Сергей Валяев - Экстремист
Безобразие, товарищи, продолжал между тем полковник, кто-то делает попытку нарушить работу всего коллектива. Необходимо усилить бдительность. Есть мнение, указал на потолок, что лазутчик действует внутри коллектива. С этой минуты я, властью мне данной, объявляю время «Тотального недоверия».
Матушка моя! Я едва удержался на стуле. Такому образному и удачному определению — определению настоящего нашего положения. Если и вправду вражеские лазутчики пытаются подорвать канализацию. А без нее, как показывает практический опыт, ни какая власть не удержится. Неужели господин Орехов сам сочинил такой выразительный крендель: тотальное недоверие. Что-то на него не очень похоже. Нет ли за ним какого-нибудь кремлевского любителя сонетов и стальных стансов?
— Какие будут вопросы?
Вопросов было много. У полковника Бибикова. Он хотел выяснить, когда ему уходить на заслуженный отдых? Впрочем, этого он не хотел делать и принялся каяться во всех смертных грехах. В том, что родился, женился, четверть века тянул милицейскую лямку и от служебного рвения хотел признаться, что это он заложил обувную коробку с мыльным бруском в общественном клозете. Да ему помешали. Его коллега в моем лице. Я прервал героя и задал вопрос по существу:
— Тотальное недоверие — это как? Не доверять собственной тени?
— Тени своей доверяйте, — сдержанно улыбнулся господин Орехов. — Но проверяйте!..
Эта солдафонская шуточка вызвала радостное ржание у Бибикова и его подчиненных. Вот что значит глотать малокультурное, макулатурное чтиво. Читать классику надо, господа. Классику, вашу вертухайскую мать. Вот мои мальчики, например, воспитанные на «Борисе Годунове» даже не хмыкнули. Молодцы.
— Какие ещё будут вопросы? Нет вопросов. Тогда все свободны, — объявил полковник. — А Селихова попрошу остаться.
Я заскучал. Не люблю профилактических бесед. Без свидетелей. Вдруг дело кончится мордобоем. Доказывай потом, что не ты бил, а тебя. К счастью, мой боевой товарищ понимал, что мы находимся в начале пути и поэтому сели пить чай. С баранками.
За чашкой индийских опилок я получил неограниченные полномочия, как РУОП, и теперь мог проводить оперативно-разыскные мероприятия не только днем, но и ночью. Не только на земле, но и под. Не только в воздухе, но и в космосе.
Мать моя родина! Благослови своего строптивого сына на новые подвиги. Не дай ему раньше времени пасть на поле брани. Зачем такое паскудство? Работать трупом неинтересно и малоперспективно. Для живых.
Первый закон нашей жизни гласит: сила ответного удара должна быть равна силе удара врага. И даже чуть сильнее. Чтобы неповадно было размахивать обувными коробками с дешевым мылом. Или газетной трубочкой, маскирующей свинцовый костыль.
Правда, газетная проблема отошла в сторонку, уступив — картонной. Я это к тому, что проклятый короб для мужских туфель фирмы Salamandr 39 размера был изучен всей группой до молекулярного состояния. Вместе с часами. Мылом. И проводками. И что? Ничего. Мнение было одно — подобную «бомбу» мог сляпать даже детсадовское чадо. И подложить под вредную нянечку. Шутки ради.
Затем часа два мы прослушивали пленку с предупреждением о взрыве. И требованием миллиона американских денег.
Голосок был молодым и ломким. Юный бомбист убеждал, что аппарат радиоуправляем и всякий, кто попытается… Кажется, бомбиста много били в детском садике. По голове. Нянечки. Ночными вазами.
По поводу юмориста возникло несколько вопросов. Где он научился таким шуточкам? Неужели в кружке «шаловливые руки» в Доме Пионеров, что на Воробьевых горах? Кто и как пронес адскую машинку? И почему этот пиротехник не побеспокоился о своем миллионе? Мы бы ему дали два, лишь бы он перезвонил и назначил место свидания. Увы, деньги в этой истории играли второстепенную роль. А вот кто занес эту чуму? Полковник Бибикова бил себя в грудь и утверждал, что святым духом. У него есть доказательства…
Нет, не появления этого духа, а того, что никто из чужих не проходил мимо. Вообще никто не проходил? Нет, проходили; исключительно уважаемые люди, академики Блохинвальд, Боголюбов, Бренди, Векслер-Непомнящий, Панкратов-Белый, Смолянский-Московский…
— Достаточно, — не выдержал я. — У нас что? Академия наук?
— Никак нет, — отвечал служака. — Имело место быть совещания у Михаила Даниловича!
— В следующий раз будьте бдительнее, — предупредил я. — С академиками. Они тоже могут принести бомбу в п`ортфеле.
— Есть!
