Пиа Юль - Убийство Халланда
— Извини, меня сейчас выблюет. — И я вышла вон.
Очутившись за дверью, я нагнулась, а когда подступило, позаботилась, чтобы меня вырвало на ступеньки, я все равно не собиралась возвращаться в дом к этой женщине. Я стояла, опираясь рукой о железные перила, на лбу у меня выступил холодный пот, я испытывала, как всегда, отвращение и облегчение, меня всю трясло, но больше ничего не выходило, а это хуже всего, позывы на рвоту, при том что ничего не выходит, наконец желудок успокоился, я вытерла тыльной стороной ладони лоб и сплюнула в траву. Зайдя за угол, я увидела возле скамейки свой велосипед. Ее звали Стина, в голове у меня гудело, как я очутилась ночью у нее на диване? я что, прикатила сюда на велосипеде? Я села на скамейку, на солнце, свет моей голове не понравился, но меня знобило, ее смех доносился аж сюда, неужели она смеялась, даже когда была одна или разговаривала по телефону? «Ни в коем случае про это никому не рассказывай», — время от времени наставлял Халланд. От этого было впору заплакать. Мне едва ли не слышался и его смех, презрительный. Я — его подарок этой слабоумной, смешливой бабе? Я отказывалась верить, что ему было хорошо в ее обществе, это же сумасшествие. Я ведь тоже горюю!
24
«Когда у вас семеро малюток, — сказала мать, — то они беспрестанно падают, не один, так другой».
Вильям Блок «В путешествии с X. К. Андерсеном»[33]Доехав до площади, я спрыгнула с велосипеда и повела его рядом. Наверное, мне следовало бы сказать «слезла»: какое там прыгать, я чувствовала себя пустой — и налитой металлом. Чувствовала вкус металла. Головную боль, которая была на подходе. Нечто наподобие страха — но перед чем? Это все оттого, что я пила шнапс, я это уже проходила. В нос ударил запах аммиака. На моем крыльце кто-то сидел. Какая-то женщина, причем незнакомая. Она сидела и читала, это могла быть я. Я уже приготовилась окинуть ее скептическим взглядом, каким окидывала туристов, полагавших, что им позволено заглядывать с площади в окна или же фотографировать через открытую дверь, — и обомлела. Она подняла глаза. Не улыбнулась — улыбнулась я.
— И как часто ты убираешься?
Это было первое, о чем она спросила, после того, как я впустила ее в дом. Бесподобно! Она умела убираться, во всяком случае видела, что необходима уборка.
— Я стараюсь заниматься этим как можно меньше, — ответила я. — Грязь я замечаю, но оставляю все как есть. А той девушке, которая ко мне приходила, я отказала.
— То, что у тебя умер муж, еще не значит, что дом должен зарасти грязью, — заметила она. Бесподобная и рассудительная. — Это и твой дом тоже?
— Строго говоря, нет, но будет моим.
— Каким образом? — спросила она заинтересованно.
До чего банально!
— Не важно, — сказала я, — но как мило с твоей стороны, что ты заботишься о моем будущем.
Не присаживаясь, она внимательно огляделась по сторонам, подвергла тщательнейшему осмотру стены, пианино, книжные полки, картины, перед одной из них остановилась и недоуменно спросила:
— У тебя висит портрет Фредерика Шестого?
Меня восхитило, что она знает, как выглядел Фредерик Шестой, но я себя не выдала.
— Это картина Халланда.
Неверный ответ — она двинулась дальше. Дверь в мой кабинет была распахнута.
— Это здесь ты работаешь? А где бы жила я?
— Твоя комната наверху. Ты можешь там переночевать, если хочешь.
Она подошла к моему письменному столу и посмотрела в окно.
— Зыбкое зеркало,[34] — произнесла она.
— Что?
— «Фьорд». Нам эту новеллу задавали читать. И в школе, и в гимназии.
— Как изобретательно.
— Ты назвала фьорд зыбким зеркалом.
— Правда?
— Один из учителей сказал, что это клише, меня это разозлило.
Ее это разозлило!
— Но это же клише.
— Да.
— Звучит чужеродно, наверно, я у кого-то украла. Даже не припомню, чтоб я такое написала.
— Н-да. — Она выпрямилась и развернулась ко мне. — Ну и бардак, совсем как когда я была маленькой. Я однажды ходила тебя слушать, ты читала как раз эту новеллу.
В ушах у меня зашумело.
— Ты приходила меня слушать.
Она пожала плечами.
— И не подошла.
— Ты же меня не заметила.
— Но ведь когда столько народу.
— Да нет, нас было немного.
— Мне очень жаль. Что я тебя не узнала.
Она пожала плечами.
— Я всегда была уверена, что узнаю тебя среди миллиона людей.
