Сергей Валяев - Экстремист
— А заместители у него были? — не унимался я.
— Аж два!
— Кто?!
— Так они тож.
— Как?! — ахнул я. — Удавились?
— Хужее дело.
— Куда же ещё хуже? — изумился я.
Генерал чокнулся с Хулио, который с удовольствием принимал самое активное участие в разговоре. Банальным образом — заливал свой бурдюк под самую завязку. Никитин, скучая, резал тесаком яблочные шарики на удобные ломтики — пополнял организм железом; не любил носить, когда надо, бронежилет.
— Куда же ещё хуже? — повторил я свой вопрос.
Генерал закусил ломтиком антоновки и объяснил, что имеет ввиду. Дело в том, что первый заместитель некто Фролов тоже оказался пройдохой и воришкой, но вредным. Вместо того, чтобы стандартно там удавить себя или запустить пулю-голубку в свой пыльный чердак, заглотил, плесень, литр уксуса. И принялся страдать, мол, я честен перед обществом и готов собственным обожженным пищеводом доказать это. Доказать-то он ничего не доказал. А вот проблему медицине создал — три дня и три ночи люди в белых халатах мучились с беспокойным пациентом. Зачем? Чтобы потом посадить на скамью подсудимых? Нет, успел удрать чеканутик от суда человеческого на суд Божий…
— А третий? — я уж хотел заглотить уксусного винца, чтобы на время забыться от такой печальной реальности. — Тоже скис?
— На головушку.
— Не понял? — насторожился я.
На этот раз нам повезло. Третий некто Смирнов в минуту опасности повредился мозгами. Своими. Когда узнал о ревизии.
Занервничал и решил перепрятать свой миллион франклинов, добытый усердным трудом. А с ними финансовые документики очень конфиденциального свойства. И перепрятал. От большого ума. В днище газовой плиты. Не сказав об этом никому. Даже жене.
А дело, уточним, происходило в Рождественские денечки. И ночки. И пока супруг отбивался от назойливых ревизоров на работе, супруга решила сделать ему сюрприз — приготовить своему зайчику гусочку с яблоками. Гусочка попалась жирная, сочная, сладенькая; шкварчала на противне.
Затем случилась неприятность: из-под днища плиты повалил дым и языки пламени попытались лизнуть чистенькую кухоньку. Супруга — женщина решительная, забила огненного зверя ведрами с водой и недобрым словом, руководствуясь настольной книгой каждого неосторожного в быту гражданина «Энциклопедией экстремальных ситуаций» (автор — А.В.Гостюшин.)
Когда появилась возможность свободно дышать, супруга, женщина любопытная, обнаружила причину возгорания: на поддоне днища корчилась обугленно-мерзкая, серебрящаяся от жира гусочки масса. Не трудно догадаться, что все это ухнуло в мусоропровод, находящийся тут же, под хозяйской рукой. Порядок был наведен скоро; тем паче гусочка во всей этой жаркой катавасии не пострадала.
Дорогой супруг прибыл с опозданием, но чрезмерно довольный: ищейки были направлены по ложному следу, и появилась надежда, что за праздники можно будет «замылить» все грешки. В документиках.
Тут ещё любезная женушка приготовила сюрпризик позолоченно-хрустящего гусика. И бутылочку мадеры за пять тысяч немецких марок. Какое это счастье — теплый душистый домашний уют. Когда на улице (и не только) вьюжит поземка.
После обильного ужина, в результате коего от гусика остались одни известковые, пережеванные косточки, супруги возжелали друг дружку. Духовной близости с физическими упражнениями. Такое умопомрачение иногда находит на уважаемых людей. От мадеры. За пять тысяч дойчмарок.
И что же? Туда-сюда — не идет дело. Нюхнул Смирнов нижнюю, pardon, подмышку супруги и увял, как кактус в северных широтах нашей родины.
— Что такое, милый?
— Уф! Такое впечатление, милая, что ты пожар тушила?
— Ах да, родной, — признается тогда жена, пропахшая естественным угаром, так и так, случилось маленькое возгорание, когда гусика готовила. Куда же ты, любовь моя?
А любовь её, голый, как гусик, уже на кухонном полу елозит. На жирном поддоне. Будто на салазках. И орет нечеловеческим напевом:
— Где все-е-е?!.
— Что? — справедливо удивляется жена такому положению вещей. — Гусик? Мы же его скушали, гусик мой?
— Дур-р-ра! — позволил себе такую вольность.
И объяснил суть проблемы. Грубыми намеками. Такими грубыми, что супруга не поняла катастрофических последствий своего сюрприза. И, решив восстановить статус-кво, огрела бузилу сковородой. По самому незащищенному бухгалтерскому месту, где сходится дебет с кредитом. По голове. А она, как известно, самое аховое местечко у мошенников. После срамного.
Бухгалтер брыкнулся от удачного бейсбольного удара жены, а, когда вернулся домой из командировки по параллельному миру, то повел себя неадекватно.
То есть крыша у него съехала. От профилактической супружеской ласки. Взвившись с поддона, как ракета с космодрома Плесецк, несчастный вырвался на простор декабрьской ночи. Через окно. Абсолютно нагим, как младенец из материнской утробы. И галопом помчался по сугробам, вопя:
— Faer!!!
Только через час бойцам СОБРа, поднятым по тревоге, удалось выловить голого психа, который вовсю изображал зайчика у голубых елочек кремлевской стены.
Врачи дома печали имени красного профессора Кащенко долго ломали голову над проблемами пациента, жалобно требующего зеленых веточек и лимонов. Ну хорошо. Решили действовать по щадящей европейской методике академика Х.Крезигстона: дали больному елочную лапу и лимончик. И тот, вместо того, чтобы испытать радость и душевное успокоение, пришел в исступленную ярость — запулил лимоном в лоб главрачу, а лапу елки попытался использовать в качестве ерша. Для медперсональных задниц.
Чужая методика ни к черту не годилась. Для наших, для орясин. Пришлось вернуться к проверенному дедовскому методу — вломить в больной организм квадратно-гнездовым способом стекловидного тела и завернуть его в мокрые простыни, повесив затем на суточную растяжку. Вверх ногами. Чтобы мозговые извилины омылись свежей кровушкой.
Вот такая вот поучительная современная история. О том, что вечнозеленую импортную листву лучше хранить в холодильнике, замаскировав её под тушку мороженой дичи.
— Значит, Смирнов сбежал в дурдом, — резюмировал я. — А не закосил ли он?
— Как? — не понял генерал.
— Не симуляция ли?
— Не знаю, хлопчики, не знаю.
— А что ещё знаете? — начинал раздражаться я.
Ехать к черту на кулички, чтобы надыбить одного придурка? Маловато будет.
— Знаю, но не скажу, — завредничал наш собеседник. — Почему? Потому, что не пьешь. Вот… кацо… пппьет, значит, уважает. А ты?
— А он хлещет за троих, — пнул я друга в бок для более оживленного участия в беседе.
— Пппью, — согласился тот. — Батоно, пппрошу, скажи все. Как на духу. Лучше ж будет. Всем. И тебе тоже.
И генерал Самойлович сказал. Свое субъективное мнение. О народных рубликах, невесть куда замытаренных доблестной троицей. По его мнению, эта шайка делала следующий гамбит: укрывала от уплаты налогов суммы прибыли, и то, что должно было бы поступить в казну как налог «крутилось» в коммерческих банках. При обоюдной выгоде сторон. Именно в каких банках он, генерал, не знает. И знать не желает. Ему так спокойнее дадут помереть. В собственной постели. Хотя свою вину, как руководитель ведомства, он не отрицает: не углядел за подлыми. Не углядел.
И вот результат — справедливый государев пинок и благостный покой, иногда нарушаемый журналистской шатией-братией… И поникнул генерал головушкой: дожил старый хрыч до седин, а ума не нажил.
Я понял, что наш собеседник притомился от воспоминаний и самопальной самогонки. Ушел, так сказать, в виртуальный мир прекрасного прошлого. И нам пора возвращаться, только в мир настоящего.
Подхватив бурдюк, изображающий из себя человека, мы с Никитушкой понесли Хулио к машине. Наш друг хихикал, меся ногами горячий воздух. Кто-кто, а он вполне был доволен поездкой. Мало того, что увернулся от пыжа, но вместо оного заполучил такую хмельную компенсацию. Х-х-хорошо жить на свете, генацвале!
Кинув павшего бойца на заднее сидение, где он тут же захрапел, как богатырь земли русской, мы покатили в город.
Что мы имеем? Пациента дома печали; не он ли тиснул статейку? Не он, хотя иногда возникает впечатление, что газеты есть филиал дурдома. И второе — банки. Как пирамиды в пустыне, вновь появляются на нашем пути эти коммерческие заведения.
Ну-ну, Алекс, художник хренов, кажется, на листе ватмана появляются первые штришки. Будем рисовать картинку дальше. Интересно в каком жанре, забубенном примитивизме или воздушном импрессионизме? Что все равно. Главное, чтобы художественный совет под руководством живописца Орехова принял нашу мазню.
Вернулись мы вовремя. Лучше бы не возвращались. На бульварное кольцо, которое было окружено милицейским кордоном и зеваками. Что за чертовщина? Неужели уже ведутся боевые действия? Рано, по моим расчетам. А если расчет неверен? И наше Тело уже пластается на мраморном полу вечности. Тьфу! Застрелюсь…
