Анна и Сергей Литвиновы - В Питер вернутся не все
Я и потеряла. В тот же вечер Вадик отвез меня к себе домой. Он неподалеку жил, на Малой Грузинской, и его квартира и вправду была холостяцкой, женщиной там и не пахло… А наутро мы поехали с ним вместе на его машине на «Мосфильм», и там несколько комнат было с табличками на дверях: «Цветы полевые», режиссер Вадим Прокопенко». Куча людей суетилась — уже не знаменитые, но все, как один, очень важные. И он меня им представлял: Наташа, актриса из Ленинграда, будущая знаменитость. На меня многие, особенно женщины, настолько злобные взгляды кидали, что я до сих пор удивляюсь, как они меня на месте не испепелили… Но я все равно была словно в сладком сне или тумане… Вадим свои дела делал, тысячи звонков совершал, десятки людей к нему приходили, и все уважительно: «Вадим Дмитрич, не позволите ли то? Не пора ли сделать се?» А я рядом с ним сидела. После работы он меня снова в ресторан повез, на этот раз в «Националь». Там объяснил: «Я, говорит, с тобой сразу, с бухты-барахты, кинопробы делать не хочу. Ты хоть и красавица неотразимая, и очень фотогеничная, однако тебе надо несколько уроков актерского мастерства взять — я их сам тебе дам. А сейчас, говорит, поедем со мной». Куда, спрашиваю. А он: «Натуру выбирать. Я в поездке свободней буду, чем в Москве. Ну, мы и поехали, прямо на следующее утро: сначала в Суздаль, потом — Ярославль, Владимир… Жили в лучших тамошних гостиницах, обедали в лучших ресторанах, и он и вправду меня учил: и актерству, и тому, как себя вести. Откуда ж я знала, девочка из коммуналки, как с ножом и вилкой управляться, каким жестом официанта к себе подзывать… И вообще, с Вадиком я чувствовала себя принцессой, которой вот-вот предстоит короноваться.
А потом мы вернулись в Москву, и Вадим привел меня снова на киностудию, на кинопробы. Я мандражила ужасно, а он мне внушал: мол, не волнуйся, все у тебя получится, и говорил, что главная роль у меня практически в кармане. Ну, я кое-как, словно в тумане, зазубренный монолог перед камерой прочитала — и Вадик отвез меня обратно на вокзал. На прощание сказал, чтобы я из-за проб не волновалась, а через недельку-другую он, как и в прошлый раз, вызовет меня на съемки телеграммой.
Мне тяжело, конечно, было из сказки обратно в повседневную жизнь возвращаться, из «Националя» да в коммуналку, да еще в роль проводницы. Это в плацкартах проводник тогда, как хотел, пассажиром помыкал, а в СВ и в советские времена приходилось перед клиентом кланяться. Меня вдобавок, словно в отместку, на мурманское направление перевели, а там в СВ известно какая публика, ездит, особенно обратные рейсы: мареманы, которые после долгого рейса домой возвращаются с мешком денег. Поэтому пьют они, безобразят и пристают ужасно.
Но я тогда зубы сцепила — потерплю, думаю, недолго мне, будущей кинозвезде, осталось железнодорожную лямку тянуть… Правда, Вадик мне не звонил — и я не выдержала, сама ему позвонила. С первого же рейса вернулась, специально на почтамт потащилась, чтобы папаша мой (царствие ему небесное!) не зудел, что я его денежки на междугородние переговоры с любовничком транжирю… Ну, и зря я, наверно, звонила… Вадик был ужасно озабоченный, сказал, что только вернулся домой со студии, что с фильмом проблемы, его даже вообще могут закрыть — слишком смелый… А ты, говорит, дорогая, меня не дергай и жди, я все равно, что бы ни случилось, что-нибудь придумаю и к себе в Москву тебя вытащу…
Так прошла еще одна неделя, потом вторая. От Вадика никаких вестей. Я ему снова позвонила — опять с междугородного телефона, что на Лиговке был. Набрала его домашний уже около двенадцати ночи — я же знала, что он поздно ложится, да и спит всегда очень мало, слишком много дел, говорил… Но в тот раз мне не понравилось, как он со мной разговаривал — как-то сквозь зубы. В трубке слышались посторонние голоса, музыка, женский смех. Я полушутя спросила: «У тебя вечеринка? Что празднуешь?» А он отрезал: «Я не давал тебе права лезть в мои личные дела!»
Я на него обиделась, конечно, но даже не думала, что тот звонок — сигнал… Я оправдывала его, говорила себе, что Вадик просто устал, что у него неприятности, у него своя собственная жизнь, и он, конечно, имеет на нее полное право. Я ни в коем случае не должна его контролировать. Однако сам он все равно мне не звонил, а я держала фасон неделю, другую… Тут меня опять на московское направление перевели: конечно, не сами собой. У нас на работе (как и на любой службе, наверное!) за здорово живешь только ухудшить твое положение могут, а вот чтобы улучшить — приходится и бегать, и кланяться… Слава богу, девчонки подсказали мне (сейчас у нас той взаимовыручки, как в советские времена, когда одна была за всех, а все — за одного, конечно, нет уже больше), к какому начальнику пойти и что ему говорить. Ну, вот и вернули меня обратно на московское направление. А когда это произошло, я почувствовала… Короче, тогда никаких тестов в аптеках не продавалось, а пока я сомневалась, пока на прием записалась, пока пришла, врачиха мне объявила: восемь недель. И спрашивает: «Ты — безмужняя, да еще профессия такая, рожать, конечно, не будешь? Направление на аборт выписывать?» А я: «Подождите пока, мне еще кое-что надо прояснить»… Врачиха улыбается: «Дай бог тебе прояснить, мальчик у тебя, наверное, красивенький будет»… Спрашиваю ее, откуда знает, а она смеется, седая такая толстуха: «Сорок лет на этой работе — вижу! Ты очень хорошенькая, а мужа у тебя нет. Значит, увлеклась, влюбилась, разумеется, в красавца… Маманя красивая, папаня — тоже, какой же еще ребенок, если не раскрасавец, получится? А что мальчик будет, я чувствую. Да и опыт, опять же: если по сильной любви, то всегда мальчики получаются…
Да нет, Дима, я не плачу… Чего там плакать, господи… Двадцать с лишним лет прошло, поздно уж тут жалеть! Не было — и не было ничего, я так для себя решила. И по чему тут убиваться, раз все равно — не было?
Короче, позвонила я в тот же вечер Вадиму, сказала, что послезавтра буду в Москве, и попросила утром на вокзале встретить. Он такой был… любезный, но холодный… Никакого я отпуска брать не стала, а просто, как прибыли мы с рейсом в златоглавую, попросила девчонок своих перед бригадиром меня прикрыть, а сама переоделась и, как цивильная пассажирка, выскочила на перрон. Я ничего не загадывала, но в душе чувствовала, что дело-то для меня плохо оборачивается…
Так и вышло: он меня даже не встретил, прислал шофера. Тот меня в «Волгу» раздолбанную с надписью «Киносъемочная» посадил и повез куда-то. А я Москву тогда еще плохо знала, но все равно поняла: не в ту степь он меня везет — в чертову дыру, на окраину. Вот и башня Останкинская приблизилась, значит, на север едем, а квартира Вадика — в центре, «Мосфильм» с гостиницей «Украина» — тоже почти. Я шофера спрашиваю: «Куда ты меня везешь, Сусанин?» А тот усмехается: велено, мол, вас в гостиницу «Алтай» доставить. А я: «Не нужна мне никакая гостиница, никакой „Алтай“. Где сейчас Прокопенко?» В ответ водила плечами пожимает: «А я откуда знаю!» Кричу ему: «Врешь! Вези к нему!» А он: «Да куда ж везти? Я и не знаю, где он!» — «Вези, — повторяю, — а то сейчас глаза тебе выцарапаю!»
Шоферюга остановился, из машины выскочил, помчался куда-то. Я рассмотрела: в телефонную будку бросился. Позвонил, поговорил с кем-то. С Вадимом, наверно. Возвращается: «Ладно, едем».
Ну, прибыли мы к знакомой проходной. В своих мечтах я туда, под вывеску «Мосфильм», как актриса каждый день приходила. Но в тот, последний раз, внутрь меня, как раньше Вадик на своей машине, не повезли. Водитель остановился на обочине, сказал: «Скоро к тебе выйдут, сиди жди». А сам ключи от «Волги» забрал и ушел.
Ждала я долго. Час, наверное, или даже больше. А кругом весна, одуванчики, птицы… Я и сомлела… Ночь у нас, проводников, известно какая: на пару часиков только прикорнешь… Проснулась от того, что кто-то — я на заднем сиденье устроилась, как барыня, — рядом со мной садится. Я со сна его обнимаю, шепчу: «Вадюшенька!» — а он холодно так меня отстраняет, говорит: «Ты чего приехала?»
Я не отвечаю, чуть не плачу, и он тогда начинает: «Фильм мой почти прикрыли, и надежды на то, что он будет снят, практически никакой. Соответственно, отпал и вопрос о том, что ты будешь исполнять в нем хоть какую-то роль. Да и вообще не советую тебе лезть в актрисы. Профессия плохая, потому что зависимая, пока ты молодая и спишь с режиссером, тебя снимают, а случись что, никому не нужна».
Все его намеки были ясны, как день, но я все равно сказала ему, просто потому, что должна была сказать: «А ты знаешь, что у нас с тобой будет ребенок?»
Он усмехнулся: «Да, я догадывался, почему ты примчалась». Полез в карман, достал конверт: «Вот, держи. Этого хватит с лихвой. Ты знаешь, что надо делать». Я спросила: «А если не знаю?» Он снова хмыкнул: «Ну, тогда научишься». А потом добавил: «Извини, у меня очень мало времени». И вылез из машины, бросив на прощание: «Тебя отвезут, куда скажешь…»
