизнесе…
Вахтанг поднял сцепленные руки и проговорил трагическим, театральным тоном:
— Антикварный бизнес основан на доверии! Ни один серьезный клиент не пойдет к тому, у кого подмочена репутация! Не пойдет туда, где его могут надуть…
— Я это все понимаю… — проговорила Агния, поморщившись. — Отлично понимаю. Значит, проще говоря, подведем итог разговора — ты меня не возьмешь на работу…
— Не во мне дело! — воскликнул Вахтанг. — Не только я — никто тебя не возьмет!
— Так что мне теперь остается только переквалифицироваться в управдомы…
— Почему в управдомы? — удивленно переспросил Вахтанг, высоко подняв свои красивые брови.
— Это цитата! — скривилась Агния. — Так сказал Остап Бендер в финале «Золотого теленка».
— А-а… — протянул Вахтанг. — Кстати, о «Золотом теленке»… если тебе нужны деньги, я могу помочь…
— Ничего, обойдусь! — Агния встала и с высоко поднятой головой вышла из кабинета.
Она смогла продержаться еще несколько минут, и, держа спину прямо, «как аршин проглотила», говорил, бывало, дед, прошла через всю галерею, вышла на улицу, дошла до своей машины и села за руль. И только тогда, убедившись, что ее никто не видит, дала волю гневу и отчаянию.
Злые слезы текли по ее щекам.
Мерзавец Лисовский!
Он сделал все, чтобы погубить ее репутацию, чтобы поставить на ней крест. Со смертью Борового она лишилась только работы, а теперь… теперь она лишилась профессии. Профессии, которая была для нее всем, которая была ее образом жизни, смыслом ее жизни.
