Пиа Юль - Убийство Халланда
— Да не будет она мне звонить! — возразила я в отчаянии.
— Теперь вот что… — Судя по голосу, она начала просыпаться. — Я уже с неделю собираюсь тебе позвонить, потому что с тобой хочет поговорить кто-то другой.
— Кто?
— Дедушка.
— Дедушка хочет со мной поговорить? — У меня забилось сердце, стук его отдавался в ушах. — Почему? Я хотела сказать: почему же он тогда не позвонил?
— Он хочет, чтоб ты его навестила.
— Да? Почему же ты сразу не сказала, а ждала целую неделю? Это же важно!
— Ты думаешь поехать навестить его? — спросила она.
— Ну конечно! А как, по-твоему? Я не видела его много лет, конечно же я хочу его навестить. А почему он вдруг захотел со мной поговорить?
— Он болен.
Она замолчала. Я тоже.
— Ты меня слушаешь? — спросила она.
— Да, — ответила я. — Скажи, он очень болен?
— Он лежит в больнице в Рединге, он скоро умрет.
— Как — умрет? — Я возвысила голос и часто задышала, и тут позвонили в дверь.
— К тебе гости, — сказала мать.
— Нет, — ответила я.
— Я же слышу, звонят в дверь.
— Да. Я тебе скоро перезвоню. — Я положила трубку.
Дедушка. Я сидела, уставясь на телефон и письменный стол. Потом открыла крышку компьютера и уже собралась его включить, как в дверь опять позвонили.
На пороге стоял высокий темноволосый мужчина, он сказал, что он из полиции. Из-за его спины появился еще один, постарше, они печально мне покивали. Они хотели бы войти.
— Я еще даже не оделась, — сказала я, не трогаясь с места. — И не позавтракала.
— Давай я сварю тебе кофе, пока ты оденешься? — предложил высокий. — Или чай. Будешь чай?
Я показала на дверь, ведущую из гостиной в кухню, а сама пошла и закрылась в спальне. Убрав с кровати мокрое полотенце, я присела на краешке, поглядела на телефон, который висел на стене, и нажала «5», «быстрый» номер матери.
— Как, уже? — отозвалась она.
— Что с дедушкой? — спросила я.
— Ну-у… ему девяносто шесть, у него рак желудка, он очень плох, но хочет тебя повидать.
— Почему ты не сообщила сразу? Не позвони я тебе сегодня, ты бы мне так ничего и не сказала?
— Кто это к тебе приходил? — поинтересовалась она.
— Мама, он что, вот-вот умрет? Я успею? А ты сама у него была?
— Я считаю, тебе надо поторопиться.
— Ему можно позвонить, как ты думаешь?
— Понятия не имею. Так ты поедешь?
— Нет. Да. Не знаю. Тут кое-что случилось. Ты уже звонила Эбби?
— Я еще не оделась! Я позвоню ей, но только позже! Позже! А что случилось?
Я поймала в зеркале свое отражение. Я буквально утонула в сером халате Халланда, волосы еще не высохли и в беспорядке. Взгляд отчужденный. На стене у моего изголовья висели две маленькие фотографии в черных рамках. Неожиданный след моего присутствия в этом доме. Ведь по-настоящему я существовала лишь у себя в кабинете. На этих двух фотографиях — дедушка с Эбби. Когда я ее оставила, ей было четырнадцать, здесь ей семь, беззубая и задумчивая, ветер треплет выгоревшие на солнце волосы. Он сидит в шезлонге, на нем соломенная шляпа.
— Дедушка! — проговорила я. — Во всяком случае, я должна ему позвонить! — Я заплакала.
— Почему ты не можешь его навестить? — спросила мать.
— Халланд умер, — сказала я и быстро повесила трубку.
Порывшись в ворохе валявшейся на стуле одежды, я выудила брюки и свитер. В дверь постучали.
— Войдите! — сказала я и провела щеткой по волосам.
В комнату заглянул высокий. И спросил:
— В доме еще кто-нибудь есть?
— Нет! Я разговаривала по телефону.
— С кем?
— Не твое собачье дело! — сказала я. — С моей матерью. — Голос у меня оборвался. — Извини! Просто… просто я… — Тут я не выдержала и поспешно закрыла лицо руками. Нельзя, чтобы он меня такой видел — посторонний же. — Извини, но мой…
— Пойдем, выпьешь кофе, — сказал он.
Я проследовала за ним в собственную гостиную, которая теперь выглядела чужой. Не переставая плакать, я подняла с дивана и принялась складывать плед. Зазвонил телефон.
— Пускай, — сказала я. — Это моя мать. Я с ней только что говорила, она сообщила, что дедушка при смерти, я не… — Я разрыдалась и вынуждена была сесть. — Я не видела его много лет, а сейчас он при смерти!
Они переглянулись, перевели глаза на меня — и снова переглянулись. Я встала, сходила на кухню за бумажным полотенцем и высморкалась.
— Ты понимаешь, почему мы здесь? — просил тот, что постарше.
Я не ответила, лишь тихо кивнула.
— Я была там и видела его, — произнесла я.
— Халланд Рое застрелен. Убит. Ты Бесс?
Я кивнула.
— Стало быть, его жена?
— Мы не женаты, — ответила я, озираясь по сторонам. — Но мы здесь прожили десять лет. Это дом Халланда. Вы все-таки намерены арестовать меня?
— Арестовать?
— Сюда приходил один человек… по имени Бьёрн. Он сказал, что я застрелила Халланда.
— Это так?
Я не ответила. Я опять расплакалась, не зная толком, что оплакиваю. Дедушку, и Халланда, и Эбби, одновременно. Свою целенаправленную энергию, граничившую с безумием. Мне казалось таким очевидным, что надо позвонить Эбби. Как будто это была первоочередная цель моей жизни. Непостижимо!
Оказывается, я проснулась от выстрела. Они объяснили мне: Халланд застрелен. Убит. Бьёрн, который был не полицейским, как я думала, а заведующим хозяйством школы, расположенной чуть дальше за площадью, видел, как в Халланда ударила пуля и он, пошатнувшись, упал. По словам Бьёрна, он расслышал, как Халланд сказал: «Меня застрелила моя жена».
Вот что они мне объяснили. А потом посмотрели на меня слегка опечаленными глазами. Но я так ничего и не поняла. Я не понимала, что они хотели взять у меня показания, — ну а как я могла их дать, если мне и в голову не приходило, что это может иметь ко мне отношение. Я не понимала, что им, по сути дела, надо было выяснить, способна ли я была его застрелить. Больше они ничего не сказали, это только моя догадка. Но они ждали, что я что-то скажу, вот это я поняла. И сказала:
— Можно мне будет посмотреть на него еще раз?
Конечно можно, позднее.
Перестав плакать, я пригубила кофе, он заварил его в кофеварке, которой мы никогда не пользовались. Наверняка она была пыльной — интересно, он ее предварительно сполоснул? Тут до меня дошло, что темноволосый ко мне обращается. Я повернулась к нему.
— Как ты сказал, тебя зовут? — перебила я его.
— Фундер.
— Фундер, — повторила я.
— У Халланда есть семья? Родители, братья и сестры… дети?
— Нет… — сказала я нерешительно и задумалась. — Это довольно запутанно. Только они, по-моему, умерли. Сестра умерла, под конец он с ней, кажется, уже не общался.
— До того как Халланд тебя встретил, он был женат?
— Почему ты об этом спрашиваешь? Не был.
Я его явно разочаровала.
— Ну не мог он сказать, что его застрелила жена. Что именно он сказал? Может, Бьёрн не так понял? Как это Бьёрн не видел, кто его застрелил?
— Его застрелили из штуцера.
— Откуда вы знаете?
— Это можно было определить по звуку выстрела, а также по входному отверстию. И еще: выстрел был произведен с большого расстояния. Бьёрн ничего не видел, и Халланд не видел того, кто стрелял.
— Но почему же? Почему он так сказал?
— Вот именно — почему? — отозвался Фундер. — У вас в доме есть штуцер?
Нет, никакого оружия у нас не было.
Нет, я не стреляла в Халланда.
Нет, я не видела Халланда со вчерашнего вечера.
Нет, я не могла себе вообразить, чтобы кто-нибудь хотел убить Халланда. Никаких врагов, враги бывают только в кино. И стреляют в человека только в кино. Но что я знала о жизни Халланда вне этих стен?
— Коль хочешь избежать утрат, не возлюби всего земного, — произнесла я.
Представители правопорядка вскинули на меня глаза.
— Людвиг Бёдкер,[4] — подсказала я.
3
Помню, во мне боролись два чувства, мне лучше всего запоминаются противоречивые чувства.
Криста Вольф «На своей шкуре»[5]Они хотели бы осмотреть нашу машину — я сняла с крючка в кухне свои ключи. Проходя по коридору, я показала на пиджак Халланда. И его папку. Они проверили карманы пиджака, открыли папку, заглянули в нее и положили на место.
В машине ничего не нашли. Пустой пластиковый ящик в багажнике, он там всегда был, резиновые сапоги Халланда, его атлас птиц, плед на заднем сиденье, в бардачке — дорожная карта, карманный фонарик и маленький бинокль.
— Он сегодня вообще не садился за руль, — сказала я. Знать я этого не могла, но так оно, скорее всего, и было.
Когда они ушли, я легла на пол в гостиной. Больше мне нигде не сиделось и не лежалось, вся мебель была какая-то не та. Я лежала и ждала, опустошенная, не осмеливаясь думать, хотя все равно мысли неслись галопом, потом опять стало тихо, пусто, меня тошнило, хотелось спать, но я не сводила глаз с потолка. Я констатировала: там паутина, это было самым конструктивным, что выдал мой мозг, — и не конструктивным, потому что я не поднялась и не смахнула ее. А еще мне пришло на ум, что надо бы найти какую-нибудь детскую фотографию Халланда. Я знала, у него их очень немного; там был снимок, где он на летних каникулах и стоит рядом с теленочком. Помнится, глядя на этот снимок, он так и сказал: теленочек. Я стала раздумывать: он не в альбоме, тогда где же, куда Халланд мог его спрятать, как получилось, что я его увидела, я попыталась мысленно реконструировать те ситуации, когда Халланд держал этот снимок в руках, я целиком перенеслась туда: обеденный стол, гости, снимок, чей-то смех. Завтрак на кухне, газета, кофе, длинноволосый: пересказанный сон — и снимок. Что это был за сон, что ему снилось, слушала ли я его? Однако я не поднялась и не пошла искать. Я лежала. Через несколько часов они вернулись, и я поехала с ними. При выезде из города я услышала в опущенное окно жаворонка, и на меня нахлынула внезапная радость, и я тотчас же себе ужаснулась. Я ехала молча, они тоже.
