Пиа Юль - Убийство Халланда
Обзор книги Пиа Юль - Убийство Халланда
Пиа Юль
Убийство Халланда
Пускай соединятся сердца, что врозь томятся, и радость обретут!
Старинная шведская песня1
Накануне вечером мы сидели в гостиной. Я пила кофе, он — пиво. Мы смотрели детектив.
— Хотела бы я быть такой, как она, — сказала я про следователя. Единственная зрелая женщина из виденных мною по телевизору.
— Но ты не такая, — произнес он.
Я повернула голову, взглянула на него. Женские лица катастрофически изменяются. Мужчины приобретают солидность, вес.
— Ты приобрел вес, — заметила я.
Он повернул голову, взглянул на меня.
— Вес? — переспросил он испуганно.
— Ха-ха-ха.
— Я уеду в семь, — сказал он и выключил телевизор.
— Пойду попишу. — Я обняла его за шею и крепко-крепко к нему прижалась, мы поцеловались, я потерлась щекой о его щетину. — Я недолго.
Войдя к себе в кабинет, я обо что-то споткнулась, осторожно прошаркала к столу, зажгла лампу. Компьютер дремал. На столе стоял стакан с тепловатой водой, отпив глоток, я включила проигрыватель, взяла с полки и вставила первый попавшийся диск. Не разглядев в темноте какой. На всю комнату грянуло Im wunderschönen Monat Mai.[1] Я сразу же выключила. Я могу слушать это только на полную громкость, но в такую поздноту мою радость никто бы не разделил.
Разбудив компьютер, я взялась было за книгу — и отложила. Щелкнув мышкой, открыла документ, он не был даже открыт, я внесла последнюю правку два дня назад, да и то прошлась лишь по запятым. Вообще-то я могла пойти лечь. Может быть, он еще не уснул. Было зябко, я подобрала с пола свитер, натянула его через голову и стала читать. А потом — писать.
Со мной такое случалось редко, я позабыла, что уже ночь, я увлеклась собственной рукописью. Оторвалась от нее несколько часов спустя — и едва разогнула спину. Небо серело, фьорд сделался совершенно невероятного цвета, я поднялась и распахнула окно. На коньке садовой беседки сидел свистел черный дрозд. Было чудеснейшее весеннее утро, но если не спать ночь и все тело у тебя одеревенело, а голова забита до отказа и одновременно абсолютно пустая, то все не по тебе и не так.
Я попробовала, что на меня совсем не похоже, вообразить, как можно было бы описать фьорд, каким он был прямо сейчас. Солнце только-только всходило, и каждое мгновенье вода меняла свой цвет.
Мне не хотелось будить Халланда, ему скоро вставать. Сходив в туалет, я плюхнулась на диван в гостиной и укрылась пледом. Проснувшись, я поняла, что проснулась от звука — но какого? Во мне отдавался некий громкий звук. Сев на диване, я запустила руки в волосы — киношным жестом; придя в себя, стянула плед вокруг колен. Испугалась ли я? Этого бы я утверждать не стала, это прозвучало бы абсурдно — и пророчески, но как бы то ни было, помню легкий страх, беспокойство: что-то не так. А может, я услышала, как хлопнула дверь? Когда уходил Халланд?
По дороге в ванную заглянула в спальню — постель пустая. Значит, уехал.
Под душем я сообразила, что видела в коридоре его пиджак и папку. Значит, все-таки не уехал. Я закрыла воду и позвала его. Он не ответил — вот тут я действительно забеспокоилась. Вытерлась и, оборачиваясь на ходу полотенцем, пошла в коридор. За матовым окошком входной двери маячил чей-то силуэт, я подумала, вдруг это он, и уже приготовилась отпереть, как раздался звонок.
— Минутку! — крикнула я и побежала в спальню.
Сдернула полотенце, накинула халат Халланда и, торопливо завязывая пояс, пошла открывать. За дверью стоял растерянный мужчина.
— Именем закона! — произнес он, и голос его пресекся. Он воздел руку: — Время семь сорок семь, и ты[2] задержана… Ох! — Он даже задохнулся.
Я не верила своим ушам. Теперь я его узнала. Я не была с ним знакома, но я его узнала, он приезжал каждое утро и парковался наискось от нас, возле полицейского участка. Однажды я ходила туда менять паспорт, но это и все. Я не знала, секретарь он или полицейский, я об этом никогда не задумывалась, а сейчас тем более. Я не рассмеялась, потому что это никак не походило на шутку, у него был совершенно обалделый и перепуганный вид. Он начал сначала:
— Ты жена Халланда Рое?
— Да, — сказала я.
— Ты задержана. Ты арестована за убийство Халланда…
Он согнулся пополам, он и впрямь жутко запыхался.
