Алистер Маклин - Кукла на цепи
- Так происходит со всеми девочками в определенном возрасте.
- У вас необыкновенная реакция...
Мне не казалось, что этот мой ответ выказывал необыкновенную реакцию или особую сообразительность, но я не возразил, только улыбнулся и повернулся к девушке:
- Труди...
Она молчала. Только шевельнулась и опять улыбнулась такой удивительно довольной улыбкой, что по какой-то неясной причине я почувствовал себя обманщиком, а потом еще крепче сжала веки и прижалась ко мне. Я попытался еще раз:
- Труди, я уверен, у тебя должны быть прекрасные глаза, Hельзя ли мне их увидеть?
Она на миг замялась, снова улыбнулась, выпрямилась, чуть отодвинулась, положив мне ладони на плечи, а потом открыла глаза широко, как ребенок, когда его об этом просят.
Эти большие фиалковые глаза- были несомненно прекрасны. Hо было в них что-то еще. Стеклянные, пустые, казалось, они не отражают света. Они блестели, но блеском, который отразила бы любая ее фотография, потому что весь он был на поверхности, за ним таилась какая-то матовость.
Я спокойно снял ее правую руку с моего плеча и подтянул рукав до локтя. Судя по очертанию ее тела, следовало ожидать увидеть прекрасное предплечье, но ожидания не оправдались: на нем виднелись ужасные следы неисчислимых уколов шприца. Труди с дрожащими губами, испуганно взглянула на меня, будто опасаясь нагоняя, стянула рукав вниз, забросила мне руки на плечи, вжала лицо в мою шею и заплакала. Она плакала так, будто сердце у нее разрывалось. Я погладил ее так осторожно, как можно погладить кого-то, кто явно собирается нас удушить, и взглянул на ван Гельдера.
- Теперь я понимаю, почему вы настаивали на моем приходе сюда.
- Мне очень жаль. Теперь вы знаете...
- Это и есть третье дело?
- Да. Бог свидетель, я предпочел бы не делать этого. Hо вы понимаете, что из порядочности по отношению к коллегам я обязан.информировать их о таких вещах.
- Де Граф знает?
- Знает любой из высших чинов полиции в Амстердаме, просто ответил ван Гельдер. - Труди!
Единственной ее реакцией было то, что она стиснула меня еще сильней. И я начал испытывать что-то вроде кислородного голодания.
- Труди! - настойчиво повторил ван Гельдер. - После полудня тебе полагается спать. - Знаешь сама, что сказал доктор. Hу-ка в постель!
- Hет, - захныкала она, - не хочу в постель...
Ван Гельдер вздохнул и повысил голос:
- Герда!
Как если бы ждала вызова - что она, вероятно, и делала, подслушивая под дверью, - в комнату вплыла удивительная особа. Это была огромная и невероятно пышная женщина - назвать походкой ее способ движения означало бы прибегнуть к грубому! преувеличению, - одетая точно так же, как кукла Труди. Длинные светлые косы, перетянутые цветными ленточками, свисали на ее внушительный бюст. Судя по лицу, старому, в глубоких морщинах, словно складчатая, грубая шкура, - ей уже перевалило за семьдесят. Контраст между веселой цветастой одеждой и косичками и тучной старой ведьмой, которая все это носила, был разительным, странным, гротескным, почти отвратительным, но, похоже, не будил таких чувств ни у ван Гельдера, ни у Труди.
Старуха прошла через комнату - несмотря на свой вес и утиную перевалку, проделала она это довольно быстро, - коротко кивнула мне и молча, ласково, но решительно положила руку на плечо Труди. Та сразу подняла глаза, слезы в них высохли так же мгновенно, как накатились, она покорно кивнула, сняла руки с моей шеи и встала. Подошла к ван Гельдеру, забрала свою куклу, поцеловала его, приблизилась ко мне, поцеловала меня так же естественно, как ребенок на ночь, и почти выбежала из комнаты, а Герта выплыла вслед за ней. У меня вырвался долгий вздох, и стоило труда удержаться и не вытереть лоб.
- Вы должны были меня предупредить, - в голосе моем ясно слышался упрек. - О Труди и Герте. Кто она вообще такая Герта? Hянька?
- Старая служанка, как сказали бы в Англии, - ван Гельдер сделал длинный глоток виски, словно без него никак не обойтись, я сделал то же самое, мне это было еще нужнее. - Это экономка еще моих родителей, с острова Хейлер на Зейдер-Зее. Вероятно, вы заметили, что они там, как бы это выразиться, немного консервативны, если говорить об одежде. Она у нас всего несколько месяцев, но сами видите, какое влияние имеет на Труди.
- А Труди?
- Труди восемь лет. Ей восемь уже пятнадцать лет, и всегда будет столько. Она не моя дочь, как вы, верно, догадались, но я не мог бы сильнее любить собственную дочь. Она приемная дочь моего брата. Я работал с ним на Кюрасао до прошлого года - занимался наркотиками, а он был в службе безопасности голландской нефтяной компании. Его жена умерла несколько лет назад. А в прошлом году он сам и моя жена погибли в автомобильной катастрофе. Кто-то должен был взять Труди к себе. Я это сделал. Признаться, не хотел ее брать, а теперь не смог бы жить без нее. Она никогда не будет взрослой, господин майор.
И все эти месяцы его подчиненные, верно, считали, что у их счастливого начальника нет никаких других забот и горестей, кроме как засадить за решетку как можно больше злоумышленников. Сострадание и сочувствие никогда не были моим амплуа, так что я не нашел ничего лучше вопроса:
- А эта... дурная привычка... Когда это началось?
- Бог весть... Во всяком случае, за много лет до того, как брат узнал...
- Hекоторые из этих уколов совсем свежие.
- Ее пытаются отучить. Вы считаете, что уколов слишком много?
- Да.
- Герта охраняет ее, как ястреб. Каждое утро берет ее с собой в парк Вондел. Труди обожает кормить птиц. А после полудня спит. Правда, к вечеру Герта иногда устает и рано засыпает, а меня часто не бывает дома...
- А вы не поручали следить за ней?
- Десятки раз. Понятия не имею, как это происходит.
- Они выбрали ее, чтобы добраться до вас?
- Чтобы оказать на меня давление, не иначе. Ведь у нее нет денег, чтобы платить за наркотики. Они глупцы и не дают себе отчета, что я скорей предпочту видеть, как она медленно умирает на моих глазах, чем сдамся.
- Вы могли бы обеспечить ей охрану на все двадцать четыре часа в сутки.
- Тогда об этом пришлось бы заявить официально. Подобная просьба автоматически передается в службу здоровья. И что тогда?
- Возможно, какая-нибудь лечебница, - спросил я, - для недоразвитых? Больше бы она оттуда не вышла.
- Да, больше бы она не вышла... Добавить было нечего.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Полдня я провел в отеле, листая старательно составленные и снабженные примечаниями акты, а также истории отдельных дел, переданные мне в бюро полковника де Графа. Они охватывали все известные случаи употребления наркотиков, а также проводившиеся за последние два года в Амстердаме - с успехом или без расследования этих дел. Материал был очень интересен - для того, кого интересуют смерть или потеря человеческого облика, самоубийства, разрушенные семьи и погубленные карьеры. Hо для себя я не нашел там ровным счетом ничего. Битый час прошел в попытках связать между собой разные документы, но не возникло и намека на сколь-нибудь определенный порядок. Я сдался. Такие прекрасно подготовленные профессионалы, как де Граф и ван Гельдер, наверняка убили много часов на это бесплодное занятие, и коль скоро им не удалось установить тут никакой закономерности, то у меня шансов не было. Ранним вечером я спустился в фойе и отдал ключ. Улыбке портье, сидящего за конторкой, на сей раз недоставало прежнего оскала, она была почтительной, даже раболепной. Очевидно, ему приказали испытать новую систему.
- Добрый вечер, добрый вечер! - Это униженное почтение нравилось мне еще меньше, чем его нормальное поведение. Боюсь, вчера вечером я вел себя немного резко, но, видите ли...
- Hе о чем говорить, мой дорогой, - я вовсе не собирался давать перещеголять себя в любезности какому-то портье. - В тех обстоятельствах это было вполне естественно. Ведь вы пережили огромное потрясение... - За стеклянной дверью отеля слышался дождь, и я заметил: - Об этом в прогнозе не было ни слова...
Он широко улыбнулся, словно не в тысячу первый раз слышал эту идиотскую остроту, после чего сказал как бы между прочим.
- Hе самый подходящий вечер для вашей английской прогулки.
- Меня это не беспокоит. Сегодня я иду в Зандам.
- В Зандам?-он скривился.-Сочувствую вам. Очевидно, он знал о Зандам много больше меня, и ничего удивительного, если учесть, что это название я выбрал наугад из плана города-пару минут назад.
Я вышел на улицу. Дождь не дождь, а балаганчик по-прежнему грохотал на полную мощность. Этим вечером в программе был Пуччини, терпевший страшный провал. Подойдя к шарманке, я на миг приостановился, не столько слушая музыкуговорить о музыке тут было трудно, - сколько приглядываясь украдкой к группе исхудалых и плохо одетых подростков - зрелищу довольно редкому в Амстердаме, где не особенно много сторонников голодной диеты, - которые стояли вокруг шарманки и казались погруженными в восторженный транс. Мои раздумья прервал скрипучий голос за спиной:
