Евгения Горская - Сбываются другие мечты
Сначала это его смешило, потом бесило, а после он смирился и стал молча пережидать её, как он выражался, придурь. Особенность у неё такая. Болезнь.
Катя собиралась рассказать и про таинственного поклонника, но не стала. У брата своя жизнь, свои дела и хлопоты. И Варя с её особенностями.
Проводив его, Катя вытерла пыль в квартире и опять подошла к окну. На лавочке у подъезда виднелась одинокая фигура. Она этому не удивилась, накинула куртку, спустилась вниз.
– Не надо, Глеб, – попросила, не глядя на мужа. – Сказать нам друг другу нечего. А долгие проводы – лишние слёзы.
– Катя… – Бородин тоже на неё не смотрел. Он боялся. – Пожалуйста, давай забудем плохое. У нас всё будет хорошо, вот увидишь.
– Я тебе не верю, Глеб. – Она повернулась и, не оглядываясь, вернулась в подъезд.
Когда минут через двадцать она опять посмотрела в окно, мужа внизу не было.
Дождавшись времени, когда Лена обычно приходит с работы, Катя позвонила подруге.
– Я тебе сейчас на почту фотки двойника перешлю, покажи Бориной маме, может, она его узнает. Или сыну перешлёт.
– Откуда они у тебя? – спросила Лена.
– С камеры у поликлиники.
– Умница, – похвалила подруга.
Катя отправила Лене фотографии, посмотрела на часы – тоскливый бесконечный день закончился, наконец-то можно идти спать. Она знала, что без Глеба все дни будут тоскливыми и бесконечными, но вернуть уже ничего нельзя.
Сидеть дома было тошно. Она ни в чём не виновата, а чувствует себя виновной. Нужно потерпеть, уговаривала себя Ира. Глеб обязательно к ней вернётся и в конце концов забудет свою Катю, главное, чтобы он понимал – помощи он может ждать только от неё, от Иры.
Она подумала, не полежать ли в ванне под тихую музыку, но не стала. Взяла неудобную коробку с люстрой, спустилась к машине, повезла её к матери.
С люстрой получилось неловко. Глеб точно решил, что она специально искала повод его завлечь. Она искала, конечно, но люстру действительно требовалось отвезти. Обязательно надо ему сказать, что люстру она купила маме, забота о родителях ему должна понравиться.
Люстру мать одобрила. У них с Ирой вкусы часто совпадали, а до недавнего времени совпадали полностью. Раньше Ира тоже считала, что макияж должен быть безупречным, ногти обязательно покрыты лаком, а не посещать салон красоты хотя бы раз в месяц означает полностью поставить на себе крест. Только поработав, поняла, что есть другая – внутренняя, а не внешняя уверенность в себе, такая, как у заместителя Глеба Любови Фёдоровны. Тётка голоса не повышала, без «пожалуйста» ни к кому не обращалась, замечаний не делала и сначала показалась Ире почти деревенской, только платок на голову – и в поле. Потом Ира заметила, что руки у тётки хоть и без лака, но очень ухоженные, кольца на пальцах необычные, авторской работы, а скромненький костюм далеко не из дешёвых. А после обратила внимание, что Любовь хоть и мало говорит, и тихо, но каждым словом словно ставит точку, и никто ей не возражает. Вот этого Ире очень хотелось – чтобы её мнение стало бесспорным для всех, особенно для Глеба. А ногти каждая дура может накрасить.
– У отца была? – поинтересовалась мать.
– Была, – кивнула Ира. – Он мне новую работу предлагает. Это ты его просила?
– Нет. Сам додумался. Как там стерва?
– Как всегда.
– Доча, неужели он всю жизнь с ней проживёт?
– Посмотрим. – Ире хотелось успокоить мать, рассказать, что есть у них оружие против Алки, но она не рискнула. Знала её несдержанность, ляпнет что-нибудь в самое неподходящее время и всё испортит.
– Пойдёшь на новую работу?
– Пойду. Знаешь, мам, – призналась Ира, – от Глеба жена ушла.
– Про тебя узнала?
– Наверное.
– Не знаю, Ирочка, хорошо это или плохо. Не пара он тебе, поверь мне, я подольше тебя живу и побольше видела. Охота тебе каждый вечер про его работу слушать? А так всю жизнь будет, вот увидишь. Дела на первом месте, а ты на последнем. И при этом ни денег, ничего.
– Что же мне, за безработного замуж выходить?
– Выходить надо за такого, как отец. Чтобы вкалывал ради денег и положения, а не ради самой работы.
– Ладно, мам, отстань. Глеб мне не предлагал замуж.
– Предложит, – махнула рукой мать. – Побесится, попереживает и предложит. Не сомневайся.
– Не сглазь.
– Жена откуда узнала? Ты постаралась?
– Нет. Догадалась, наверное, не совсем же она дура.
