Наталья Александрова - Таинственный сапфир апостола Петра
В начальной школе училась Анька неплохо, учителя соглашались, что девчонка смышленая, хотя своенравная и недисциплинированная. А к пятому классу пришел в школу тренер и отобрал Аньку в спорт. Какие-то у нее обнаружились потрясающие способности. Занималась она теквандо, потом еще чем-то.
Поступив в институт, Агния совсем перебралась к деду, так было ближе ездить.
Мама не препятствовала, она радовалась возможности пожить, наконец, с отчимом только вдвоем. Его вечно дурное настроение и злопыхательство она объясняла только присутствием в квартире Агнии, которая по молодости лет иногда отпускала нелестные замечания и даже влезала в споры. Так что мать отпустила дочку к деду без возражений.
С Анькой они почти не встречались — той вечно не было в городе, а то и в стране. Она делала большие успехи в спорте, теперь занималась израильской рукопашной борьбой под названием крав-мага, побеждала в соревнованиях, школу окончила едва-едва.
Шло время, Анькина мать все работала дворником, брат пил и воровал по мелочи. Анька, заимев какие-то деньги, в одно из своих редких появлений выкупила дворницкую и сняла мать с тяжелой работы.
Это не помогло, мать все равно вскоре умерла — тихо, не жалуясь, никого не обременяя. Брат после поминок запил и вовсе по-черному, шлялись к нему подозрительные личности, страшно было в подворотню войти.
Изредка Анька приезжала, разбиралась с компанией собутыльников, которые боялись ее как огня — испробовали уже на себе все ее приемы. Затем она определяла брата на лечение, разгребала свинарник и снова пропадала на несколько месяцев. Забегала и к деду.
Она сильно выросла, была худа и угловата — ничего лишнего, одни стальные мышцы. Светло-голубые глаза всегда смотрели прямо перед собой, серьезно и строго. Анька вообще редко улыбалась — с чувством юмора у нее было плоховато.
«Человек-машина», — шутил дед.
И только Агния знала страшную Анькину тайну: ее подружка была ужасно влюбчива. За жестким панцирем скрывалась сентиментальная нежная душа. Тайком от всех Анька читала любовные романы, и когда Агния, застав ее случайно за этим занятием, посмеялась обидно, Анька едва ее не побила. В последний момент удержалась, Агния даже испугалась за свое здоровье.
В школе Анька влюблялась много раз. Но поскольку никому из парней и в голову не могло прийти обратить внимание на Железную деву, как метко прозвал Аньку учитель физкультуры, Анька страдала молча. Хватало у нее гордости не показывать свои чувства. Физкультурник не имел в виду ничего плохого, он Аньку очень уважал.
Время все шло, Агния окончила институт и закрутилась совсем — новая работа, новые поклонники, кажется даже замуж один раз собиралась сдуру… Когда Анька позвонила к ней в дверь, Агния ее не узнала. Подруга просто сияла, вся лучилась счастьем. И внешность ее претерпела изменения. Не было больше короткой стрижки, волосы вились вокруг лица светлым ореолом, глаза сияли, не было больше белесых бровей и ресниц. Сколько раз Агния ее учила накладывать макияж — все было без толку. А теперь вот откуда что взялось?
— Анька! — Агния тогда удивленно всплеснула руками. — Ты влюбилась? То есть…
— Ага! — Анька расплылась в широчайшей улыбке. — Ага, я…
— Все хорошо?
— Все просто прекрасно! Просто замечательно! Только… я потом расскажу, ладно?
— Правильно, чтобы не сглазить…
Агния торопилась куда-то, на какую-то важную встречу. Потом Анька снова уехала. И вернулась только через год — с потухшими глазами, снова коротко стриженная, с двумя горькими складками возле губ. Брат ее к тому времени получил бутылкой по голове и умер в больнице, не приходя в сознание. Анька отремонтировала бывшую дворницкую и устроилась работать в свою бывшую школу — как раз физкультурник ушел на пенсию. При встрече она дала понять Агнии, что ничего не намерена рассказывать — ни про неудавшуюся любовь, ни про законченную карьеру в большом спорте. Ну и ладно.
А через несколько месяцев Агния по звонку соседки вернулась домой и нашла деда на ковре, красном от крови.
И тогда, в те страшные дни, рядом все время была Анька. Потому что, как было и тогда, и сейчас, больше поддержать Агнию было некому. С матерью они давно уже стали чужими.
— Агния, ты жива там? — Анька громко стучала в дверь. — Утонула, что ли?
— Иду! — Агния выключила воду. — Сейчас выйду!
