Ричард Фримен - Око Озириса
Как только служанка вышла из комнаты, я преспокойно вышел через балконную дверь, притворив ее за собой, прошел через боковую калитку, осторожно придержав щеколду перочинным ножом, чтобы не произвести стука при захлопывании.
Мне нечего описывать остальные происшествия этого дня, включая подбрасывание скарабея: все уже известно. Но считаю нужным сделать несколько замечаний относительно костей. Ошибки в моих действиях тут произошли потому, что я не имел понятия, как могут голые кости дать так много указаний медицинскому эксперту?
Попорченная мумия Себек-Хотепа, разрушаясь от влияния воздуха, была для меня не только неприятным зрелищем, она представляла опасность. Это была единственная оставшаяся связь между мною и исчезновением человека. Мне надо было от нее отделаться, и вот, в несчастную минуту, явилась мысль воспользоваться ею.
Существовало несомненное опасение, что суд откажется признать смерть завещателя так скоро. И если решение суда будет отложено, то утверждение завещания может не состояться при моей жизни. А если эти кости Себек-Хотепа подсунуть взамен костей завещателя, то все может благополучно разрешиться. Но я знал, что целый скелет не может быть признан скелетом Беллингэма. У него были разбиты коленные чашки и попорчено бедро, следы чего должны были остаться навсегда. Но соответственно подобранные кости, положенные в подходящем месте вместе с каким-нибудь предметом, несомненно принадлежавшим покойному, казалось мне, устранят всякие затруднения.
Вам известен весь мой план вплоть до случайного отделения правой кисти, которая отломилась, когда я укладывал кости руки в саквояж. Как ни был ошибочен этот план, он имел бы успех, не прими вы участия в этом деле.
Таким образом, почти два года я был в полной безопасности. От времени до времени я захаживал в музей убедиться, что тело покойного сохраняется хорошо. И у меня было чувство удовлетворения от мысли, что оно, хотя и благодаря случайности, помещено согласно пункту второму, и притом не в ущерб моим интересам.
Пробуждение настало для меня в тот вечер, когда я увидал вас у ворот Темпля в разговоре с д-ром Барклеем. Я сейчас же заподозрил что-то неладное и понял, что слишком поздно что-нибудь предпринимать. С тех пор я ждал этого посещения с часу на час. И теперь час пробил. Вы выиграли, а мне остается только заплатить свой долг, как честному игроку.
Он умолк и спокойно закурил папиросу. Инспектор Бэджер зевнул и отложил свою записную книжку.
— Вы кончили, м-р Джеллико? — спросил он. — Я хотел бы исполнить буквально все, как мы условились, знаете ли? Хотя теперь чертовски поздно.
М-р Джеллико вынул папиросу изо рта и выпил стакан воды.
— Я забыл спросить, — сказал он, — развертывали ли вы мумию, если я могу применить этот термин к останкам моего покойного клиента?
— Я не открывал даже футляра, — сказал Торндайк.
— Не открывали! — воскликнул м-р Джеллико. — Тогда как же вы убедились в справедливости своих подозрений?
— Я сделал снимок Х-лучами.
— В самом деле! — м-р Джеллико задумался — Удивительно! — пробормотал он, — и просто гениально! Достижения науки за последнее время поразительны.
— Вы желаете еще что-нибудь сказать? — спросил Бэджер. — Потому, что если не желаете, то время уходить.
— Что-нибудь еще? — произнес медленно м-р Джеллико, — что-нибудь еще? Н-нет. Я ду… ду-маю… время… ушло. Д-да, вр-р…
Голос его оборвался, и какой-то странный взгляд остановился на Торндайке.
Лицо вдруг страшно изменилось. Оно осунулось и стало мертвенно-бледным, а губы приняли вишневый оттенок.
— Что с вами, м-р Джеллико? — спросил обеспокоенный Бэджер. — Вам дурно, сэр?
М-р Джеллико, по-видимому, не слыхал вопроса. Он не ответил, а сидел неподвижно, откинувшись на спинку кресла. Руки его лежали на столе, а взгляд был устремлен на Торндайка. Вдруг его голова опустилась на грудь, тело как-то обмякло.
Мы все, точно сговорившись, вскочили. Он соскользнул с кресла и исчез под столом.
— Он в обмороке! — воскликнул Бэджер.
В ту же минуту он полез под стол, вытащил бесчувственного поверенного на свет и стал перед ним на колени, всматриваясь в лицо.
— Что с ним, доктор? — спросил он, взглянув на Торндайка. — Это удар? Или сердечный припадок? Как вы думаете?
Торндайк покачал головой. Он наклонился и пощупал пульс.
— Синильная кислота или цианистый калий, надо полагать, — отвечал Торндайк.
— Но разве вы ничего не можете сделать? — спросил инспектор.
Торндайк выпустил руку, которая тяжело упала на пол.
— Ничего нельзя сделать для мертвого человека, — сказал он.
— Мертвого! Так он ускользнул от нас в конце концов!
— Он предупредил свой приговор, вот и все.
Торндайк говорил ровным, бесстрастным тоном, который поразил меня, как и отсутствие удивления в его манере. Он, по-видимому, считал это трагическое происшествие совершенно естественным.
Наоборот, инспектор Бэджер вскочил на ноги и стоял, заложив руки в карманы. Он смотрел угрюмо и озлобленно на мертвого поверенного.
— Какой я был дурак, что согласился на его проклятые условия! — проворчал он свирепо.
— Вздор, — сказал Торндайк. — Если бы вы тогда ворвались, вы нашли бы мертвого человека. А теперь вы видели живого и получили очень важное показание. Вы поступили как следовало.
— Как он это сделал, как вы думаете? — спросил Бэджер.
— Осмотрим-ка его портсигар, — сказал Торндайк.
Бэджер вытащил портсигар из кармана покойного и раскрыл его. Там было пять папирос. Три из них были с золотыми кончиками, а две простые. Торндайк взял по одной каждого сорта и осторожно пощупал концы. С золотой маркой он положил обратно, а простую надорвал на четверть дюйма от конца. На стол выпали две маленькие белые таблетки. Бэджер подхватил одну из них и хотел понюхать, но Торндайк схватил его за руку.
— Осторожно, — сказал он. Сам он осторожно понюхал таблетку, держа ее на безопасном расстоянии. Потом прибавил: — Да, цианистый калий. Я подумал это, когда его губы приняли этот странный оттенок. Это было в последней папиросе. Вы видите, он откусил конец ее.
Некоторое время мы стояли молча и смотрели на неподвижную фигуру, раскинувшуюся на полу. Наконец, Бэджер поднял голову.
— Когда вы будете проходить мимо швейцара, — сказал он, — зайдите к нему и попросите послать сюда констэбля.
— Хорошо, — сказал Торндайк. — И, кстати, Бэджер, вы бы лучше вылили этот херес обратно в графин и спрятали бы его под замок, или просто вылейте его за окно.
— Ах, да! — воскликнул инспектор. — Рад, что вы вспомнили об этом. Спокойной ночи, господа!
Мы вышли и оставили его с его арестованным — действительно не оказавшим сопротивления, по уговору. Выходя на улицу, Торндайк передал поручение зевавшему швейцару, а потом мы отправились дальше.
Мы были молчаливы и очень серьезны, и мне казалось, что Торндайк был взволнован. Может быть, он вспомнил последний взгляд м-ра Джеллико, остановившийся на нем — и я подозреваю, он тогда же понял, что это был взгляд умирающего. На полпути он только воскликнул: «Бедный малый!».
— Это был большой негодяй, Торндайк! — воскликнул Джервис.
— Вряд ли, — отвечал тот — Я скорее сказал бы, что он был аморальным человеком. Он действовал без злого умысла, но и без колебания и угрызения совести. Он был сильный, мужественный человек, с самообладанием. Я был бы очень доволен, если бы не моей, а чьей-нибудь другой руке суждено было нанести ему последний удар.
Сокрушение Торндайка может показаться странным и непоследовательным, но и я чувствовал то же. Велики были и горе, и страдания, внесенные этим человеком в жизнь людей, которых я любил. Я забыл после его гибели всю спокойную настойчивость, с какой он преследовал свою преступную цель. Я простил его потому, что именно он ввел в мою жизнь Руфь. Тут мои мысли оторвались от неподвижной фигуры в роскошной старинной комнате в Линкольн-Инне и направились к лучезарному будущему, в котором я пойду рука об руку с Руфью, пока не придет и мое время погрузиться в безбрежный, безмолвный океан неизвестности.
Примечания
1
Источник и начало зла.
2
Badger — барсук.
