Екатерина Савина - Проклятие китайского колдуна
– Интересно, – сказала я, – а как вы нашли мой номер вы помните?
– Это помню, – сказал Михаил, – подошел к Киму да спросил. Описал вас, он мне все рассказал. В какой номере, да сколько на чай даете. Да! – вспомнил Михаил. – Ким говорил, что вы совсем не даете на чай. А здесь так не принято… Обижаются люди.
– Ким – это официант? – спросила Даша. – Китаец, да?
– Ким – это управляющий здешний, – важно ответил Михаил, – он кореец. Я же три года в этой гостинице живу. Всех здешних знаю. Так что – если что случится – обращайтесь ко мне. Я завсегда помочь готов.
Михаил снова душераздирающе зевнул – так, что его усы вздыбились до самых бровей.
– А нет у вас чего-нибудь выпить? – спросил он. – А то я засыпаю совсем. Неприлично получится – пришел в гости, да еще и заснул, вместо того, чтобы общаться…
– Кажется, в баре были какие-то напитки, – вспомнила я, – сейчас посмотрю.
Я поднялась со своего места и направилась к бару, на ходу включая свет во всех комнатах.
– А давайте перейдем в холл! – услышала я Дашино предложение, – там просторнее!
В баре был неплохой выбор напитков. Как же это я раньше не сообразила про бар? Ведь знала, что в лучших номерах каждой более или менее приличной гостиницы всегда есть бар, и не нужно никуда идти за бутылкой… Все это наша неистребимая русская привычка – спиртное, которое покупается пусть даже в самых невероятных количествах, остается – в лучшем случае – до следующего утра. Какому русскому придет в голову хранить закупоренные разнокалиберные бутылки, дожидаясь желания выпить? Да никакому – у большинства моих сограждан желание выпить наступает тогда, когда он видит бутылки…
– Ну, пойдемте в холл! – все звала Даша Михаила. – Там ведь просторнее.
– А здесь интимнее! – возражал Михаил.
– Что?!
– Я в смысле, что располагает к этой… задушевной беседе, – быстро поправился Михаил.
Из всего ассортимента – упомяну еще раз, богатейшего – я выбрала большую бутылку виски. Отыскав сифон и три стакана, поставила все это на поднос и направилась в спальню.
«Лед, наверное, в холодильнике есть, – подумала я, – ну да черт с ним. Итак – все, как в лучших домах Филадельфии. Виски с содовой… А приходить в гости и первым делом стремится в спальню в хозяевам, пусть даже и с букетом цветов в руках – это, извините, свинство».
Михаил повел себя точно так, как я и предполагала. Увидев в моих руках поднос, на котором призывно поблескивала четырехгранная большая бутылка шотландского пойла, он поднялся с кресла и послушно проследовал за мной, словно гамельнская крыса за целым отрядом военных флейтистов.
Даша потянула за шнурок с серебряной кисточкой на конце. Под потолком вспыхнула яркая лампа, электрический свет, отразившись в сотнях гранях, по-видимому – хрустальной люстры, немедленно залил весь холл.
– Черт, – поморщился Михаил, – глаза режет. Чего так ярко-то… Надо бы…
Он выразительно посмотрел в сторону небольшой настольной лампы и двинулся было туда, но на половине дороги был остановлен Дашиным вскриком.
– Что случилось? – спросила я.
– Вот, – показала она, – стакан кто-то разбил. А я чуть не наступила на осколки…
Обернувшись, она выразительно посмотрела на Михаила.
– Это не я, – ничуть не смутившись, заявил он, – я ничего не разбивал. Это точно – я с вещами очень аккуратен. Даже когда пьяный в говно… Извините.
– Не вы так не вы, – проворчала Даша, – в любом случае – прибрать нужно.
– Вот и займись, – сказала я, – а я пока приготовлю напитки.
Даша вздохнула и пошла разыскивать что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее веник или швабру.
Я вдруг почувствовала, как мне хочется спать.
«И с какой это стати мне приходится суетиться здесь и делать напитки, и ублажать этого пьяного усатого придурка? – подумала я. – Из-за того, что он вперся в мой номер ночью – пусть даже и с букетом цветов? Ну ладно, посидим полчасика, выпьем по стаканчику и вытолкаю я этого кренделя взашей…»
– Нет, надо все-таки переключить свет, – снова послышался голос Михаила, – неприятно очень. А так – включим настольную лампу и все. Интимность полная…
«На интимность намекает какую-то, – неприязненно подумала я, – третий раз уже говорит. Никакой интимности не будет – пусть не надеется».
Тотчас свет погас, но через несколько минут темнота сменилась мягким светом настольной лампы.
– Вот так, – удовлетворенно проговорил Михаил, – а вы говорили…
Внезапно голос его изменился. Через несколько секунд я услышала смертельно испуганного человека:
– Что это?.. Мама…
Поведение Михаила было настолько абсурдным, что совершенно естественно для меня было предположить – он просто-напросто дурачится.
– Темновато, – сказала я, оборачиваясь к нему, – как-то она – ваша лампа – тускло…
Я осеклась. Чувство, мгновенно стянувшее мне грудь, родилось где-то в затылочной части головы и, спустя тысячную долю секунды, разрослось до такой степени, что у меня перехватило дыхание.
«Смертельная опасность! – запульсировало у меня в висках. – Смертельная опасность»!
«Что же мне делать? Где опасность? Что случилось?» – вспыхнули и погасли вопросы.
«Бежать!» – моментально выдало ответ мое подсознание.
Я шагнула назад, с силой выдохнула, чтобы восстановить дыхание.
– Бежим! – крикнула я, – бежим, Михаил!! Быстрее отсюда!!!
В глазах Михаила ясно отражалось несомненное желание поскорее убраться из этого странного номера. Но, вместо того, чтобы немедленно сорваться с места, он повел себя довольно странно – рухнул на колени, будто ему кто-то подрубил сзади ноги и схватился обеими руками за горло.
Я отступила еще на шаг. Дышать мне становилось все труднее. Перед глазами замелькали черные точки, постепенно превратившиеся в черных тонких птиц. Я посмотрела на Михаила.
– Ну чего ты!! Давай скорее! Поднимайся, бежим отсюда!
Выкрикнув это, я вдруг поняла, что на второй такой крик у меня, кажется, не осталось сил.
Из лампы, рядом с которой на коленях стоял Михаил, потянулись тонкие струйки черного дыма – вот их-то я и принимала за птиц. Странно – откуда в комнате птицы? И как может быть…
У меня уже начинало мутиться сознание.
Я посмотрела на Михаила – он замычал и повалился вперед, отпустив горло, упал на вытянутые руки. Захрипел и поднял на меня совершенно посинелое, искаженное мукой лицо.
– А что это тут у вас так тихо? – раздался позади меня тонкий Дашин голосок.
Весточка из внешнего мира вдребезги разнесла стеклянную паутину, уже опутывавшую мои мозги. Теперь точно знала, что мне нужно дальше делать.
– Не входи! – крикнула я Даше. – Не входи, беги отсюда в коридор!
– А что слу…
– Беги!
Больше Даша ничего спрашивать не стала. А я на странно негнущихся ногах подобралась к полузадушенному струйками дыма из лампы Михаила и, схватив его за руку, попыталась поднять на ноги.
Он замычал, тряся головой, и я поняла, что едва ли у него остались силы просто находиться в вертикальном положении – не то что идти.
Стараясь не дышать и мучаясь от невероятной силы головной боли я волокла хрипящего Михаила за руку.
Не помню, как и когда мы оказались за пределами моего злополучного номера. Помню только, что умница Даша тут же захлопнула за нами дверь и отсекла страшные щупальца, тянувшиеся из зараженной чем-то настольной лампы.
– Врача? Врача? – суетилась вокруг нас Даша.
– Не нужно, – с трудом выговорила я, – пусть никто не заходит… в мой номер. Нам… помоги добраться… вы… выбраться на свежий воздух. На балкон… как он… пентхауз…
С помощью Даши я поднялась на ноги. Михаил, спасенный мною, без сознания лежал на полу. Я прошла несколько шагов и вдруг черные птицы снова ожили в моей несчастной голове. Больше ничего не было, кроме проводившего меня в небытие тревожного крика Даши.
* * *
Воздуха не было, был только страшно кисель из крохотных острейших осколков льда и окаменевших крупиц снега – следовательно ничего удивительного не наблюдалось в том, что открывая рот в надежде сделать вдох, я только набивала себе рот стылой кашей, а бритвенные лезвия льда кромсали мне горло и губы в кровь.
Тысячи и тысячи лет прошло с тех пор, как я вынырнула на поверхность и оказалась в непроглядной мгле, в которой также не было никакого воздуха.
Черные птицы с лицами больных дурными болезнями людей появились внезапно – острые когти чиркнули по моему черепу – я почувствовала треск и ужасную боль – два или три невероятно сильных клюва вырвали у меня несколько прядей волос.
«Небытие, – крутилось у меня в голове, – просто сон. Просто обморок, вызванные недостатком кислорода… Но разве бывают такие сны, где все ощущения по яркости нисколько не уступают реальности? Кожа моей головы дико саднит – места, насильно лишенные волосяного покрова просто горят огнем. Липкая кровь стекает мне на лицо и…»
