Рэй Брэдбери - Голливудские триллеры. Детективная трилогия
Я закончил, запил этот факт мартини и замолчал.
— Ну что ж, кажется, наше «Убийство в Восточном экспрессе» прибывает на конечную станцию? — спросил Фриц, развалившись, как римский император в купальне.
— Да.
— А дальше — вот что… — произнес он своим тевтонским гортанным голосом. — Скажи мне, готов ли ты приступить к работе над киносценарием под названием «Все смерти Раттиган»? Начиная с понедельника, пять сотен в неделю, всего десять недель плюс двадцать тысяч премии, если мы все-таки снимем эту хрень?
— Хватай деньги и беги, — сказал Генри.
— А ты как думаешь, Крамли, — принять предложение?
— Само расследование, конечно, — полная чушь, но для фильма — то, что надо.
— Ты правда так считаешь? — воскликнул я.
— Извини, таких придурков, как ты описал, в реальной жизни не бывает.
— Господи, и чего ради тогда все это… — Я обессиленно рухнул на стул. — Не хочу больше жить!
— Сейчас захочешь… — Фриц согнулся в три погибели и принялся что-то рисовать в блокноте.
Кажется, это были пять сотен в неделю.
Закончив, Фриц бросил на стол чек на пять долларов.
— Вот твое жалованье за первые десять минут!
— Значит, ты тоже думаешь, что все это чушь? Тогда не надо… — Я отодвинул от себя чек. — Я надеялся, что хотя бы один из вас примет мою идею целиком…
— Я приму.
Все посмотрели на слепого Генри.
— Подписывай контракт, — сказал он, — только пусть он сначала распишется в том, что действительно верит каждому твоему слову!
После недолгих сомнений я быстро настрочил свою прокламацию. А Фриц, недовольно ворча, поставил под ней свою подпись.
— Чертова баба! — бубнил он. — Сваливается на голову, обвивается вокруг горла, как змея. Да кому она нужна: убьет она себя, не убьет, — кому это интересно? Это же полный бред. Так я и поверил, что она испугалась собственной записной книжки… А потом еще побежала разыскивать всех уродов, которые встретились ей на жизненном пути. Как же, держи карман шире! Вот ты бы испугался какой-то сраной телефонной книги? Можешь не отвечать! Я уверен, должна быть настоящая причина, почему она ударилась в бега. Для этого нужен веский мотив. Зачем она совершала все эти телодвижения? Чего хотела добиться? Постой-постой…
Фриц на глазах побледнел, а потом стал медленно, но неуклонно краснеть.
— Нет. Да. Нет. Этого не может быть. Нет. Да. Точно!
— Что точно, Фриц?
— Хорошо, что я иногда разговариваю сам с собой. И хорошо, что сам себя слушаю. А кто-нибудь еще это слышал?
— Но ты ничего не сказал, Фриц.
— Я буду говорить сам с собой, а вы подслушивайте, ja?
— Ja.
Фриц прожег меня взглядом до самых печенок. Потом погасил злобу глотком мартини и начал:
— Месяц или два назад она приперлась ко мне на работу. Прибежала вся в мыле. «Это правда, — кричит, — что ты приступаешь к новому фильму? Пока без названия?» — «Ja, — говорю я ей, — возможно». — «А для меня там есть роль?» А сама виснет у меня на шее, прыгает на колени. «Нет же, нет!» — говорю. «Да же, да! Должна же она быть, обязательно должна. Какая роль, Фриц, ну, скажи!» Не надо было ей говорить. Зачем я все ей выболтал, прости господи! Пристала: «Скажи, что за фильм, Фриц?» — «Это только задумка, тебе знать ни к чему», — говорю я ей. «Да, ты прав, Фриц, но бога ради, пожалуйста, скажи! Какой фильм?»
Фриц не обращал на меня никакого внимания. Разглядывая сквозь монокуляр звездное небо, он говорил сам с собой, а мы только подслушивали.
— «Эта роль не по тебе», — говорю, — продолжал он, — тогда она заплакала. «Ну, пожалуйста, — говорит. — Ну, попробуй меня». А я ей говорю: «Есть роли, Констанция, которые тебе никогда не сыграть, такое ты никогда не играла… — Фриц порывисто приложился к стакану. — Орлеанская дева». А она как закричит: «Жанна д’Арк! Боже мой! Жанна! Я должна это сыграть! Я бы все свои роли отдала за эту одну!»
«Должна это сыграть! — отозвалось эхо. — Жанна!» Какой-то плачущий голос зазвучал у меня в ушах. Потом пошел дождь. Где-то капала вода. А потом в темноте зажглось сразу много зажигалок, и они осветили какую-то женщину — она была чем-то расстроена, плакала и говорила: «Если бы не мои голоса, я бы впала в уныние! Здесь, на просторе, в тишине, звон колоколов слышится, как будто с небес… И от каждого удара тянется долгий отзвук… В этом отзвуке живут мои голоса!»[506] И подземная публика прошептала: «Это Жанна…»
Жанна д’Арк.
— О боже, Фриц! — крикнул я. — Повтори!
— «Святая Жанна»…
Я отшатнулся и свалил свой стул.
Фриц продолжал:
— Я говорю ей: «Слишком поздно, Констанция». А она говорит: «Нет, никогда не поздно». А я ей говорю: «Послушай, давай я дам тебе задание: если справишься, если сможешь сыграть сцену из „Святой Жанны“ Шоу — шансов мало, конечно, но чем черт не шутит, — тогда получишь эту роль». Она чуть не в обморок. Кричит мне: «Подожди! Я уже умираю! Подожди, я вернусь…» И убежала.
— Знаешь, Фриц, что ты только что сказал?
— Что, что! «Святая Жанна»!
— Господи, Фриц, как ты не понимаешь? Мы сбились со следа из-за того, что она сказала отцу Раттигану. Она кричала: «Я убила их, убила! Помоги мне их похоронить!» И мы подумали, что она говорит о старике Раттигане с Маунт-Лоу, о Царице Калифии с Бункер-Хилл… А ведь все на самом деле не так! Она их не убивала, она просто хотела, чтобы ей помогли убить… Констанцию!
— Еще не легче. Приехали… — проворчал Крамли.
— «Помоги мне убить Констанцию!» — говорила Констанция. Спрашивается, зачем? Ради Жанны д’Арк! Вот ответ. Ей просто до зарезу нужна была эта роль. Она же целый месяц к ней готовилась. Так ведь, Фриц?
— Подожди, я только выну монокуляр и вставлю обратно… — Фриц смотрел на меня застывшим взглядом.
— Послушай, Фриц! Она прекрасно понимает, что эта роль не ее… И все-таки есть один способ, чтобы она смогла стать Святой Жанной!
— И какой же, не скажешь ли?
— Скажу ли! Ей просто нужно было убежать от тебя, вернуться в свое прошлое — и жестко пересмотреть всю свою жизнь… Вырвать с корнем, убить одну за другой все свои сущности, изгнать всех призраков… И только потом, когда все эти Констанции будут мертвы, можно было приступать к заданию. Только тогда она могла бы попробовать приблизиться к этой роли — только попробовать, без всяких гарантий, что получится. Она ведь в жизни не играла ничего подобного. Такого шанса у нее еще не было никогда. Но все это обретало смысл только при одном условии: она должна убить свое прошлое. Как ты не понимаешь, Фриц? Этим объясняется все, что происходило в последнюю неделю. С Констанцией, со всеми остальными… Все эти ее внезапные появления, исчезновения и воскрешения из ниоткуда…
— Нет, нет! — замотал головой Фриц.
— Не нет, а да, — сказал я. — Как только ты назвал имя, мне сразу все стало ясно. Святая Жанна — вот он, настоящий мотив. Недостижимая мечта всех женщин на этой земле…
— О господи, убейте меня!
— Нет, Фриц! Ты будешь оправдан! Это же ты разгадал этот ребус! Теперь, если мы найдем Констанцию и скажем ей, что, может быть, возможно, не исключено — она получит этот шанс… С некоторой долей… — Я запнулся. — Фриц! Ну, говори…
— Что?
— Если Констанция внезапно преобразится в Орлеанскую Деву… Если она будет выглядеть неправдоподобно молодо, изменится чудесным образом — тогда ты дашь ей эту роль?
Фриц нахмурился.
— Только, пожалуйста, сделай милость, не надо на меня давить!
— Я не давлю. Но послушай. Разве у нее не было в жизни периода, когда она могла сыграть Деву?
— Да, был, — помолчав, сказал Фриц. — Но тогда было — тогда, а сейчас — это сейчас!
— Выслушай меня. Если все же случится чудо — и у нее получится? Просто подумай о ней, как будто — вот она, стоит здесь. А от прошлого абстрагируйся совсем. Вспомни ту Констанцию, которую ты знал когда-то… Ей бы ты дал эту роль — если бы она попросила?
Фриц взял в руки свой стакан. Потом поставил его и наполнил из запотевшего хрустального графина. И наконец сказал:
— Ну, хрен его знает… Наверное, мог бы. Но только не дави на меня. Ради всего святого, не дави!
— Фриц, а если мы найдем ту самую Констанцию и она тебя попросит — согласишься ли ты хотя бы… подумать?
— О господи! — взорвался Фриц. — Мама моя дорогая! Да! Нет! Не знаю!
— Фриц!
— Черт возьми, прекратишь ты ныть или нет! О’кей! Согласен! Но только — подумать!
— Отлично! Потрясающе! Теперь, если только нам удастся…
Независимо от меня мой взгляд заметался по берегу, пытаясь отыскать вдалеке вход в этот чертов водосток. Когда я спохватился — было уже поздно.
И Крамли, и Фриц все просекли.
— А юноша-то, не будь дурак, знает, где Медея, — сказал Крамли.
Знаю, да, конечно, знаю! Сам же и спугнул ее своими идиотскими воплями!
