Сергей Валяев - Экстремист
— Идите! — разрешили нам.
Мы поднялись. Ба-бах! Ба-бах! Нет, это я шучу. Чтобы разрядить обстановку. И продолжили свой тернистый путь по дорожке.
Нас встречали. С ИЖевской двустволкой, инкрустированной серебром. Воинственно-грузный старик в генеральских шароварах. Мазепа фруктово-овощного товарищества. Дед Мазай во время половодья. С благородным крупным лицом бывшего вершителя судеб человеческих.
— Чего надо? — был необыкновенно вежлив.
— Поговорить надо, Матвей Кузьмич, — ответил я.
— Про что?
— Про жизнь.
— Тьфу на вас, — сказал генерал. И ружьем указал на веранду. Проходите, коль такие говорливые.
Веранда была завалена старым тряпьем, как трюм нефтеналивной баржи гнилым и дешевым товаром для малотребовательного нашего населения. Пылились старые журналы — иллюстрированный привет из прошлого. В горшках без воды обомлели навсегда коралловые отростки цветов. На столе скатертью лежала бархатная пыль. Упадок империи ничто по сравнению с душевной разрухой человека.
— Ну-с, я вас слушаю? — и плюхнулся в кресло-качалку. — Прошу садиться, господа.
Пришлось сесть на рассохшиеся табуреты, которые не развалились лишь чудом. Я коротко изложил суть проблемы и даже предложил ознакомиться с пасквилем.
Подхватив листок, генерал с ожесточением скомкал его в футбольный мяч и вышвырнул вон. Из веранды и своей жизни.
Я не согласился с таким положением вещей и предложил все-таки ознакомиться со статьей. И подал своему оппоненту новую газетку, но со старым содержанием.
Подхватив лист, генерал с ненавистью сжал его в теннисный мячик и метнул вон. Из веранды и своей жизни.
Я не согласился… Нашел новую, но со старым… Генерал взревел и стер в порошок… Потом мы схватились за оружие, чтобы разоружиться; поорали друг на друга и пришли к консенсусу, мать его так!
Генерал читает и, если у него возникнут вопросы, он может их задать. Нам. Чтобы утолить свое любопытство.
— Ох, сынки-сынки, — натянул очки на мясистый шнобель. — Ушел я от мирской суеты, а вы меня в это говно… говно.
— Надо, Матвей Кузьмич.
— От добра до худа — один шажок, — с укоризной покосился в мою сторону. — Молодые, не в понятии.
И принялся вчитываться в мелкие строчки, несущие в себе опасность. Странно, какое-нибудь словцо по своим разрушительным характеристикам может оказаться страшнее пули со смещенным центром тяжести. Так вывернет кишки красное словцо, так обессилит душу, так искромсает жизнь, что остается только удавиться. Перед убойной силой нескольких буковок, сцепленных друг с другом, как ракеты «земля-воздух», исходящих со степелей журналистского пера.
— Да, — сказал генерал Самойлович. — Заказная статейка. Только уж кто-кто, а не я.
— А кто?
— Хуай в пальто! — генерал тоже был слаб на стихотворную рифму. Покачался в кресле-качалке. — Меня стрельнули, как ты, хлопчик, птичку. Думал, высоко летаю. — Вспомнил. — «Уволить с несоответствием занимаемой должности.» Во как, забористо!
— Неуплата налогов, Матвей Кузьмич, — решил я спровоцировать собеседника на откровения.
— Сынки, брехня!
— Около пятисот миллионов рубликов! С прибыли.
Генерал Самойлович вспомнил про ружьецо, да им некстати заинтересовался Резо-Хулио, тоже неравнодушный к такой подарочным обрезам.
— Ну-ну, — крякнул наш собеседник. — Обложили? А зачем?
— Ищем истину, Матвей Кузьмич.
— Ха, истину, — хохотнул. — Кому она нужна, дура! Когда все в пекло… в тартарары… — махнул рукой. — Не там ищите, друзья мои. Я свое отыграл, но в ящик играть мне… рано-с!
— А на вас грешат, Матвей Кузьмич, — посчитал нужным предупредить. Уж если решат, то и пулеметы не помогут.
— Да уж, — хекнул Самойлович. — Горек будешь расплюют, сладок будешь расклюют.
— А мы к вам с участием.
— Не спеши словом, спеши делом, — прервали меня. — Где у нас, хлопцы, истина?
Резо-Хулио хотел ответить, как всегда в рифму, но генерал опередил: в вине. То есть в нашем деле без бутылки не обойдешься, где эта благословленная истина и хоронится.
Мы были приглашены в райский уголок, находящийся за домом. Между соснами бродили экзотические птицы с маленькими злыми головками — павлины. Одна пава распушила хвост и выглядела среди корабельных деревьев, как топ-модель среди эскимосов.
— Моя радость, — признался генерал. — Люблю этих куриц. А чего люблю, не знаю… Покойница-женушка ругалась, блажуешь, старый черт. Блажую себе в удовольствие.
— А пингвинчиков нет? — пошутил Хулио, разливая красное, домашнее винцо по деревянным кружкам.
— А зачем? — удивился Самойлович.
— Для гармонического развития естества, — туманно ответил наш друг и поднял тост за доброго хозяина, за гостеприимный дом, за солнце, благословляющее этот угол, за павлинов и пингвинов…
— Ты бы хоть жестом отмечал, когда можно выпить, — прервал я тамаду.
— За госпожу-удачу, господа, чтобы она почаще нам давала…
— Чего давала-то? — фыркнул Никитин.
— Того… встреч!.. Ааа! — и что-то проклекотал на своем родном языке, мол, в каком обществе я вынужден находиться: орел среди павлин-пингвинов!
Вино было кисловатым, с запахом холодного утреннего багрянца и кистей красной рябины.
Все-таки чудной народец проживает на среднеравниной полосе. Гонит винцо-горе из рябины, промороженной осенними ночными заморозками, листает от скуки прошлогодние журналы, где между страниц плющится прошлое, и разводит странную чужую птицу, пугающую своим мерзко-пронзительным песнопением мирную округу.
— Гули-гули, — и генерал швырнул в сторону птичьего отряда жменю проса. Птицы всем высокомерным видом показали, что презирают такое фамильярное отношение к своей красе неземной: какие мы, к персидской матери, гули-гули. — Ишь, принцессы! Сейчас соседа Петю кликну, он вам, кралям, вклинит колышек.
Я понял, что надо торопиться с исповедью хозяина, и напомнил о теме нашего разговора.
— Хлопчики, я боевой генерал, так?
— Так.
— И я буду всей этой хеепней бухгалтерской!.. Лучше смерть.
— Не понял, Матвей Кузьмич, — признался я.
— Сейчас поймешь, — пообещал генерал и, залив в горячие меха литр бражки, начал свое трагико-комическое повествование. О невидимом рынке, где все продается и покупается. И не только оружие.
На этом рынке генерал Самойлович считался большим докой и отличным специалистом. Прочитывал любую сиюминутную политическую ситуацию в мире и знал кому, где, и за сколько «впарить» красного товару. Чтобы и купец доволен был, и покупатель рад.
Во время блаженных времен Ильича Второго экспорт стреляющей кухонной утвари достигал до двадцати миллиардов долларов. Все говорили о мире и вооружались до зубов. Хорошие времена были, хлебные. Потом наступили другие времена!
Было такое впечатление, что у новых кремлевских мечтателей полностью отсутствует мозговое вещество, а вместо него функционирует копчик. Или то, что ниже.
Нормальная практика торговли рухнула от краснобайства политических мудозвонов. Под гильотину с истерической помпой угодил весь ВПК. Это все равно что зарезать павлина и сварить из него тухлый супец, как образно выразился генерал.
И в результате этой перекройки мы в казну получили ноль целых и одну десятую пенчика, то есть копейки. А вот плешивый дядюшка Джо нынче хорошо устроился — до 80 % гонит экспорта. И никаких чувств не испытывает, кроме глубокого удовлетворения. Как говорится, кому-то сладкий медок, а кому-то соленый херок!
Когда малость одумались в кремлевских палатях, было поздно. Золотой дождик шел над Охлахомой, а над нашей родной Тамбовской или там Курской губерниями безоблачное небо. Засуха, и такая — хоть вой!
Начали искать виновника засухи и, понятно, нашли — кто в ответе за осадки? Главный метеоролог Самойлович. А подать его сюда?
Подали главного растратчика и подлеца. В соответствующей, понимаешь, упаковке. Государю-батюшке. Тот был немилосерден:
— Безобразие! Почему засуха, ирод?
— Так это, свят батюшка… Отогнали от родимой земельки грозо-вые облака… И кто? Свои же кремледумцы.
— Ничего не знаю, — отвечал Государь-хмельны очи. — Казну мою тянешь, понимаешь… — И опричникам. — На кол его!.. Тьфу! В отставку, супостата!
Тут я, притомленный иносказательным повествованием, не выдержал и задал конкретный вопрос: кто из служивых людишек занимался казной?
— Литвинов, сукин сын, — крякнул генерал. — Гадкий человечишко, хапал, оказывается, ртом и наоборот, значит. А с виду — сопля в обмороке.
— И где её найти?
— Кого?
— Соплю.
Генерал выразительно закатил глаза к небесам: удавился, сердечный, как есть удавился, опосля проверки КРУ Минфина. Мог сбегнуть на Мальдивы с котомкой, да трусоват сказался. Убег на воздушные острова, где скоро все будем. От такой жизни.