Я шагнула мимо него, на холодные булыжники, и поглядела по сторонам. На другом конце площади толпился народ. Вдалеке завывала полицейская сирена.
— Что случилось? — спросила я.
Из соседнего дома на каменное крыльцо вышла Ингер.
— Бьёрн, что случилось? — спросила она у него.
— Халланда Рое застрелили! — сказал он, прерывисто дыша, и показал на площадь. А потом на меня: — Это она…
Я побежала.
— Остановите ее! — заорал он и бросился за мной следом.
Идиот. Я же побежала туда посмотреть, а не убегала. Бредовым было не то, что он утверждал, будто я кого-то застрелила, а то, что якобы застрелили Халланда. Я не могла в это поверить, пока не увидела своими глазами.
«Если ты уйдешь, — предупредил мой муж десять лет назад, — ты никогда больше не увидишь Эбби». — «Не тебе решать!» — ответила я пронзительным голосом. И даже удивилась, до чего он пронзительный. Эбби было тогда четырнадцать, она могла и сама сделать выбор. Могла — и сделала. Или он знал ее лучше, чем я, что вполне вероятно, или же он на нее повлиял, что тоже вполне вероятно. С тех пор я видела ее считанные разы, в последний раз давно очень. Она упрямая. У меня остался маленький альбом с ее фотографиями, я его залистала.
Однако я знала: сентиментальничать без толку. Она меня презирала, и сама я тоже себя презирала, когда над этим раздумывала, поэтому раздумывала я над этим крайне редко. Между прочим, я почти перестала пить вскоре после того, как от них переехала, во всяком случае напиваться. Ведь когда я сидела обливалась пьяными слезами из-за Эбби, сквозь винные пары я ощущала неудовольствие Халланда, неудовольствие тем, что я думаю уже не только о нем, единственном, а постоянно вспоминаю свою дочь. И тогда я приняла решение: с меня хватит одного стакана пива, одного бокала вина. Он против этого не возражал, лишь бы я была всецело поглощена им, а так оно и было. Ему не требовалось произносить это вслух, я улавливала малейшие сигналы. К тому же, не будь я всецело поглощена им, все бы оказалось напрасно. Совершенно напрасно.
Я оцепенела. Я стояла чуть поодаль и смотрела на грузное тело Халланда, его лицо на фоне булыжников, один глаз был полуоткрыт, на крупный рот с узкими губами, зачесанные назад седые волосы, черный галстук, белую рубашку с кровавым пятном. Солидность.
Эбби, подумала я.
Булыжники блестели, они были мокрые, рассветало. Обычно пустынная, площадь теперь кишела людьми, на плетях, вьющихся по желтым и беленым стенам, уже расцветали розы.
Кто-то сказал: «Это ее муж», раздвинувшись, мне освободили проход, но увиденного с меня было достаточно. Я чувствовала на себе пристальные взгляды. Нечто в глубине сознания предлагало мне упасть на его тело и зарыдать в голос, но все было очень смутно и нереально и не прояснилось бы оттого, что я бы ударилась в театральщину. Я попятилась — и в конце концов повернула обратно к дому, ноги были как лед. Входная дверь все еще была настежь, едва я взялась за ручку, как меня стало трясти. Захлопнув за собой дверь, я осела на пол в прихожей и, скорчившись, разрыдалась. Но в мыслях у меня было не «Халланд, о, Халланд!», а опять, как только что на площади: «Эбби! Я позвоню Эбби!»
2
Отец встревожился. Прищурил глаза. Близорукость? Нет, так глядел Вильгельм Телль, натягивая лук и целясь под яблоню, где стоял его сын.
Хюго Клаус[3]
«Горе Бельгии»Я прекрасно слышала, что по ту сторону двери царит суматоха, но меня это как-то не трогало. Поднявшись с пола, я направилась к телефону, который стоял у меня на письменном столе. Номер моей матери был занесен в память, хотя я звонила ей крайне редко. Зато я была предупреждена, когда звонила она, что бывало столь же редко. Она удивилась, отчасти и потому, что я разбудила ее в такую рань. И тут же спросила:
— Что-нибудь случилось?
Я запнулась. И не стала отвечать на ее вопрос.
— Мама! — сказала я. — Ты должна дать мне телефон Эбби. Мне нужно с ней поговорить, это очень важно!
— Конечно важно, — сказала она. — Причем с тех самых пор, как ты бросила ее на произвол судьбы. Но почему именно сейчас и посреди ночи?
— Никакое не посреди ночи! Я давно уже на ногах! Так ты дашь мне ее номер?
Она была все еще в постели, до меня доносилось шуршание перин.
— Это нежелательно, — сказала она. — Но я обещаю, что позвоню ей, когда окончательно открою глаза, и все передам. Может, она тебе и позвонит!
