Владимир Соловьев - Матрешка
— А чем он занимался в России? — спросил я больше для проформы. На какое-то время я и вовсе потерял интерес к отбывшему в неизвестном направлении на пакистанском лайнере родственнику моей жены.
Борис Павлович словно ждал этого вопроса:
— Информация у нас довольно поверхностная, непроверенная, но определенно могу сказать, что одно время толкал «дурь», потом занялся рэкетом в Сибири — опять с наркодельцами, но не на главных ролях, а так, на побегушках, что-то ему обламывалось — не жировал, но навар имел. Короче, бабкодел по мелочевке и где придется. Дважды привлекался — один раз сошло с рук, отвязался, адвокат упирал на тяжелую среду обитания, другой раз — припаяли трояк. Отмотал срок и, как откинулся, опять при деле: тюрьма не перевоспитывает человека, но усовершенствует его криминальные таланты. Вот он и подался в новый бизнес. На золотую жилу набрел.
Борис Павлович замолчал, и я так понял, что раздумывает — говорить или нет.
Я тоже помалкивал, хотя от моего равнодушия не осталось и следа. Даже не записал новое для меня слово «откинулся», что на уголовной фене значило скорее всего «освободился», — не до того было. Стало как-то тревожно, словно от новой профессии брата Лены зависело мое собственное существование.
Наконец Борис Павлович заговорил:
— Повторяю — у нас нет доказательств, скорее подозрения. Были бы доказательства — не разгуливал бы сейчас на воле. Он занялся наймом и переправкой путан за границу. Сначала — в Стамбул, а оттуда в Западную Европу и Штаты.
— Сутенер?
— Однозначно. По-нашему, папаша. Хотя с некоторыми особенностями. Во-первых, заочный — поначалу страну не покидал. Во-вторых, замаскированный — официально его агентство подбирало девочек и девушек для продолжения учебы или для работы за границей: официанткой, массажисткой, продавщицей, сиделкой, домашней прислугой. Да мало ли! Вот почему ему инкриминировалось не сутенерство, а изготовление поддельных документов, хотя кормился он, конечно, от проституции. Наконец, в-третьих, его агентство было, похоже, филиалом некой разветвленной организации, которая платила лично ему до полутора косых комиссионных за каждую девочку — в зависимости от ее рыночной стоимости. Довольно скоро всплыло, что его клиентки предназначались на мужскую потеху и сразу же по приезде оказывались в борделях либо на улицах «красных фонарей». Его пытались привлечь к судебной ответственности, но он опять отмазался: по его словам, агентство не способно уследить за злоключениями клиенток за пределами России. Его кореш, который подзалетел на три года, был куда как откровенней, весь расклад выдал, терять ему все равно было нечего: как раз против него у следствия имелись неопровержимые улики, он сопровождал клиентуру за границу. Вот и заявил на суде, что девочки знали, на что шли и каким местом будут зарабатывать. Пожалуй, верно по отношению к большинству, хотя не исключены мелодраматические сюжеты. «И двенадцатилетние?» — спросил его прокурор. В ответ подсудимый расхохотался: «А почему нет? На них пробы негде ставить! Любви все возрасты покорны». Напарник шел по другим статьям: нарушение режима пересечения границы, вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность и, наконец, прямым текстом — торговля живым товаром, то есть сексуальными рабынями.
— Торговля?
— Продажа в рабство. В Стамбуле, куда чаще всего сбрасывается девичий десант из России, есть по крайней мере несколько гостиниц в «русском» Аксарае, где регулярно устраивается невольничий рынок. «Гёрлс» делятся на оптовый товар и штучные экземпляры: первые попадают обычно в турецкие, китайские либо польские притоны, а штучный товар — в Западную Европу и Америку. Дальнейшая их судьба, по мере старения, точнее, взросления, также разнится. Ночные бабочки на панели — это обычные шлюхи, дешевка. Классом выше — бордельные барышни для утех и телефонные проститутки. Наконец, заказные дамы полусвета, другими словами — хай-леди. Экстра-класс, больше для понта, чем для дела, но идут по пятьсот баксов за час, а то и зараз — представьте, есть, оказывается, и такая такса. Основной клиент у них, как ни странно, — новые русские, которые тусуются по заграницам, находясь там на отдыхе, по делам или в бегах.
Я уже обо всем начал догадываться, но все равно слова Бориса Павловича — как обухом по голове:
— В смысле отбора вашей будущей жене повезло: она прибыла в Штаты, минуя Стамбул, в партии таких вот малолеток, а на нашей фене — вы, помню, коллекционер таких словечек — «сосок», «синявок», «малышек», «сопливок», «сыроежек» или «путан с бантиками». От двенадцати до шестнадцати. Судя по всему, ваш новоиспеченный родственник обслуживал педофилов. Возможно, это был всего лишь предлог. Двойной камуфляж: официально она ехала поступать в Джульярд-скул, неофициально — в бордель для педофилов, а на самом деле брат оказывал сестре великую услугу, переправляя ее за границу в партии девочек для притона, которую лично и сопровождал. В выездной ксиве у вашей будущей жены стояло — ПМЖ.
— ПМЖ? — не понял я.
— Постоянное место жительства, — пояснил Борис Павлович. И после небольшой паузы добавил: — Худший вариант, впрочем, тоже не исключен, хотя все-таки маловероятно, чтобы родной брат собственноручно продал сестру в рабство. Такое тоже, конечно, случалось. Что брат, когда мать и отец продают своих малолеток! Здесь мы вступаем в область гипотез — что произошло с Леной в Америке, не знаю.
«Зато я знаю!» — не выдержал я, но молча.
В действительности я ничего тогда еще не знал, а из предложенных вариантов надеялся на лучший, но опасался худшего.
Поблагодарил Бориса Павловича, заглянул домой, отксе-рил и отфаксовал ему фото Лены и бегом же обратно — на лекцию. Тема в самый раз — «Настасья Филипповна в «Идиоте» Достоевского и Лара в «Докторе Живаго» Пастернака». Судьбы, конечно, разные, но первоисточник один — совращение в малолетстве. Давно, хоть и отчужденно, интересовался этим сюжетом — словно предвидел, предчувствовал, что самолично столкнусь с ним на старости лет. Кое-что раскопал новенькое относительно Лары — хоть физически Пастернак писал ее с последней своей пассии Ольги Ивинской, судьбу позаимствовал у Зинаиды Пастернак, своей жены, которую в пятнадцатилетнем возрасте соблазнил родной дядя, и связь между ними длилась несколько лет. Пастернака этот сюжет волновал необычайно, недаром в «Докторе Живаго» дан такой отвратный образ совратителя, но для его жены, судя по ее воспоминаниям, это была не только первая, но и единственная настоящая страсть, о чем Пастернак не мог не догадываться и бесился еще больше. Обычно я рассказываю об этом как о забавном казусе, трактуя его с фрейдистской точки зрения, а тут вдруг не выдержал и посреди лекции разревелся. Вот в каком был в тот день состоянии. Лекцию пришлось прервать, а ошарашенных студентов распустить на все четыре стороны. Посидел минут пятнадцать у себя в кабинете, принял каптоприл, привел в порядок расходившиеся нервы и отправился домой, так и не решив — выложить все Лене сразу или таить некоторое время про себя. Не терпелось ее увидеть — и одновременно боязно.
Мои сомнения разрешились сами собой. Вместо Лены застал дома беби-ситтершу, которая занималась с Танюшей, а на столе записку от Лены: без каких-либо дополнительных объяснений сообщала, что вернется поздно. Так и оказалось — прождал до полуночи, но когда наконец вернулась, притворился спящим.
Это был последний день моей прежней невинности и первый день нового опыта, если только мои догадки были тождественны знанию.
Вот что предстояло вьмснить, чего бы ни стоило! Глядя исподтишка на лежащую рядом Лену и чувствуя, как всегда, неловкость от подглядывания, раздумывал, с чего начать допрос. Одновременно во мне росло желание, настоянное на подозрениях, ревности, ненависти и брезгливости. Любовь моя, мука моя, Елена! Я придвинулся к ней и, делая вид, что во сне, со сна, обнял, положил руку ей на грудь. И почувствовал вдруг сопротивление. Это было так странно, первый раз отказывала. Повернувшись ко мне спиной и ровно дыша, она спала. Но мне почему-то почудилось, что она только делает вид, что спит, обманывая меня, как только что обманывал ее я. Обычно она спит в позе эмбриона, а сейчас лежала спиной ко мне, выпрямившись, напряженная какая-то, неестественная. Так никогда ей не признался, что подслушал ее кошмары — она часто кричала со сна, сумел даже разобрать, что ей снилось, будто ее кто-то надувает и она вот-вот лопнет, как воздушный шар. Я ее обнимал, и она затихала.
С той ночи она отказывала мне под разными предлогами: усталость, головная боль, менструация. В конце концов я перестал домогаться, решив, что природа свое возьмет, сама захочет, если только у нее нет кого на стороне. Призрак брата, которого я выследил в ДФК и проводил неведомо куда, снова замаячил на горизонте, нагло поблескивая золотой фиксой. Однажды не выдержал и как-то, когда говорили совсем о другом, неожиданно, чтобы застигнуть врасплох, прямо спросил, спала ли она с братом. Она также прямо ответила:
