Пиа Юль - Убийство Халланда
— Ты меня извини! — крикнул он. Он слегка гнусавил.
— За что? — прокричала я.
— Я же тебя чуть не арестовал!
Да это Бьёрн.
— Ничего страшного! — прокричала я.
— Чево?
Улыбнувшись, я покачала головой, и ко мне пришло осознание: этот человек — последний, кто видел Халланда в живых, или почти в живых, он слышал, как Халланд что-то сказал, а может, ему послышалось. Можно было ожидать, что я потащу его наружу, где мы могли бы спокойно поговорить, собственно, я этого от себя и ожидала.
— Хочешь станцуем? — проорала я.
— Спрашиваешь! — проорал он в ответ.
Гость стоял уже в другом углу и потягивал пиво. Я танцевала с Бьёрном, к счастью, на расстоянии вытянутой руки, музыка была неплохая. Гость побрился, а вот бедра у него узкие, он наблюдал, надо бы переместиться к нему поближе. Как это так — Брандт исчез, а он здесь, надо подойти к нему и спросить, вернулся ли Брандт домой, хотя я прекрасно знала, что нет. Я улыбнулась блондинке, и закрыла глаза, и отдалась музыке, музыка была неплохая, я кружилась, покачивалась, у поющего был хриплый голос, и пел он не очень чисто, но вполне пристойно, я открыла глаза, чтоб посмотреть на него и, неловко повернувшись, чуть не повалилась на кого-то из сидящих за столиком, Бьёрн куда-то пропал, блондинка — в другом конце, я поискала глазами Гостя и не нашла, сидящие за столиком уставились на меня, ближе всех ко мне была одна женщина, она схватила меня за локоть и поднялась, явно вознамерившись вывести меня вон, но я стала сопротивляться. «Пошли!» — крикнула она, подталкивая меня. Народ расступился, я хотела сказать ей: как будто Моисей разделил воды, но она продолжала меня подталкивать, к тому же было чересчур шумно; мы вышли в проход, где выстроилась очередь в женский туалет, а потом она выпихнула меня наружу. Обернувшись, я узнала ее: коротковолосая пожилая кассирша из «Бругсена», я всегда становилась к ней, потому что она быстрая и здоровается.
— Давай я отвезу тебя домой, — сказала она.
— Я не хочу домой! — ответила я.
— Давай все-таки я тебя отвезу.
Где-то здесь должен быть мой велосипед. Я чувствовала, что язык мне не совсем повинуется, а она смотрела на меня и ничего больше не говорила.
— У меня только что умер муж! — выпалила я — и сразу же на себя разозлилась. Она была мне очень симпатична, ее возмутило, что я пьяна, это ясно, я выпрямилась, стараясь придать себе трезвый вид.
— Я знаю, весь город знает!
— Весь город?
— А если кто и не знал, то сегодня ты попала на обложку газеты.
— Я? Как это?
— По-моему, тебе надо домой.
Я разревелась:
— Да не хочу я домой!
— Ну что же, — сказала она и зашла внутрь.
Поодаль курила и горланила стайка молодежи. О, широкий подбородок! Прыснув, я сделала несколько неверных шагов, почему вдруг такая темень, я отошла всего на метр или четыре — или где я? «Лесной павильон» позади, но музыка до меня не доносилась, я замерла, густой мрак, густая тишина, густой воздух, может, перед самым моим носом что-то и есть, откуда я знаю, тьма кромешная, уж не ослепла ли я? Я закрыла глаза, открыла — никакой разницы, тогда я стала прислушиваться, вытянула вперед руку и двинулась на ощупь, далеко ли я от тропинки, не наткнуться бы на дерево. Вздох, чье-то дыхание, кто-то дышал прямо рядом со мной, я сперва оцепенела, потом пошатнулась и ойкнула, ступила шаг, другой. «Ни единого звука беглец не издаст, — скандировала я шепотом, — темень, темень… черни голова на блюде мне приносит радость, люди!»,[31] я уже пела, причем песню, которую пою исключительно в подпитии, пела не певуче-протяжно, а отрывисто, приноравливая ее к моим нетвердым шагам; я нащупывала ногами дорогу, похоже, я уже на тропинке, подбородок, хорошо, я от него сбежала, сбежала от себя самой, велосипед, где ж я его оставила? Разве еще не наступили белые ночи? Когда встает солнце? Холодно, я взялась за уши и хватилась серег, так оно всегда, мне захотелось писать, стараясь не упасть, я присела на корточки, я не видела, куда сажусь, снизу меня обдало теплом. Потом я окунулась в море света, слепящий свет ударил в глаза — я чуть не потеряла равновесие. «Не стреляйте!» — воззвал мой голос, тут сделалось темно. Открылась дверца машины, на землю упала полоска света. Ко мне кто-то приближался, я силилась подняться и одновременно натягивала трусы — и шлепнулась набок, на мокрое.
— А еще я сломала зуб! — выкрикнула я.
23
Наконец она не выдержала и поделилась с одной из своих сестер, тогда обо всем тотчас же узнали и другие сестры, ну а больше — никто, кроме двух-трех русалок, которые рассказали об этом лишь своим ближайшим подругам.