Стол был уставлен едой. Дымились четыре отбивные на большой тарелке, в мисках красовались свежий салат и тушеные баклажаны. Аппетит у Аньки с детства был отменный, из еды она главное предпочтение отдавала мясу.
Агния взглянула на отбивные и передернулась.
— Да знаю уж! — Анька выставила перед ней кусок творожной запеканки в пластиковом корытце. — Еще сыр есть! И салат из пекинской капусты!
За едой Агния подробно рассказывала подруге о своих неприятностях. Анька слушала молча, налегая на мясо. Когда все было съедено, она потянулась было за чайником.
— Кофе! — заныла Агния.
— Ну ладно, — смилостивилась Анька, — раз у тебя стресс, можно сделать исключение.
Сама она из всех напитков признавала только зеленый чай. И никаких сдобных булочек, только хлеб из муки грубого помола. Сахара немного можно.
— Вот так вот, — вздохнула Агния, — работы нет, денег нет, а если кредит не выплатить, то и машины не будет. Занять не у кого, да и отдавать нечем…
— У меня столько нет, — тут же отреагировала Анька.
— Да знаю я! — вяло отмахнулась Агния.
— Слушай, ну если совсем без работы, то можно в школу к нам рисование, черчение преподавать… — неуверенно заговорила Анька, — конечно, не бог весть что, но на первое время… Чем дома на стены пялиться… Правда, это только с сентября…
Агния вздохнула. Анька заторопилась — по летнему времени занятий в школе не было, но она вела какие-то группы для взрослых и еще подрабатывала тренером в фитнес-центре. Тренер из нее был не слишком хороший — клиентов несколько смущало выражение открытого презрения в ее глазах. Однако летом вакансия появлялась, и Аньке еще разрешали бесплатно заниматься на тренажерах.
Пока Анька завязывала кроссовки, Агния грустно разглядывала костюм. Вчера она бросила его на стул в гостиной. Так, вид, конечно, у вещи неказистый, обязательно нужно в чистку отдать. А вот, кстати, у нее же был с собой чемодан, куда он подевался? Кажется, остался в багажнике машины… После аварии она про него и не вспомнила. Жалко, если пропадет, там вещи дорогие, хорошие. У нее сейчас денег лишних нет, чтобы новое покупать.
Машинально она проверила карманы костюма — всегда так делала перед чисткой — и вытащила носовой платок и еще какую-то ерунду. Небольшой квадратик из плотной глянцевой бумаги, а на нем не рисунок, а фиолетовая печать. Сжатый кулак, а от него искры разлетаются во все стороны.
— Ага, дверь за мной запри! — крикнула Анька из прихожей.
— Что это у тебя? — Она выхватила у Агнии бумажку.
— Это я там нашла, возле Анатолия… — Агния боялась вслух сказать слово «труп» или «покойник».
— Думаешь, убийца выронил? — прищурилась Анька. — Чтобы тебе подсказать, где его искать…
— Да нет, просто случайно подняла… — Агния не сказала, что в туалете, где убили Анатолия, да и вообще в кафе было очень чисто, что крутилась там озабоченная смуглая женщина со шваброй. И народу в кафе днем было немного, так что вполне возможно, что действительно выронил эту штуку убийца.
— Ну да, когда нож доставал. — Анька будто читала ее мысли. — Проходка маленькая, завалялась в кармане…
— Это проходка? — удивилась Агния.
— Ну да, в ночной клуб «Боец», — Анька рассматривала квадратик, — их печать.
— Ты, что ли, по ночным клубам тусуешься? — откровенно удивилась Агния.
— Бывала раньше… — Анька помрачнела на глазах и заторопилась уходить.
После ухода подруги Агния почувствовала себя бодрой и готовой к поискам новой работы.
Первый, о ком она подумала, был Вахтанг, Вахтанг Отеридзе.
Они с Вахтангом были старые друзья, познакомились еще на студенческой скамье и с тех пор часто встречались на разных выставках и аукционах. Вахтанг сделал хорошую карьеру, работал в крупном музее, потом получил приличное наследство и открыл собственную антикварную галерею. Галерея занимала очаровательный особнячок в тихом переулке, в самом центре города, и носила несколько вычурное название «Кватроченто».
Вахтанг ценил Агнию как хорошего специалиста и часто приглашал к себе в галерею.
«Что ты делаешь у этого Борового? — говорил он ей не раз. — Он же нувориш, дикий человек, ничего не понимает в антиквариате, ничего не понимает в искусстве. Как ты можешь работать с ним? Уходи от него, переходи ко мне, мы ведь с тобой — единомышленники, люди одного воспитания, мы с тобой таких дел наворочаем! У нас будет лучшая галерея в городе…»
