Александр Овчаренко - Три заповеди Люцифера
Этот монотонный диалог с небольшими различиями шёл уже по второму кругу. Алексеев понимал, что самое время закончить допрос и отправить подследственного в камеру, а самому здесь же в кабинете упасть на продавленный диван и выспаться. Однако прервать допрос Алексеев не мог, потому что в высоких начальственных кабинетах в эту ночь тоже не спали, и ждали хороших известий, а известий не было — ни плохих, ни хороших. Был факт незаконного задержания гражданина Вениамина Сергеевича Сорокина, уроженца города Москвы, ранее не судимого, имеющего при себе паспорт с московской пропиской и сотовый телефон, в базе которого значились номера, каких не найти ни в одном телефонном справочнике.
Однако Алексеев не был тупым исполнителем, иначе бы не был офицером одной из самых могущественных и закрытых спецслужб. В двух шагах от Сорокина в углу кабинета стоял старый, но надёжный сейф, изготовленный фирмой «Крафтъ и сыновья» ещё в прошлом веке. Когда-то его металлическое чрево надёжно хранило дела «врагов народов», теперь на верхней полке лежало пухлое оперативно-розыскное дело, о котором Сорокин не знал и не догадывался. Перед тем, как дать команду на задержание Сорокина, следователь Алексеев дотошно изучил собранные оперативниками материалы, и пришёл к выводу, что в действиях гражданина Сорокина Вениамина Сергеевича явственно присутствуют признаки состава преступления, квалифицируемые как злоупотребление служебным положением и мошенничество в особо крупных размерах. Поэтому уголовное дело можно возбудить хоть сейчас. Закавыка была в том, что никакого уголовного дела не должно было быть и в помине! Процесс над высокопоставленным кремлёвским чиновником — очередной повод для громкого скандала, который власть себе позволить не могла. Всё должно было решиться тихо, без протоколов, очных ставок и судебного заседания, так сказать, по-семейному. Короткий доклад с именами и фамилиями чиновников замешанных в этом неблаговидном деле и выявленных в ходе неофициального расследования, должен был лечь на стол самого Президента в кратчайшие сроки. Вениамин Сорокин не был простым коррупционером, пытавшимся в целях личного обогащения переложить часть валового продукта из закромов Родины в свой личный карман. Вениамин Сорокин, в надежде подняться до финансовых вершин, сознательно включился в очень опасную игру под названием «заговор». Это было не ново и где-то даже укладывалось в общепринятые исторические рамки. Любой политик скажет, что если полистать пыльные страницы исторических хроник, то можно найти подтверждение тому, что в любом государстве было время, когда пешка пыталась стать ферзём. Пока существует власть, существуют и заговорщики. Это аксиома. Разница только в историческом контексте. Если раньше заговорщиков под улюлюканье толпы вытащили бы на лобное место и при большом скоплении средневекового электората произвели усечение их бунтарских голов, то теперь даже арест оппозиционеров, замешанных в государственном заговоре, воспринимался мировым сообществом как наступление на права человека и возврат к основам тоталитарного общества. Сорокина можно было отправить в места не столь отдалённые на вполне законных основаниях, но это только бы насторожило заговорщиков. Кроме того, тень неблаговидных поступков Вениамина Сергеевича тогда бы публично упала на его коллег — представителей верховной власти, что было крайне нежелательно. Поэтому и не спал следователь Алексеев, пытаясь вызвать Сорокина на откровенный разговор, поэтому и ждали в высоких начальственных кабинетах хороших новостей.
— Хотите бесплатный совет? — сменив официальный тон на задушевный, Алексеев в очередной раз попытался наладить с подследственным контакт.
— Не хочу. — огрызнулся Сорокин. — Я не доверяю бесплатным советам, так же, как и бесплатной медицине, и бесплатным адвокатам.
Было видно, что факт задержания не внёс смуту в его чиновничью душу, и «колоться» [11] Вениамин Сергеевич подобно малолетке [12], взятому на краже велосипеда, не собирался. Слишком большие ставки были в «политическом покере», и каждый из игроков надеялся сорвать банк. Сорокин молчал, молчал и следователь, истратив весь запас правовых хитростей.
«Набить бы ему морду! — мечтательно подумал Алексеев. — Глядишь, дело бы с мёртвой точки и сдвинулось».
— Значит, не хотите помочь следствию! — констатировал следователь. — Зря! Смотрите, как бы Вам потом хуже не было.
Сорокин молчал. Он понимал, что хуже ему будет, если он заговорит. Это понимал и следователь ФСБ Алексеев, но в виду острой служебной необходимости продолжал «давить».
Возникшая в ходе допроса пауза затягивалась, и чем дольше она длилась, тем больше в «войне нервов» проигрывал Алексеев. Следователь не должен упускать инициативу из своих рук, иначе допрос превратиться в урок чистописания под диктовку подследственного. И в тот момент, когда Сорокин и Алексеев мысленно решали, какой следующий шаг предпринять, в углу кабинета, за спиной Сорокина раздалось вежливое покашливание. Вениамин Сергеевич вздрогнул и резко обернулся. Когда три часа назад его привели в этот кабинет, ему показалось, что в помещении, кроме следователя, никого нет. Это была маленькая уловка, о которой подследственные не догадываются: при открывании двери в кабинете создаётся «мёртвая зона» — ограниченное пространство между дверью и шкафом. Входящий в кабинет обозревал пространство, после чего садился на предложенный следователем стул спиной к выходу, не подозревая, что за его спиной на стульчике уже сидит человек.
Обернувшись, Вениамин Сергеевич увидел тридцатилетнего мужчину в добротном тёмно-синем костюме, такой же белоснежной, как у него самого, рубашке, и модном, небрежно повязанном галстуке. Серые глаза незнакомца смотрели прямо и уверенно, мышцы лица были расслаблены, и на губах играла доброжелательная улыбка.
— Алексеев, иди перекури. — мягким, но не терпящим возражения тоном произнёс незнакомец.
— Я не курю. — глухо отозвался следователь. Ему не нравилось, когда в допрос вмешивались посторонние лица.
— Тогда иди и просто передохни, а мы с господином Сорокиным постараемся отыскать консенсус.
После того, как следователь подчинился требованиям и покинул кабинет, незнакомец достал из ящика стола пачку сигарет, позолоченную зажигалку и матово поблёскивающий металлической окантовкой брусочек сотового телефона. Всё это было изъято у Сорокина перед допросом.
— Курите. — разрешил незнакомец, и, откинувшись на спинку стула, ослабил узел галстука. Вениамин Сергеевич не заставил себя упрашивать и с наслаждением закурил. После третьей глубокой затяжки никотин всосался в кровь, и глаза у Сорокина заблестели.
— Я так понимаю, начинается игра в злого и доброго следователя? Вы, значит, добрый? — усмехнулся Сорокин и вновь присосался к сигарете.
— Добрый я или нет, решать Вам, но одно могу сказать определённо: я не следователь.
— Неужели? — недоверчиво пыхнул дымом подследственный. — На доброго самаритянина Вы тоже не похожи.
— Я Кантемир Каледин. — тихо, но с достоинством произнёс незнакомец и попытался убрать со лба непокорный локон.
После этих слов Вениамин Сергеевич дёрнулся, словно его со всего маха ударили по лицу. Перед ним сидел человек имя, которого из уст в уста шёпотом передавали в кремлёвских кабинетах. Вениамин Сорокин много слышал об «офицере для особо деликатных поручений», но никогда в его существование не верил. Поговаривали, что Каледин, обладая дьявольской интуицией, способен не только влезть в душу подследственного, но и вывернуть её наизнанку, при полном согласии последнего. Недоброжелатели называли Каледина «офицером для сугубо интимных поручений», намекая на его многочисленные любовные романы, но даже они были вынуждены признать, что не было ни одного случая, когда бы Кантемир не справился с самым запутанным и самым безнадёжным поручением.
Было ещё одно прозвище, которого он удостоился из уст самого Премьера — «Последний козырь Президента». Это означало, что Президент вводил Кантемира в игру только в самых крайних, не терпящих отлагательства случаях. Поэтому и подчинялся Кантемир напрямую только двум высокопоставленным чиновникам — директору ФСБ, как своему непосредственному начальнику, и самому Президенту, как Верховному Главнокомандующему и Главе Государства.
— Ну, вот и сподобился! — горько усмехнулся Сорокин, с интересом разглядывая человека-легенду. — Могу ли я Вас, господин Каледин, озадачить необычной просьбой?
— Всё, что в моих силах, и при условии, если Ваша просьба не противоречит Его Величеству Закону. — доброжелательно произнёс «офицер для особо деликатных поручений».
— Не противоречит. Повернитесь, пожалуйста, в профиль.