Х. К. Андерсен «Русалочка»— Он приходил сюда. Не так чтобы часто, а время от времени. Он потому приходил, что у нас тут есть гнездо морского орла. Однажды он упал в камышах, растянулся во весь свой рост, я помогла ему встать на ноги и привела домой, дала ему грогу и теплый свитер, он был уже болен, ему неможилось, но до чего же он был красив! С тех пор он и стал приходить сюда время от времени. Красавец-мужчина, но между нами ничего не было, да ты и сама знаешь, ну конечно же знаешь, ты ж его жена, и о чем я только думаю, конечно же ты знаешь, а как же. — Смех. Громкий смех. — Но-о до чего же он был красив! Конечно, я ему этого так прямо не говорила, но, наверное, по мне видно было, а может, ему здесь просто было приятно, я же всегда дома и напою кофе, так-то он, судя по всему, особенно не выпивал, ну, может, иной раз пиво, но это, как и другое, было уже в прошлом, ну да мы могли просто побеседовать, ведь я никогда не была замужем и у меня в доме никогда не было мужчины, то есть мужа, так что это было очень приятно. Уютно. Даже и не знаю… бывало, зажмурю глаза и представлю, что он здесь живет. Ты уж извини, я же ему этого не говорила, так что тебе не о чем беспокоиться, только… Первые годы он все болел, ему неможилось, но-о до чего же он был красив! Это тебе повезло. Да еще как! — Смех. Оглушительный смех. — Нет, это вовсе не смешно, извини меня, только я все время думала, как тебе повезло. Я ж тебя не знала, но он так о тебе говорил, он немножко рассказывал, но ничего такого, не подумай, просто он расстраивался, из-за тебя, можно сказать, ведь ты же была молодая, намного моложе, вот в чем дело, а он оторвал тебя от твоей прежней жизни, из-за этого-то он и расстраивался. И когда он перестал быть мужчиной, это он так считал, хотя это было не так и, насколько я могла понять, ты от этого не страдала… Да-да, это было сказано строго между нами, не знаю, может, я не так поняла, ведь он не сказал этого впрямую, это уж я сама додумалась, потому что все эти годы я много о нем думала, и надеюсь, это ничего, что я пришла на похороны, как-никак, а я принадлежу к тем, кто знал его лучше всех, после тебя, разумеется, правда, что я об этом знаю, только до чего же мне будет его не хватать, и как же я плакала, когда услыхала об этом по радио, это был прямо невероятный шок, я поехала на велосипеде посмотреть на то место, где это произошло, но оно было все еще огорожено, а после, когда я снова туда приехала, там не осталось уже никаких следов, ни единой капли его крови — жуть. Вот он был — и вот его не стало. А когда я увидела в церкви гроб… это мог быть он — и не он, может, там вообще было пусто, ну а что сказал о нем пастор, кроме как назвал его имя? Это все равно что ничего, пшик, мне это не понравилось, он вполне мог о нем что-нибудь сказать, черт возьми, да он мог сказать, что Халланд был самым красивым мужчиной во всем городе, ведь так оно и было, а еще рассказать про птиц, про то, что Халланд столько всего знал, или про книги, про то, что Халланд уйму всего прочел, да мало ли что еще. Так нет же, это, черт возьми, ниже его пасторского достоинства! Не то чтобы я часто ходила в церковь, только он всегда так, и это подтвердят многие. А еще я иногда играла для него немножко на пианино, совсем немножко, я не так уж и плохо играю, скажу я тебе, и он действительно заплатил за настройку, но кроме этого он мне ничего не давал, ты не думай. Я не рассчитывала увидеть тебя в «Лесном павильоне», но мне это очень даже понятно, я ведь тоже горюю, а вот же пошла туда, твое счастье, что я тебя нашла, и как это ты так далеко забрела, ты же могла пролежать там всю ночь и умереть, если бы по дороге домой я не высветила тебя фонариком. Я видела, как ты танцевала, но не решилась заговорить с тобой, ну а потом я нашла тебя, и это было… как будто ты — подарок от Халланда, или как будто это было как тогда, когда он упал, все это было… как в сказке, ты лежала в лесу, в темноте, интересно, как бы это истолковал Халланд? А? — Смех, журчащий. — Ты уж не сердись на меня, но я скажу сейчас, как та самая королева: «Обе мы лишились хорошего мужа»,[32] только не пойми превратно.
— Извини, меня сейчас выблюет. — И я вышла вон.
Очутившись за дверью, я нагнулась, а когда подступило, позаботилась, чтобы меня вырвало на ступеньки, я все равно не собиралась возвращаться в дом к этой женщине. Я стояла, опираясь рукой о железные перила, на лбу у меня выступил холодный пот, я испытывала, как всегда, отвращение и облегчение, меня всю трясло, но больше ничего не выходило, а это хуже всего, позывы на рвоту, при том что ничего не выходит, наконец желудок успокоился, я вытерла тыльной стороной ладони лоб и сплюнула в траву. Зайдя за угол, я увидела возле скамейки свой велосипед. Ее звали Стина, в голове у меня гудело, как я очутилась ночью у нее на диване? я что, прикатила сюда на велосипеде? Я села на скамейку, на солнце, свет моей голове не понравился, но меня знобило, ее смех доносился аж сюда, неужели она смеялась, даже когда была одна или разговаривала по телефону? «Ни в коем случае про это никому не рассказывай», — время от времени наставлял Халланд. От этого было впору заплакать. Мне едва ли не слышался и его смех, презрительный. Я — его подарок этой слабоумной, смешливой бабе? Я отказывалась верить, что ему было хорошо в ее обществе, это же сумасшествие. Я ведь тоже горюю!