Денек заканчивался шуткой. Как и начинался. За окнами гуляла теплая ночь, освещенная бульварными фонарями. В облаках, как на волнах, качалась серповидная лодочка луны. Влюбленные на лавочках строили планы на будущее. Их будущее было куда темнее, чем наше.
Я закрыл окно и вопрос о мыльной бомбе. Все, на сегодня хватит! Пора собираться домой. Господин Свечкин, надеюсь, не собирается работать третьи сутки подряд? И я отправился в сортир, где имел честь летать над кафельным полом. Пошел не на поиски новых бомбовых зарядов. А по малой нужде. Перед дальней дорогой.
Открыв дверь в ватерклозет, я увидел под умывальником… знакомую обувную коробку! От ужаса я закрыл глаза и понял, что это не коробка, черт бы её побрал, а ведро. Обыкновенное цинковое, для мытья полов. Вот что значит, Саша, нервы. Как бы тебе не оказаться в одной палате с господином Смирновым, любителем зеленых попугайчиков.
Удивляясь своему маниакально-депрессивному состоянию, я зашел в кабинку. И это уже после первой трудовой недели. Веселые дела твои, Господи!
Выпустив из бачка маленький водопад, я выпал из отдельного кабинета и чуть не наступил на старушку. Она была в рабочем спецхалатике цвета переспелой сливы и усердно елозила по полу шваброй.
— Ой, бабуль! — сумел избежать столкновения. — Что ж это на ночь глядя?.. — вспомнил КЗОТ.
— Дык работа такая, сынок.
— Ну да-ну да, — и прошел по мокром плитам, как фламинго по отмели далеких и теплых островов.
Эх, острова-острова в океане. Никаких проблем на этих райских островах. И почему я не абориген? Сидел бы под пальмой и жевал кокос. Или ананас. И кормил бы ими розовых фламинго. Кр-р-расота!
Тут мои мечтания были прерваны бабулей. Она тянула из-под рукомойника ведро. Я посторонился. Ведро громыхнуло, как зенитно-ракетный комплекс «БУК-1М». Я заматерился про себя. А бабулька спросила:
— Сынок, обувки не надобно? Добрая обувка.
— Нет, спасибо, — буркнул я.
— Твоего размеру. Моднючие туфли.
— Не надо, — улыбнулся я, сдерживаясь.
— Как же они прозываются, — гомонил божий одуванчик. — Саламандер какой-то…
Я уже приоткрыл дверь, чтобы выйти вон и забыть боевую старушку, как кошмарный сон… И вдруг! Остановился, как громом, прошу прощение, пораженный.
— Что? — рявкнул я. — Как? Саламандра?
От моего рева и вида бабулька едва не лишилась жизни. Хотя и попыталась защитить свою честь от насильника. Шваброй. И ведром. Я понял свою ошибку и радостно ощерился, как киллер после удачного выполнения спецзаказа. Старушка перекрестилась — свят-свят! А я принялся её убеждать, что всю жизнь искал именно Саламандер, едрить его!.. И в доказательство своих слов вытащил пачку родных денежных знаков — покупаю не глядя.
— А нога у тебя, сынок, какая? — засомневалась бабуля, не зная, что и думать.
— Тридцать девять, — угадал я.
— У внученка ужо сороковой, — вздохнул оператор уборки половых поверхностей, как позже выяснилась профессия моей собеседницы. — Малы. Жмуть!
— Внучек! — подпрыгнул я, точно фламинго на отмели в период брачных танцев. — Есть! Ну, Саламандер!..
Да-да, вся эта история похожа на анекдот. А разве наша жизнь не есть нелепое недоразумение. В нашей работе великий Господин случай играет приметную роль. Вот не пожелай мой организм освободиться от урины и что? Искали бы мы этого оператора половых поверхностей месяц и нашли… Быть может.
Все-таки есть на свете Боженька. Услышал мои молитвы, пердушко старый, это я любя. От радостных чувств. Старушку Марью Петровну Чанову взяли в такой оборот бывшие муровцы во главе с Бибиковым, что через четверть часа я знал всю её подноготную.
Как в капле отражается море, так и жизнь бабульки отражается жизнь страны. Началась биография гражданки Чановой в переломный перестроечный период молодой республики, когда т. Сталин выдвинул лозунг: «Коллективизацию — в массы!» И молодуха-комунарка Машка, выполняя завет вождя, носилась за реквизированной у кулака скотиной, которая, солидаризируясь с бывшими своими хозяевами — вредными элементами, тощала и дохла. И когда она вся передохла, дохнуть принялись те, кто не пожелал участвовать в колхозном движении. Машке на исторической переправе повезло была молодая и сметливая: заметила, что при её емко-ебких видах у кобелиного уполномоченного трещат кожаные галифе.
