Владимир Прядко - Нам подскажет земля
Лейтенант Рыбочкин совсем недавно закончил Ростовский юридический институт и по путевке направлен сюда. Мать все время твердила отцу, пока Саша сдавал госэкзамены:
— Ты бы хоть что-нибудь сделал для своего сына, один ведь он у нас...
— Вот-те на! — удивлялся тот. — Парня, можно сказать, уже в люди вывел, высшее образование дал, а ты говоришь, ничего не сделал.
— Не ты образование дал — государство.
— А я разве не государство?
— Эк, — отмахнулась мать, — опять политику гнешь... Вот пошлют Сашеньку по разнарядке ихней за тридевять земель, что тогда?
— Сейчас, мать, нет таких земель, где бы люди не жили. И наш проживет, если голову на плечах имеет.
— Другие как-то делают, что дети при них остаются...
— Не хочу я ничего делать! — сердился отец. — И ты меня на подлости не агитируй...
Он недовольно отставлял стакан недопитого чая и, одевшись, торопился уйти на завод, где работал мастером. Мать, подавая ему сумку с едой, с надеждой в голосе просила:
— Ты не сердись, отец. Ведь один же сын-то... Может, пристроишь к себе на завод. «Ростсельмашу» всегда люди нужны.
— У нас нет юридического цеха,— бросал на ходу мастер.— А в машинах, окромя своего мотоцикла, он ничего не смыслит. И вообще, мать, не надо об этом...
После экзаменов Саша пришел домой возбужденный, радостный. Он ворвался в комнату и крикнул вышедшей из кухни матери:
— Ура, мама! Еду на Северный Кавказ!
— И чего радуешься-то? Один-одинешенек ведь будешь.
— Ну и что же? — ничуть не смутился Саша.— Пока один. Потом обживусь, и вы приедете. Верно?
— Бросить Ростов? Свой дом? — всплеснула руками мать.— И не выдумывай. Здесь родились, здесь и век доживать будем. Так-то...
А отец поддержал Сашу, похвалил за принятое решение ехать на Северный Кавказ.
— Главное, сынок, жизнь узнаешь. С ней человеку надо встречаться один на один. Она строгая учительница, таких уроков преподаст, что ни в одном институте не встретишь. Поезжай. Это совсем рядом...
Так Саша оказался в Грозном. Молодого специалиста, прошедшего практический курс судебной фотографии, усвоившего криминалистику, назначили экспертом научно-технического отдела. Потекли дни напряженной работы: стремительные выезды на места происшествий, кропотливые поиски едва различимых следов преступников, тщательные анализы — и всюду снимки, снимки, снимки...
Саша работал, не зная усталости. Ему хотелось сделать что-то такое, что оказалось бы решающим в изобличении матерого преступника. Такие мечты лелеял каждый молодой работник милиции. Но они не всегда и не так скоро сбывались. Саша тоже не находил пока ничего «такого» и часами корпел над своими исследованиями.
В дверь постучали.
— Войдите,— солидно ответил Саша, но, увидев входившего следователя Гаевого, растопил свою солидность в радостной улыбке.
Саше нравится круглое, изрытое оспой, лицо Гаевого с широкими черными бровями, добродушные, заплетенные морщинками, глаза. Он всегда сосредоточенный, серьезный. Кажется, что старший лейтенант хмурый, нелюдимый человек. Но это лишь первое впечатление. Стоит только Илье Андреевичу хоть на минуту забыть о служебных делах, как он становится общительным, разговорчивым, неутомимым собеседником. И тогда на его лице непрерывно играет улыбка. Он любит незлобно посмеяться над промахами товарища, но всегда поддержит его в трудную минуту.
Гаевой с объемистой папкой в руках, очень спешит.
— Ты готов, Саша?
— Так точно! — весело отозвался лейтенант.— Задание выполнено досрочно!
— Не потому ли дождь пошел? — пошутил следователь.
— Ну, что вы, Илья Андреевич,— надул губы Саша и недовольно посмотрел в окно, по стеклам которого текли дождевые ручейки.
— Шучу, шучу, Саша. Молодец. Пошли на доклад...
В кабинете Байдалов был не один. У раскрытого окна, задумчиво глядя на потонувший в дождевой мгле го род, стоял высокий русоволосый армейский офицер. На скрип двери не обернулся.
Гаевой с порога спросил:
— Не помешали?
— Заходите, заходите,— быстро сказал Байдалов.— Мы вас ждем.
Теперь повернулся и офицер. Внимательный, как бы ощупывающий, взгляд голубых грустных глаз. Между сдвинутыми к переносице бровями упрямая поперечная складка.
«У него горе»,— подумал Гаевой.
— Познакомьтесь товарищи,— поднялся из-за стола Байдалов,— будем работать вместе. Старший лейтенант у нас как бы временно прикомандированный.
Офицер шагнул от окна, протянул крупную загорелую руку и по-армейски представился:
— Старший лейтенант Тимонин.
— Гаевой.
— Саша,— назвался Рыбочкин, всовывая свою сухую ладонь в широченную лапищу офицера. — Ой! — вдруг вскрикнул он и, дуя на слипшиеся, побелевшие пальцы, улыбнулся:—Между прочим, руки мне очень нужны...
— Извините,— покраснел Тимонин.
Байдалов закрыл окно. Шум дождя как бы отодвинулся, стал глухим и далеким.
— Присаживайтесь, товарищи. Приступим к делу.
От Гаевого не ускользнуло явное желание Байдалова порисоваться перед новым товарищем: за капитаном водился такой грех, он всегда старался показаться в таких случаях чересчур деловым, решительным и твердым.
— Докладывайте, Илья Андреевич. — Байдалов уселся на подоконник, расстегнул воротник гимнастерки. Своим независимым видом он подчеркивал, что здесь является старшим.
— Исследования все проведены, Алексей Тимофеевич,— сказал Гаевой.— Лейтенант Рыбочкин постарался.
У Саши порозовели уши. Он незаметно потянул следователя за китель, когда тот усаживался рядом с ним за стол и раскрывал свою пухлую папку. Илья Андреевич проговорил ему вполголоса:
— Не забывай, Саша, что у меня китель белый, а у тебя пальцы могут быть в проявителе...
Сашины уши стали пунцовыми, и он по-мальчишески ответил:
— Я нечаянно...
— Что, что? — отозвался от окна Байдалов.
— Исследования закончены,— повторил Гаевой, пряча лукавую улыбку, предназначенную только для Саши, лишь крошечные искорки ее запутались в густых морщинках у глаз.
— Хорошо. Давайте продолжим наш разговор...
Тут Байдалов, взглянув на стоявшего в углу Тимонина, вспомнил разговор в кабинете начальника управления и добавил:
— Кстати, хозяин зажигалки, найденной нами в машине, вот... старший лейтенант Тимонин. Шофер Орлов — его близкий фронтовой друг...
«Так вот Почему горе у него в глазах»,—подумал Гаевой и тепло посмотрел на Тимонина. Ему понравилось, что старший лейтенант пришел в милицию, узнав о несчастье с другом. Вот так бы поступали все, а то ведь редко еще в милицию приходят люди, если с их товарищами случается беда. Гаевой все больше симпатизировал этому высокому русоволосому офицеру и, докладывая о проделанных исследованиях Байдалову, чаще смотрел на Тимонина, пристально, откровенно, в самое дно его голубых доверчивых глаз.
— Гильза,— Илья Андреевич откашлялся,— что найдена в буфете, как мы и предполагали, — от пистолета «ТТ». Мы проверили по своей гильзотеке: подобных нет. У соседей—тоже. На вырезанных из сиденья машины кусочках материала обнаружена кровь третьей группы...
— Это уже известно,— вставил Байдалов.
Гаевой не обратил внимания на эту реплику. Он повторял для Тимонина, чтобы сразу ввести его в курс дела:
— Никита Орлов зарегистрирован на станции переливания крови, у него такая же группа...
— А что ответил на наш запрос научно-исследовательский институт? — перебил Байдалов, вставая с подоконника.
— Оттуда сообщили, что грязь на нижней части автомашины извлечена из глубины около полутора тысяч метров.
— Надо осмотреть местность вокруг всех буровых вышек.
— Я уже послал ориентировки начальникам районных отделений милиции. Они начали прочесывать местность.
— А что показал отпечаток следа на стекле, лейтенант Рыбочкин?
— Ничего, товарищ капитан,— бойко заговорил Саша, потом поправился: — То есть... преступник был в перчатках.
— В каких?
— Кожаных...
Байдалов внезапно вспомнил слова Шапочки: «Даже калоши и кожаные перчатки надел, когда в машину садился». В памяти вырисовалось холеное лицо Крейцера с узенькими стрелочками усов на верхней губе. «Что это? — подумал капитан.— Простое совпадение или...» Но вслух высказывать свои подозрения пока не стал.
— Так,— Байдалов прошелся по кабинету.
Помолчали. За окном по-прежнему глухо шумел дождь. Над самой крышей прогрохотал гром.
— А что нам известно о Никите Орлове?
— Я был в доме, где он жил,— сказал Гаевой.— Квартира его на замке. Ключ у соседа-старика. Орлов всегда ему оставлял, часто к нему заходил, просто так, поговорить. Теперь вот его нет, и заскучал старик. Хвалит Орлова. Только, говорит, в последнее время начал портиться, деньги прирабатывал на стороне, «калымил» на директорской машине... Старик разговорчивый. Но я торопился и попросил рассказать, в чем был одет Никита, когда последний раз уходил из дома. Он ответил, что Орлов всегда ходил на работу в голубой клетчатой рубашке и черных брюках. Невестка старика добавила: «Рубашка штапельная, брюки шевиотовые, а на руке часы с черным циферблатом...»
