Ричард Фримен - Око Озириса
— Совершенно верно, черт возьми! — воскликнул Джервис.
— Мы должны попытаться удержать их от излишнего скандала, — сказал Торндайк.
— Но вернемся к вашему вопросу, Барклей. Что же делать? Хёрст, наверно, скоро предпримет какие-нибудь шаги. Не знаете ли вы, будет ли Джеллико на его стороне?
— Нет, не будет. Он отказывается предпринимать какие-либо шаги без согласия Годфри, по крайней мере, он так говорит теперь. Он сохраняет самый корректный нейтралитет.
— Это хорошо, — сказал Торндайк. — Хотя он может совершенно переменить позицию, когда дело дойдет до суда. Из того, что вы сказали, я заключаю, что Джеллико предпочел бы привести в исполнение завещание и покончить с этим делом. Это вполне естественно, поскольку он получит по завещанию две тысячи фунтов стерлингов и ценную коллекцию. Поэтому мы не сделаем большой ошибки, если примем, что хотя Джеллико и будет сохранять видимый нейтралитет, все же он скорее будет действовать в интересах Хёрста, чем в интересах Беллингэма. Отсюда вывод: что Беллингэму необходим хороший советчик, а если дело пойдет в суд, — то хороший адвокат.
— Он не имеет средств ни для первого, ни для второго, — сказал я. — Он беден, как церковная крыса, а горд, как чёрт. Безвозмездной помощи адвоката он не примет.
— Гм… — промычал Торндайк, — это очень некстати. Не можем же мы допустить, чтобы Беллингэм проиграл дело за неимением профессионального адвоката. Это одно из самых интересных дел, какие когда-либо мне попадались, и я не хочу, чтобы оно шло кое-как. Не думаю, чтобы он стал возражать против дружеского неофициального совета, а нам ничто не может помешать начать производить кое-какие предварительные разведки.
— Какого характера?
— Для начала мы должны убедиться, что условия пункта второго не были выполнены, что Джон Беллингэм не был погребен в пределах упомянутых им приходов. Очевидно, он не был там погребен, но мы все-таки ничего не должны принимать на веру. Затем мы должны удостовериться, что его уже нет в живых и что тело его не может быть найдено. В конце концов, ведь не исключена возможность, что он еще жив — и наше дело напасть на его след. Мы с Джервисом можем навести эти справки, не говоря ни слова Беллингэму. Мой ученый собрат может просмотреть записи погребений, не забывая и крематориев, в самом Лондоне, а я возьму на себя все остальное.
— Неужели вы действительно думаете, что Джон Беллингэм может быть еще жив? — сказал я.
— Раз его тело не было найдено, такая возможность не исключена. Сам я считаю это в высшей степени невероятным, но это невероятное необходимо проверить, прежде чем откинуть такую возможность.
— Эти розыски мне представляются безнадежными, — заметил я. — С чего же вы предполагаете начать?
— Я думаю начать с Британского Музея. Люди, служащие там, могут дать какие-нибудь указания относительно его переездов. Я знаю, что сейчас производятся очень важные раскопки в Гелиополисе; сам директор Египетского отдела находится в настоящее время там, а доктор Норбери, который временно его замещает, — старинный друг Джона Беллингэма. Я зайду к нему и постараюсь разузнать, не было ли чего-либо, что могло бы внезапно заставить Джона Беллингэма уехать за границу, — в Гелиополис, например? Может быть, он в состоянии будет мне сказать, что именно побудило пропавшего предпринять свою последнюю, весьма загадочную поездку в Париж. Он может дать нам очень важную нить. Между тем, Барклей, вы, со свойственным вам тактом, должны попытаться примирить вашего друга с тем, что он должен разрешить вам приняться за это дело. Объясните ему, что я делаю это исключительно в целях обогащения своих же собственных познаний.
— С вашей стороны чрезвычайно любезно принимать такое участие в деле моих друзей, — сказал я. — Будем надеяться, что они не станут глупо упорствовать, не желая поступаться своею гордостью.
— Вот что я вам скажу! — воскликнул Джервис — Мне пришла в голову блестящая мысль. Вы устроите у себя маленький ужин и позовете нас и Беллингэмов. За ужином мы с вами атакуем старика, а Торндайк употребит все свое красноречие, чтобы убедить дочь. Эти убежденные и неисправимые старые холостяки, вы знаете, совершенно неотразимы.
— Видите ли, мой уважаемый младший коллега обрекает меня на вечное безбрачие, — заметил Торндайк. — Но, — добавил он, — его предложение действительно очень хорошо. Дружеская беседа за ужином даст нам возможность великолепно объяснить ему все.
— Да! — сказал я. — Именно так. Мне самому эта мысль очень нравится. Только я не смогу этого устроить в ближайшие дни, так как у меня сейчас есть работа, которая занимает все мое свободное время.
Оба моих друга вопросительно посмотрели на меня, и я вынужден был рассказать им всю историю с порезанной рукой и с Тель-Эль-Амарнскими письменами.
Идиллия в музее
Благодаря ли тому, что ежедневная практика восстановила мою прежнюю стенографическую беглость, или же просто мисс Беллингэм переоценила количество предстоящей нам работы, но на 4-й день наша работа была почти закончена, и я готов был молить судьбу, чтобы она еще хоть немного продлилась, чтобы лишний раз понадобилось идти в читальный зал. Хотя наш совместный труд продолжался очень недолго, но он успел внести большие изменения в наши отношения. Самая близкая, самая лучшая дружба создается общностью работы и, по крайней мере, между мужчиной и женщиной такая дружба — наиболее искренняя и здоровая. Каждый день, приходя в Музей, я находил целую груду книг с отмеченными местами и приготовленными записными книжками в синих переплетах. Каждый день мы усердно занимались выписками, потом возвращали книги, вместе выходили, затем пили чай в молочной и, наконец, отправлялись домой, обсуждая сделанную за день работу и говоря о тех далеких временах, когда царствовал Эхнатон и писались Тель-Эль-Амарнские таблички.
Хорошее это было время, такое чудесное, что, передавая в последний раз книги, я вздохнул при мысли, что теперь все позади. Впрочем, работа была уже закончена, и рука моей прелестной пациентки поправилась. Сегодня утром я снял лубок, и она более не нуждалась в моей помощи.
— Что же мы теперь будем делать? — спросил я, когда мы вышли в главный зал. — Идти пить чай слишком рано. Не пройтись ли нам по галерее?
— Почему бы нет? — ответила она. — Мы можем посмотреть предметы, связанные с нашей работой. Наверху, например, в III Египетском зале есть рельефное изображение Эхнатона. Пойдемте туда.
Я охотно согласился и отдал себя в распоряжение своей умелой руководительницы; мы направились через Римскую галерею, минуя длинный ряд римских императоров с малооригинальными лицами, похожими на современные.
— Я не знаю, — сказала она, останавливаясь перед бюстом Траяна, — как и благодарить вас за все, что вы для меня сделали, не говоря уже о том, что я никогда не смогу отплатить вам.
— Это совсем не нужно, — возразил я. — Работать с вами доставило мне огромное удовольствие — в этом моя награда. Но все же, — добавил я, — если вы захотите, то в вашей власти сделать мне большое одолжение.
— Какое же?
— Оно имеет связь с моим другом, Торндайком. Я ведь говорил вам, что он энтузиаст. По некоторым причинам он крайне заинтересован тем, что касается вашего дяди, а если начнется судебная процедура, он очень хотел бы быть в курсе этого дела и давать дружеские советы.
— Чего же вы от меня хотите?
— Вот чего. Если Торндайку представится какая-нибудь возможность быть полезным вашему отцу, вы должны употребить все свое влияние, чтобы м-р Беллингэм принял, а не отклонил его помощь, конечно, если вы сами ничего не имеете против.
Несколько мгновений мисс Беллингэм задумчиво смотрела на меня, а затем тихо рассмеялась.
— Большая любезность, которую я должна вам оказать, сводится к тому, чтобы позволить вам сделать нам еще большую любезность через посредство вашего друга.
— Нет, — запротестовал я. — Вы ошибаетесь. Доктором Торндайком руководит совсем не доброжелательство, а профессиональный интерес.
Она скептически улыбнулась.
— Вы не верите? — продолжал я. — Возьмем другой случай. Почему хирург встает ночью с постели, чтобы сделать экстренную операцию в госпитале? Ему не платят за это. Неужели вы думаете, что это альтруизм?
— Конечно, да. А разве нет?
— Конечно, нет. Он поступает так потому, что это — его дело, потому что его обязанность — бороться с болезнями и побеждать их.
— Не вижу большой разницы, — сказала она. — Работа эта делается из любви к ней, а не из-за оплаты. Тем не менее, я сделаю так, как вы хотите, если это понадобится. Но не буду считать, что отплачиваю вам этим за вашу любезность.
— Мне все равно, лишь бы вы это сделали, — сказал я, и некоторое время мы молча продолжали свой путь,