— Почему?
Она стояла прямо передо мной. Она выглядела взрослой — и такой юной, такой юной, какой она себя вовсе не ощущала, я знала это. В молодости считаешь себя намного умнее, зрелее и взрослее, чем есть на самом деле. Но как ей это скажешь? Более прекрасного существа, чем она, я, по-моему, еще не встречала. А это ей сказать можно? При всем том держалась она не очень приветливо, но, пожалуй, я ни на что и не рассчитывала.
Тут она заглянула под письменный стол, потянула за что-то и выпрямилась, держа в руке телефонный шнур.
— Ты что, выдернула шнур?
Я не решилась сказать «глупый вопрос». Пока она ползала по полу и втыкала его в розетку, я устроилась на диване.
— Что-то голова кружится. Я почти не спала, — пояснила я.
— Тебя ночью не было дома? — Она встала в дверях. Чуть ли не с возмущенным видом.
— Фактически да.
— Уже далеко за полдень, где же ты была?
Я рассмеялась. Мой собственный смех до того мне понравился, что я посмеялась еще немножко. На лице у нее было написано брезгливое отвращение. Быть может, от меня пахло.
Она присела на краешек кресла.
— Отец развелся. Она не разрешает ему видеться с близнецами.
Я постаралась не обнаружить своего замешательства.
— Когда это случилось?
— Полгода назад.
— Он об этом ничего не сказал.
Эбби, деточка, закрой рот и придай лицу осмысленное выражение.
— Ты с ним говорила?
— Да, он явился сюда собственной персоной.
— Сюда? Зачем?
— Вот именно, зачем? В это мы углубляться не стали. Ну а ты здесь зачем? Халланд умер, исходя из чего я заключаю, что именно поэтому вы сюда и примчались.
— Но отец же тебя ненавидит.
— Неужели? Все еще? Я этого что-то не заметила.
Она уставилась на Фредерика Шестого:
— А про Халланда вообще нельзя упоминать.
— Ты, наверное, тоже? Меня ненавидишь?
— Не-ет. Было дело, ну а сейчас я просто-напросто отвыкла тебя видеть.
Я осмелилась и спросила:
— Ты по мне когда-нибудь скучала?
— Конечно.
— Ты сказала, что у меня не еда, а говно.
Она сморщила нос:
— Я этого никогда не говорила.
— Не важно.
— Что ты пытаешься сказать? Что ты из-за этого развелась? Ты вышла замуж за Халланда, чтоб от меня избавиться?
— Нет-нет, ты с ума сошла? Ничего я не пытаюсь, это у меня вырвалось. Один из печальных фактов… я имею в виду, если я и пытаюсь тебе что-то сказать, то, наверное, как это непросто — быть матерью.
— И поэтому можно элементарно увильнуть?
— Ничего подобного! Перестань! С тех пор как я переехала, дня не проходило, чтобы я о тебе не думала. Это ты…
— Нет, это ты, мама. — Она поднялась, поеживаясь.
Она назвала меня мамой. Это меня растрогало.
— Да, — сказала я, — это все я. Ты голодная?
Она улыбнулась. Улыбнулась!
— Отец тебя действительно ненавидит. Когда он пришел сюда, разве он был не отвратителен?
— Ничуть. Только…
— Только — что?
— Скучный?
Она громко рассмеялась. О, моя дочь у меня в гостиной, стоит смеется. Почему Трольсу нельзя видеться с его близнецами? Это что-то новое.
— Готовить я лучше не стала, но если в доме что-то найдется, то я бы не прочь поесть.
— Я взяла с собой еду, — сказала Эбби. — У меня в машине сумка-холодильник. Сиди, я сама.
Я кое о чем умолчала.
Разумеется, я многое опускаю, ведь всего не расскажешь. Но все же я кое о чем умолчала, и, скорее всего, пропустила это намеренно, вот в чем разница. А может, никакой разницы и нет. И то, что я пропускаю, сама того не зная, быть может, я тоже пропускаю намеренно. А еще я размышляю над тем, не слишком ли это упрощенно — утверждать, что одна часть сознания у меня простаивала, а другая нет. Разве оно так не у всех? Разве, оглядываясь на себя, люди не изумляются своим поступкам? Произошло самое что ни на есть ужасное, после чего человек качает головой и желает знать, почему он поступил так, а не иначе. Почему я не плакала? Ведь плач однозначно прочитывается окружающими как ГОРЕ! Большего и не требуется, до того это просто. Но когда они все на меня смотрели, я не плакала. Мне хочется рассказать все как было, но, похоже, не получается. Я думала тогда: я не плачу, меня беспокоило, что я, наверное, произвожу впечатление бесчувственной, такой я себя видела. А вот теперь я припоминаю, что несколько раз плакала — при Фундере.
