Наталья Андреева - Альфа-женщина
– Где-то я вас видела… Ах, да! В магазине за углом! Вы несли мешок с картошкой!
А она вчера танцевала «Лебединое озеро». И все. Смертельная обида на всю жизнь. С такими людьми надо быть очень осторожным, иначе можно нажить лютого врага из-за того лишь, что язык зацепился за передние зубы.
– Дорогая Валя!
– Я не Валя, а Галя!
И можете уже не оставлять визитку, эта дама никогда вам не позвонит. Мало того, будет строить козни всего лишь за оговорку. А вы, разумный человек, станете ломать голову: что я такого ей сделала?
Но я к таким людям не отношусь. Я легко прощаю оговорки. Господи, все мы люди. Назвать ее, что ли, Аленой Евгеньевной? Для проверки. В обмен на Инну Егоровну.
Но я не стала экспериментировать с несчастной женщиной. Мужественно согласилась на ужин с ней в ресторане и даже собиралась заплатить. Не знаю, насколько силен гнев «рогатого» олигарха. Вдруг он изъял у изменщицы все кредитные карты, а заодно и «Бентли»? И роскошная Алина Евгеньевна сейчас толкается в метро.
Она приехала на «Бентли». Погрустневшая, похожая на туманное облако, но все еще прекрасная.
– Бокал вина? – предложила я.
– Давайте, – вздохнула свергнутая королева.
– Штрафа не боитесь? – невольно улыбнулась я.
– А, теперь уже все равно!
– Как Юрий Анатольевич? – спросила я, когда принесли салат.
– Кошмар! Я даже не понимаю? С чего? Как можно верить прислуге!
– Значит, прислуга вас оболгала.
– Да они как с цепи сорвались! Мне надо поехать куда-нибудь отдохнуть. Но я теперь не могу воспользоваться личным самолетом Юры. Вы не знаете, где можно купить билет?
– Везде. В любой свободной кассе, – я почему-то вспомнила «Макдоналдс».
Свободная касса! Билеты в Ниццу! Вы здесь будете кушать или вам с собой?
– Там, конечно, уже прохладно, но все ж таки лучше, чем здесь, – вздохнула Алина Евгеньевна.
– Да, Ницца – это прекрасно, – кивнула я.
– А вы не хотите поехать со мной? На пару дней?
Господи! Она не знает, как меня зовут, и набивается в подружки! Или я ослышалась?
– Я не могу, Алина Евгеньевна. Скоро начнется учебный год. Вы уже не участвуете в выборах ректора?
– Почему вы так решили? – удивленно посмотрела на меня Гаврилкова.
Надо быть осторожнее. Каюсь, расслабилась.
– Раз вы решили уехать… А ситуация по-прежнему неопределенная… То есть никого еще не назначили. Вам надо быть здесь, если вы не оставили мысли стать ректором нашего университета.
– Дело в том, что муж перестал оказывать мне финансовую поддержку, – вздохнула Гарилкова. – И я хотела спросить у вас как у человека опытного. Во-первых, не поддержите ли вы мою кандидатуру? Вы ведь в Ученом совете, и к вашему мнению прислушиваются. А во-вторых… Как это вообще делается без денег?
– Без денег трудно, – я вздохнула. – Тем более что у Людмилы Ивановны они есть.
– Мы ведь можем ее каким-то образом утопить? Раз уж со мной это случилось… Я ему не изменяла! – с отчаянием сказала она. – Если бы вы знали, как мне обидно! Я пятнадцать лет хранила ему верность! Девочкой совсем еще была, когда выходила замуж! Я даже не знаю, что такое оргазм. – Она вдруг расплакалась.
– Не переживайте так. – Я слегка растерялась. Спектакль или чистая правда? Поди разбери. На всякий случай я не поверила.
– Теперь я свободна. Словно тюремный срок отбыла. – Она вытерла слезы. – Сын в колледже, в Швейцарии. Совсем чужой. Наследник миллионов. А мне куда? На улицу, конечно, не выкинет. Но вместо уважения – позор. Слухи быстро разносятся. У меня уже друзей не осталось. Разве что вы.
– Не стоило увольнять прислугу.
– Не стоило вообще брать эту девку на работу! – В ее взгляде сверкнула молния. Только раньше, когда Алина Евгеньевна еще была богиней, это могло и убить, а теперь даже вода в стакане не потеплела. – Из-за какой мелочи мы подчас теряем все!
– Очень верно замечено.
– Я даже не знаю, что мне делать… А что-то делать надо.
– Совсем не даст денег? – с сочувствием спросила я.
– Велел, чтобы все счета я присылала ему, – усмехнулась Алина Евгеньевна. – Жить могу в московской квартире, она ему, мол, пока не нужна. Пока. Хоть в Ниццу сгонять, пока на виллу еще пускают. Вы не знаете, кто она?
– Кто?
– Его новая пассия.
– Откуда? – я развела руками. Я и в самом деле этого не знала.
– Вот так проходит любовь, – вздохнула Алина Евгеньевна.
– А вы его разве любили?
– Не знаю. Я была ему благодарна. Знаете, когда мчишься по Москве в роскошном лимузине в какой-нибудь шикарный ресторан или на закрытую вечеринку, куда нет доступа простым смертным, а на тебе наряд от Шанель и салон благоухает модными духами… Чувство, которое зреет в этот момент в груди, прекрасно заменяет любовь.
– Понимаю.
– Я всегда представляла себе, как меня видят все эти люди. Которые там, за стеклом. На улице, под дождем, или под снегом. У них же слюна течет. Чтоб я так жил!
– Но это же… как бы сказать? Не очень умно. Хотя по-человечески понятно.
– Я никогда не думала, что могу все потерять. – Она тяжело вздохнула.
– Ну, вы еще ничего не потеряли. Вы очень красивая женщина, молодая, я уверена, у вас есть поклонники.
– Поклонники, да. Но чтобы меня содержать? Так, как я привыкла? Не знаю. Придется поискать. Вот если бы я стала ректором… Тогда дело другое, достойный мужчина наверняка бы нашелся. Какой-нибудь министр. Так вы меня поддержите?
– Раз мы подруги… – Я улыбнулась.
– И насчет Людмилы Ивановны. Подумайте, что можно сделать. Мне очень хочется эту мерзавку проучить. Уверена, она к этому руку приложила. К несчастьям, которые на меня посыпались.
– Не исключено.
Расстались мы почти сердечно. Я обещала ей звонить даже в Ниццу. Она просила «держать в курсе». И сулила в случае чего отблагодарить. Она еще не до конца поняла, что уже не жена олигарха. Те, кто летит с вершины стремительно, как с обрыва, ломают себе шею, но можно ведь скатиться и по ступенькам, постепенно переломав себе все: руки, ноги, да что там! Каждый палец! Пока душа не превратится в кровавое месиво от бесконечных унижений. Это гораздо больнее.
Я смотрела в окно, как она садится в свой небесно-голубой «Бентли». И люди все еще глядят на нее с черной завистью. А она жадно ловит эти взгляды, хотя прежде вряд ли замечала. Только когда мчалась по Москве в шикарном лимузине на закрытую вечеринку. Когда ей хотелось согреть остывшую душу и еще рано было пить шампанское.
Едва машина Алины Евгеньевны скрылась из виду, я позвонила львенку.
Урок мастерства
Поскольку я женщина свободная и Ярослав Борисович Глебов тоже не связан узами брака, мы и не скрываемся. Не то что с Сашей. Я все больше находила между ними разницу, но никак не могла понять, с кем же мне лучше? Что предпочтительней, все время быть начеку или позволить себе расслабиться? Изобретать что-то новое или освежать в памяти хорошо забытое старое? Искушенность одного так же пьянит, как наивность другого. Но между этим двумя напитками такая же разница, как между коньяком многолетней выдержки и бокалом молодого вина. Которое и резвее, и слаще. Так ведь и влюбиться можно!
Соседи в шоке. Мы, как дети, целуемся в подъезде. Выходим из лифта помятые, он вытирает испачканные помадой губы, а я поправляю одежду. Мы подолгу сидим в машине, прежде чем куда-нибудь поехать. Целуемся до умопомрачения, до синяков на губах, которые я потом замазываю тональным кремом. На самом деле нам никуда не надо, просто нельзя же весь день проводить в постели.
За окном тлеет август, жаркий костер короткого московского лета почти прогорел, остались угли, которые раздувает порывистый ветер. Иногда от них идет волна почти летнего тепла, но уже понятно, что это конец. Все чаще костер заливают дожди. И мы с львенком остаемся в постели.
Моя голова лежит на его животе. Губами я перебираю курчавые рыжие волоски, щекочу языком его пупок, а он гладит меня по голове и хихикает:
– Щекотно.
Мы похожи на сытых зверей в ожидании нового приступа голода. Я переворачиваюсь на спину и сладко потягиваюсь:
– Алина Евгеньевна уехала в Ниццу. Она мне оттуда звонила.
– Надо подумать, как бы закрыть дело. Преступление совершено неустановленными лицами или лицом, – он обрушивает лавину поцелуев на это лицо. Кажется, проголодался. Но я его отталкиваю:
– Ни в коем случае!
– Ты хочешь сесть в тюрьму? – обижается он. – Я делаю все что могу. Совершаю должностное преступление, между прочим. Подлог. А ты… Ты даже не хочешь меня за это поцеловать! Георгинчик, так нечестно!
– Тебя как будто весь день не кормили! И вообще: чем ты занимался с другими женщинами? Допрашивал их?
– Я же не знал, что можно использовать служебное положение в корыстных целях!
– Хорошо, что я тебя научила…
Какое-то время мы молча целуемся. Уже не так страстно, как с утра, когда оба проснулись в прекрасном настроении и сразу потянулись друг к другу. Тогда я опомниться не успела, как оказалась под ним, все было коротко, но ярко, по телу прошла горячая волна, и я едва успела поймать ее пик, потом взлетела так высоко, что закружилась голова, и мы оба откинулись на подушки счастливые.
