Наталья Баклина - Муж на час
— И ты пошёл? Прямо так сразу, и не побоялся?
— Ну, не сразу. Сначала рассказал, что меня зовут Игорь Захаров, а директора интерната — Любовь Никитична. И Савельич договорился с директрисой, чтобы я к ним с Анной Николаевной в гости ходил на каникулах и по выходным.
— Повезло тебе.
— В этом смысле да. Старики просто мировые. Они даже хотели опеку оформить, но им не разрешили — Савельич с судимостью, а у Анны Николаевны порок сердца.
— Савельич — с судимостью? — изумилась Людмила. Этот крупный породистый старик, красивый даже в свои семьдесят с хвостиком, никак не вязался с образом преступника.
— Да, семь лет отсидел за растрату и хищения государственного имущества. Он в тресте ремонтно-строительном работал главбухом, ну и пускал налево краску-обои, химичил с документами. Сама помнишь, как в те времена жили: фиг что купишь, легче украсть.
— Помню, — кивнула Людмила. — У меня мама однажды с шести утра в очереди за обоями стояла. Потом их в моей комнате поклеили — голубые в розовый и серебристый цветок. Сейчас понимаю, что ерунда-ерундой, а люди в очереди давились, номера на ладонях записывали.
— Вот-вот. А он на этом дефиците погрелся чуток, дачу эту купил, квартиру обменял удачно. А когда ОБХСС его накрыла, загремел на семь лет. Хотя умудрился как-то вывернуться без конфискации. Так что я, когда в дом к ним попал, помню, обалдел, как там всё было обставлено.
— Ковры-хрусталь-югославская стенка? — понимающе уточнила Людмила, отлично помня атрибуты советской зажиточной жизни.
— Нет, книги. Стеллажи в коридоре, в кабинете и во всех четырёх комнатах. Все тома «Всемирной библиотеки», русские классики, подписные Золя, Драйзер, Агата Кристи. И квартира мне такой большой показалась! Мы ведь с мамой вдвоём в комнате в коммуналке жили, тесно было, и в коридор не очень выйдешь — соседи такие гадские попались, просто жуть. Чуть что — скандалят.
Игорь замолчал, вспоминая рыхлое злое лицо соседки, обрамлённое розовым капроновым платочком, бугрившимся из-за бигуди. В бигуди соседка по квартире ходила постоянно, и они составляли законченный ансамбль с фланелевым розовым халатом в кляксах фиолетовых роз. Халат запахивался, оставляя вырез, который вздымался на мощном бюсте соседки. И когда она наклонялась над маленьким Игорем, отчитывая его за что-нибудь — повод находился всегда, от оставленного в туалете света до топанья в коридоре, «от которого у всех уже голова болит!» — бюст тоже наплывал на него и противно колыхался в такт соседкиной злобе.
Он тогда был слишком мал, чтобы понять подоплёку, но то, что эта бабища истово, всем сердцем и от всей души ненавидит его и маму, он ощущал. Чуть меньше она ненавидела другого жильца квартиры — своего мужа, тихого худого мужичка, сотрудника какого-то архива. Звали его Сидоров — по крайней мере, Игорь не разу не слышал имени соседа, а громогласное «Сидоров, ты что, смерти моей хочешь?» довольно часто доносилось в их с матерью комнатку.
Гораздо позднее он узнал, отчего так ярилась соседка. Их квартира изначально не должна была быть коммунальной — новая типовая «хрущёвка» с комнатами «распашонкой», дверь в дверь, задумывалась для одной семьи. А поселили две: бездетных Сидоровых и поначалу какую-то одинокую старушку. А когда старушка померла — не исключено, что от неспокойного соседства — комнату дали матери. А потом ещё и он родился. Правда впоследствии, когда мама погибла, а Игоря забрали в интернат, соседка Сидорова своего добилась — прописала в освободившейся комнате кого-то из родственников и получила квартиру в безраздельное пользование.
— Книги — это здорово, — завистливо вздохнула Людмила. — Я в детстве мечтала, чтобы и у меня такая библиотека была — у моей подружки Таньки родители в книготорге работали, у них так же стеллажи с книгами вдоль стен стояли. И она мне потихоньку таскала томики почитать, чтобы родители не увидели и не заругались. Они не разрешали книги лишний раз трогать, чтобы товарный вид не терялся.
— Ну да, помню, — кивнул Игорь, — в то время «Всемирку» на «Жигули» меняли. Офигенные были инвестиции, как сейчас в недвижимость.
— Ага. И поэтому я читала аккуратно-аккуратно, в бумагу заворачивала, чтобы обложку не запачкать. Мечтала, как бы я зарылась во все это чтиво, если бы меня допустили.
Теперь замолчала она, вспоминая свои ощущения от книг. Нырять в Танькину библиотеку она начала лет с двенадцати. Перечитав Твена, Листред, Алексина и Крапивина переключилась на взрослые романы. Читала, порой не совсем понимая, что движет героями, и просто впитывала и запоминала их поступки, реплики, реакции. Ей тогда казалось, что книжки — это окошки во взрослость. Что там точно и верно изложены правильные рецепты: как жить, как быть, как строить отношения и личное счастье. Вся эта шелуха высыпалась из её головы только после переезда в Москву, когда выяснилось, что настоящие, не книжные взрослые люди ведут себя совсем не так, как можно было бы ожидать. И всё равно, книги до сих пор оставались её слабостью. А одним из любимых запахов был запах старой бумаги, так пахло в районной библиотеке, откуда она тоже перетаскала бесчисленное количество томов.
— Ну, хотя бы эту мечту мы с тобой можем осуществить, — улыбнулся Игорь. — Спросим у стариков разрешения и запустим тебя в их квартиру, в их книги.
— Ладно. Только теперь это уже совсем не то, — улыбнулась в ответ Людмила. — Слушай, наша картошка не сгорит?
— Сейчас проверим. — Он выкатил один из клубней и ткнул прутиком. — Почти готова. Ты посиди пока, я в дом за солью схожу.
Он ушёл и скоро вернулся вместе с Анной Николаевной. Женщина несла миску с малосольными огурцами, а Игорь — ещё одно красное кресло.
— Вот, Анна Николаевна хотела, чтобы мы в дом картошку отнесли, а я сказал, что тогда весь кайф пропадёт — печёная картошка тем и хороша, что у костра естся.
— И тогда я решила тоже кайф словить! — сообщила Анна Николаевна и Людмила улыбнулась тому, как комично этот «кайф» прозвучал в её исполнении. — А заодно салфетки принести и огурчиков, как раз замалосолились.
— Анна Николаевна, ваши огурчики и сами по себе — кайф, а с картошечкой — полная нирвана! — сказал Игорь, ставя кресло и принимая у старушки из рук посуду — миска с огурцами оказалась вложенной в пустую миску. В неё он и собрал выуженные из угольев картофелины.
Людмила взяла одну, разломила, посыпала рассыпчатый излом солью, откусила, хрупнула огурцом.
— М-м-м, вкуснотень! Пища богов.
— Я же говорю — нирвана, — согласился Игорь.
— А где Сергей Савельич? — озаботилась Людмила, что не все пробуют эту «пищу богов».
— А в бане возится, — ответила Анна Николаевна. Она картошку не разломила, а чистила, аккуратненько сдирая припечённую кожуру. — Затопил, теперь в предбаннике порядок наводит. Через час можно идти париться.
Картошка застряла у Людмилы в горле, краска хлынула к лицу. Что значит: «Можно париться?» Она … с Игорем?
— Люда, а вы в баню пойдёте? — продолжала Анна Николаевна. — Если пойдёте, тогда вам лучше первой начинать, а то потом мужчины часа на четыре засядут — не выгонишь.
— Нет, я не пойду, у меня — нога, — справилась с картошкой и ступором Людмила. Ф-фу, вот дурёха! Вообразила, что её… что она… В общем, пора завязывать с этой своей сексуальной озабоченностью. Никто тут тебя не домогается, понятно? И в баню тебя обманом никто не заманивает.
— Ногу можно погреть аккуратненько, а веничком похлопаться — ох, как хорошо. Все стрессы — как рукой снимет, — сказал Игорь. — Хотя одной тебе, конечно, трудновато будет там ковылять.
— Анна Николаевна, может, вы со мной пойдёте? — теперь Людмиле уже хотелось в баню, она даже запах распаренных берёзовых листьев почувствовала.
— Нет, детка, нельзя мне в баню, сердце слабое, — отказалась старушка. — Ладно, мы с тобой и так хорошо посидим, почаёвничаем, посплетничаем, пока мужчины будут друг друга вениками хлестать.
Чай пили на застеклённой веранде, и он у Анны Николаевны получился отменным. Чай пах липой, мятой и чем-то ещё, неопределяемым, но очень приятным. К нему полагался мёд в стеклянной вазочке, сушки с маком и конфеты «Коровка». Людмила взяла мёд и вскоре разгорячилась не хуже, чем в бане — даже рубашку расстегнула, в которую переоделась, когда приехала.
Говорили о всяком разном. Как бороться с колорадским жуком:
— А вы знаете, Анна Николаевна, один мой знакомый американец из штата Колорадо очень удивился почему жук — колорадский. Сказал, что в Америке таких жуков нет. И, вроде бы, этих жуков завезли с американской гуманитарной помощью после войны.
Как правильно солить огурцы:
— Людочка, обязательно добавляйте для вкуса на четыре ложки соли — ложку сахара. И листья хрена, для хруста.
Какая нынче пошла непростая молодёжь:
