Майкл Гилберт - Этрусская сеть
– В людских характерах постоянного мало, синьор мэр.
– Вы читаете д Аннунцио, – заметил мэр. – Он тоже утверждал, что в жизни нет ничего вечного, только смерть.
– Один мой дедушка в 1890 году повернулся лицом к стене и никогда уже больше не улыбнулся, – сказала мисс Плант.
– А почему он так сделал?
– Подробностей я уже не помню, – сказала мисс Плант, – это как-то было связано с крикетом.
***
Лейтенант Лупо прочитал донесение, которое держал в руке. Удовольствия оно ему не доставило.
«К рапорту от понедельника, принятого в 21. 15, относительно двух мужчин, прибывших на Главный вокзал. Во всех отелях и пансионах произведена проверка и контроль всех прибывших. Лиц, соответствующих указанным приметам, не обнаружено.
Считаю возможным обратить ваше внимание, что в тот же вечер отправлялись поезда в Болонью, Милан, Фаэнцу и Ароццо, не считая поездов обратно в Рим. Скорее всего, оба вышеупомянутых лица прибыли во Флоренцию для какой-то встречи и по её окончании продолжили свой путь».
Лейтенант Лупо ещё раз внимательно прочитал рапорт. Потом зачеркнул «скорее всего» и поставил «возможно». Это не так обязывающе. Теперь предстояло решить, что дальше. На полу у его стола была большая папка с надписью «Разное».
Лейтенант решил, что там рапорту самое место. Аккуратно вложил его туда и вернул папку на полку.
6. Четверг, вечер: У Зеччи
Подобно животным, которые, перебравшись в чужие края, быстро протаптывают собственную тропу к воде, устанавливают время еды, водопоя и определяют охотничьи угодья и места отдыха, руководствуясь отчасти инстинктом, отчасти опытом, оба приезжих приспособились к жизни во Флоренции, установили режим места и времени.
Поселившись в пансионе «Друзилла», вставали они поздно, заботливо занимались своим туалетом, не жалея масла для волос, лосьона после бритья и одеколона.
Одевшись и причесавшись, неторопливо шли в кафе у Понте Веккьо, где пили аперитив, а оттуда в другое кафе, где обедали. Потом отдыхали. В сумерках поднимались снова, и снова столь же заботливо занимались своей внешностью – бриться им приходилось дважды в день. Потом отправлялись в ресторан, где пили и ужинали допоздна. Перед ужином здоровяк скупал все газеты, которые были под руками, раскладывал на столе и подчеркивал текущие курсы на римской бирже, иногда их даже комментировал. Напарник тем временем изучал результаты скачек.
Их программа после ужина зависела от того, была ли назначена встреча с Марией или Диндони в кафе на Виа Торта, или были они свободны и могли поразвлечься.
У обоих уже были подружки. Выбрали они их из тех, что были в наличии в борделе на Виа Сантиссима Чара, который посетили сразу после приезда в Флоренцию. С их сутенером возникли разногласия о комиссионных, и произошел скандал. Одному из приезжих это не понравилось. Выйдя на улицу, где стоял новенький «Фиат 1200», принадлежавший сутенеру, он пинком открыл капот и перочинным ножом перерезал все шесть проводов, ведущих к свечам. Когда разъяренный хозяин хотел на него броситься, тот одним ударом выбил ему коленную чашечку, а когда альфонс упал, корчась от боли на тротуаре, присел возле него и неторопливо и отчетливо, словно разговаривая с ребенком, сказал:
– Машину можно починить, человека – нет. Капито? Понял?
И все было решено.
Когда небо начинало светлеть, мужчины возвращались в пансион, потихоньку и порознь, потому что у обоих были ключи от черного хода, и засыпали, когда Флоренция начинала пробуждаться.
Этим вечером в четверг они пришли в кафе на Виа Торта около одиннадцати.
Оказалось, что Диндони ещё нет. Сев за стол, они начали ждать.
Около получаса назад по Виа Торта шла Тина. Она провела вечер в гостях у дяди, жившего неподалеку от Римских ворот, племянники и племянницы пошли её провожать и простились с ней на углу, откуда было рукой подать до её переулка.
У тротуара стояла спортивная машина с поднятым тентом. Когда Тина шла мимо, дверца открылась и кто-то сказал:
– Привет, Тина!
– Добрый вечер, – ответила Тина, – и доброй ночи!
– Подожди, так не разговаривают со старыми друзьями! – сказал Меркурио. – Я жду тебя здесь целый час.
– Значит тебе нечего делать, вот и все.
– И да, и нет. Но я кое-что знаю, что может тебя заинтересовать.
– Сомневаюсь.
– Касается это не тебя, а твоего отца.
– Да? Тогда говори, только побыстрее.
– Ничего я тебе не скажу, пока не подойдешь ближе. Садись сюда, не бойся, никуда я тебя не увезу.
– Только попробуй, – сказала Тина. – Я тебе руль выверну и так и въеду твоей колымагою в стену.
– Верю, верю. Тогда тем более нечего бояться, иди садись, поговорим спокойно. – Он распахнул другую дверцу, и Тина, поколебавшись, села рядом с водителем.
Меркурио остался за рулем.
– Теперь ты своего добился, говори.
Меркурио, барабанивший пальцами по рулю, нервничал ещё больше, чем она. Наконец сказал:
– Твой отец несколько последних лет работал на моего. Как резчик и реставратор.
– Синьор профессор был к нему очень добр, – подтвердила Тина. – И к тебе тоже, насколько я слышала.
– Да, сердце у него доброе, – признал Меркурио, – но все имеет свои границы.
Неделю назад, когда твой отец занимался прекрасной этрусской чашей – кратером, которая нуждалась в починке, упустил её и она разбилась, да так, что теперь восстановить её невозможно. А потом он резал прекрасный кусок алебастра, резец соскочил и алебастр треснул, и теперь тоже ни на что не годен. Отец твой не виноват, это ясно. Но ясно и то, что глаза и рука у него уже не те.
– Зачем ты это мне говоришь? И какое тебе до этого дело?
– Бруно меня любит. Слушает меня, уважает мое мнение. Если я приду к нему и скажу, что Мило Зеччи работал на него многие годы, работал хорошо, и заслужил того, чтобы теперь выплачивать ему пенсию на уровне его бывшего заработка – он бы признал, что я прав, и согласился.
Тина подумала, что как ни странно, ситуацией владеет она. Сказала:
– Ты верно рассуждаешь. Я уже давно вижу, что отцу не по себе. Ему нужно бы бросить работу и отдохнуть.
– Я об этом и говорю.
– И ты мог бы это устроить?
– Наверняка.
– И что ты за это хочешь?
Меркурио повернулся к ней, не пытаясь придвинуться. Голос его зазвучал почти просительно.
– Я хотел бы как-нибудь вечером пойти куда-нибудь с тобой.
– Куда?
– В кино. В ресторан, поужинать, потанцевать. Куда захочешь.
– А чем это кино, или ужин, или что-то кончится? – В её голосе ясно звучала ирония.
– Я отвезу тебя обратно.
– Куда?
– Домой, куда же еще.
– Рассчитываешь ли ты, что мы займемся любовью?
– Если ты этого захочешь, – покорно согласился Меркурио.
Тина расхохоталась.
– Если ты этого захочешь… – наконец выговорила она. – Вот это здорово! Я ещё не слышала, чтобы девушке принадлежало решающее слово. Просто необычайно здорово! – Выходя из машины, она ещё смеялась. – Я об этом подумаю, уважаемый синьор Меркурио!
Услышав, как за её спиной рванула с места машина, она снова тихонько рассмеялась.
Дома скандал был в разгаре. Тина попыталась ускользнуть, но мать повелительным жестом призвала её обратно.
– Может быть тебе удастся уговорить отца взяться за ум! Попытайся!
– Если он тебя не слушает, то меня тем более.
– А ты попробуй! Может быть и справимся общими усилиями. Он просто зациклился на двух мыслях. Во-первых, ему ужасно хочется, чтобы синьор Брук помог ему советом.
Тина удивилась.
– Как это? – спросила она. – Он же вчера здесь был?
– Верно. Синьор Брук пришел к нам, согласился поговорить с отцом. Это было очень мило с его стороны, видно сразу, он джентльмен, и к тому же, сразу видно, у него столько работы, – головы не поднять. Он выказал большую любезность, что пришел.
– Ну так…
– Подожди. Синьор Брук отправился с отцом в мастерскую, помнишь? Они были там вместе, чуть ли не весь вечер. И о чем говорили? – Аннунциата сделала паузу, чтобы достичь большего эффекта, потом победоносно взмахнула рукой и процедила два слова: – Ни о чем.
Мило открыл рот, словно хотел что-то сказать, но закрыл его снова.
– Они торчали там битый час и не поговорили ни о чем, ни о чем существенном.
Только о гробницах, и керамике, и бронзе, о вине и о погоде, и о том, что все дорожает.
Тина повернулась к отцу.
– Но почему, папа?
Мать перебила её.
– Почему? Потому что он вбил себе в голову кое-что еще, псих ненормальный. Что лучше ничего не говорить, чтобы Диндони сверху не услышал.
Тина мысленно вернулась в тот вечер и сказала:
– Это невозможно. Мы же видели, как он ушел.
– Мог вернуться через двор и черным ходом пройти в свою комнату.
– Виден был бы свет.
– Не обязательно, он мог войти на ощупь.
– Да, – заметила Тина, – на Диндони это было бы похоже, такая гнусная крыса! Но почему ты думаешь, что он там был? Есть причина?