Ира засиделась у матери допоздна. Вернулась домой. Очень хотелось, чтобы пришёл Глеб. Правда, как вести себя в этой ситуации, Ира не знала, выражать сочувствие глупо, он отлично знает, что она мечтала избавиться от Кати, а не выражать – он может поискать сочувствия где-то на стороне.
Вопрос решился сам собой, Глеб не позвонил и не пришёл.
Десятое октября, четверг
Иногда Бородин отвлекался, отвечал на звонки, читал описание новой разработки и удивлялся, что день никак не кончается. Без Кати прошли всего сутки, а ему казалось, что годы.
Как Ирина появилась у него в кабинете, он не услышал, заметил её, только когда она склонилась над ним.
– Что тебе, Ира? – устало спросил он.
– Ты во всём винишь меня? – поинтересовалась она. Ей очень хотелось до него дотронуться, но она не посмела.
– Тебя? – удивился он. – Мне не за что тебя винить.
– Глеб. – Она помялась и села на стул напротив него. – Катя что-то узнала?
– Я не хочу обсуждать мою жену.
– Глеб, – наклонилась к нему Ирина. – Может быть, мы здесь ни при чём, а? Может, у неё… другой?
– Я не желаю обсуждать с тобой мою жену. Тебе понятно? – повторил он.
Это она поняла, но не знала, что делать. Ещё недавно ей казалось, что не может быть ничего хуже и страшнее того, что он спешит от неё к другой женщине. То, что происходило сейчас, было ужаснее. Глеб смотрел мимо неё, как смотрят мимо табуретки. Как будто она не человек, а стул.
– Я пойду?..
Он не ответил, ему было всё равно, что она есть, что её нет. Наверное, даже если бы он её выгнал, это бы её не так потрясло.
Перед командировкой Ирине казалось, что она на пути к своей победе, а вышло… Впрочем, думать о плохом Ира себе запрещала, она должна идти до конца, не сдаваться.
Ирина закрыла за собой дверь, Бородин поднялся, подошёл к окну. Рабочий день давно закончился, из здания выходили редкие припозднившиеся коллеги. Вышла Ирина, направилась к стоянке. Он не стал смотреть, как тронется её машина, опустил жалюзи, оделся, запер кабинет и отправился домой пешком, хотя идти было далеко.
Едва выйдя за территорию больницы, Аркадий Львович столкнулся с сыном. Вряд ли тот специально поджидал отца, потому что удивился и даже, кажется, не слишком обрадовался.
– Ты что здесь делаешь? – остановился перед ним Аркадий Львович.
– Я тут случайно, – улыбнулся Саша. – Пойдём, провожу тебя.
– Пойдём, – согласился Перовский.
– Ты мой блог сегодня не читал? – как можно равнодушнее спросил сын.
– Нет. – Собственным блогом Саша гордился, ненавязчиво хвастался, какой тот пользуется популярностью. Это Аркадия Львовича удивляло, потому что оригинальностью мысли сына не отличались и были наперёд известны любому думающему человеку. – Чем ты на этот раз население удивил?
– Ты зря смеёшься, – усмехнулся сын. – Люди должны знать правду.
– Они её и так знают. Если хотят знать, конечно.
– Не скажи, пропаганда хорошо работает.
– Да будет тебе! Все знают и про воровство, и про коррупцию. А ничего нового ни ты не придумаешь, ни кто-то другой.
– Нельзя же терпеть это до бесконечности. Украина вон решает свою судьбу.
– Если ты полагаешь, что судьбу Украины решает украинский народ, ты ещё наивнее, чем я думал, – пробурчал Аркадий Львович.
– А кто решает судьбу Украины? – сын разозлился, Перовского это удивило, мальчик действительно верит в идеалы.
– Запад. Штаты. Россия. Украинский капитал. Только не народ. – Аркадий Львович остановился у входа в метро. – Ты езжай, Саша. Я один пройдусь.
– Пап, тебе правда ничего не нужно? – с тревогой спросил сын.
– Правда.
Аркадий Львович посмотрел, как он исчез за тяжёлой стеклянной дверью, и медленно пошёл дальше.
Он мало думал о сыне до встречи с Ольгой. И ещё меньше, когда Ольга стала смыслом его жизни.
После того как Перовский впервые проводил Ольгу, он ещё какое-то время мало её замечал. Радовался, когда её видел, улыбался, перекидывался парой слов и совсем не думал о ней вне больницы. Всё изменилось, когда однажды она на работе не появилась. Сначала он решил, что сегодня не её смена, потом кто-то сказал, что она заболела.
После работы он направился к её дому, совсем не думая о том, что может прийти не вовремя, и даже о том, что являться без предварительного звонка неприлично. Только нажимая кнопку звонка, спохватился, что она может быть не одна и он окажется в крайне глупой ситуации.
Она была одна и, открыв ему дверь, бледная, с замотанным шерстяным шарфом горлом, вся засветилась щенячьей радостью и смутилась этого, и что-то залепетала, и тогда он сказал:
