Росс Макдональд - Омут. Оборотная сторона доллара. Черные деньги
— Буэнос диас!
— Хороший день, — ответил он, сверкая зубами, и направил струю из своего шланга прямо в небо, как фонтан. — Вам кто-то нужен?
— Миссис Бегшоу.
— Вот ее коттедж. — Его крыша была едва видна из-за яркой шапки бугенвилей. — Она вернулась всего лишь две минуты назад.
Миссис Бегшоу была одной из участниц карточной игры у бассейна, той самой, что заказала кофе. На вид ей было лет семьдесят.
— Это вас я видела только что разговаривающим со Стэнли? — спросила она меня у двери.
— Да, меня.
— А затем с Мартелем?
— Да.
— А теперь вы пришли ко мне. Любопытная последовательность. — Она тряхнула своими белыми завитками. — Я не знаю, чувствовать себя польщенной или озабоченной.
— Ни то, ни другое, миссис Бегшоу. Меня зовут Арчер, и я детектив, как вы, возможно, уже догадались.
Она впустила меня в гостиную, заставленную мебелью. Восточный ковер на полу был пушист и хорош, что страшно было наступать на него.
Она заметила мое замешательство.
— Ковер не совсем здесь на месте, но мне не хотелось оставлять его. Не меняя тона она сказала: — Садитесь. Я полагаю, вы занимаетесь тем, чем в виде спорта занимаются все местные жители, — лезете в дела Фрэнсиса Мартеля.
— Это моя профессия, а не спорт.
— Кто послал вас сюда? — резким тоном спросила она.
— Местное семейство.
— Мариэтта Фэблон?
— Да, она интересуется результатами моих изысканий.
— «Изыскания» — слишком мягкое слово для того, чем вы занимаетесь, мистер Арчер. Вы стараетесь выжить Мартеля из города. Это ваша цель?
— Нет.
— Удивительно. Он уезжает, вы знаете. Он сказал мне об этом пятнадцать минут назад.
— А Джинни Фэблон едет с ним?
Она опустила глаза.
— О мисс Фэблон мы не говорили. Во всяком случае, она молодая женщина двадцати четырех лет — в ее возрасте я была уже пять лет замужем, — и она вполне способна сама отвечать за свои поступки и сделать свой выбор. — Ее голос, на како-то момент дрогнувший, вновь обрел твердость. — Более способна, чем большинство молодых женщин.
— Так что, вы думаете, она отправится с ним? — спросил я.
— Не знаю. Но это свободная страна, я полагаю.
— Это для людей, которые знают, что к чему и с кем они имеют дело. Вы не можете сделать правильный выбор, не зная фактов.
Она тряхнула кудряшками. Ее лицо оставалось непроницаемым, как маска.
— Я не хочу, чтобы мне читали лекцию об этом. Я привела Фрэнсиса Мартеля в Монтевисту — вернее, в этот круг, и я полностью убеждена, что сделала правильно. Мне он нравится. Это верно, я не могу предоставить вам копию его генеалогического древа. Но я уверена, что у него добротные корни. Это один из выдающихся молодых французов среди моих знакомых.
— Значит, он француз?
— А у вас есть сомнения?
— До тех пор пока не установлены факты, сомнения всегда остаются.
— А вы являетесь тем арбитром, который устанавливает факты?
— В ходе моих собственных расследований, естественно, я должен этого придерживаться.
Произошла достаточно острая перепалка, и она начала волноваться. Она пыталась скрыть свой гнев громким смехом в мой адрес.
— Вы хотите склонить меня на свою сторону, не так ли?
— Может быть, и так. Но я сам никуда не склоняюсь.
— Это потому, что некуда склоняться. Просто мистер Мартель не такой, как другие люди, и они считают, что есть что-то темное в его прошлом. Беда моих соседей в одном: им нечем заняться и они живут как змеи в гадюшнике, копаясь в грязном белье друг друга. Если этого грязного белья не хватает, они сами его делают.
Похоже, она твердо не была уверена в том, что говорит, иначе не говорила бы так много и так складно. Мартель был в некоторой степени ее протеже. Когда мы оба помолчали, она спросила:
— Вы что-нибудь нашли против него?
— По сути дела, нет. Пока еще нет.
— Вы полагаете, что найдете?
— Не знаю. Вы познакомились с ним через квартирного брокера?
— О нет. У нас есть общие друзья.
— Здесь, в Монтевиста?
— В Вашингтоне, точнее, в Джорджтауне. Генерал Бегшоу и я жили однажды в Джорджтауне.
— И вы там встретились с Мартелем?
— Я этого не говорила. Он знал одного нашего старого соседа. — Она заколебалась, глядя на меня. — Я не думаю, что следует говорить вам его имя.
— Если бы вы это сделали, это могло бы нам помочь.
— Нет, это очень благородные и честные люди, и я не хочу беспокоить их такими вещами.
— Мартель использовал их для своей рекомендации? Они могли бы и не одобрить этого. Они, может быть, и не знают его.
— Я уверена, что знают.
— Они дали ему рекомендательное письмо?
— Нет.
— Тогда все, чем вы располагаете, — это только его слова.
— Мне кажется, вернее, мне казалось, что этого достаточно. Он говорил о них очень много, свободно и со знанием.
Но настороженность, с которой она продумывала каждое свое слово и следила за моими словами, усиливалась, и ее уверенность в своем суждении явно пошатнулась.
— Вы действительно думаете, что он в некотором роде мошенник?
— Я не пришел к заключению. Хочу, чтобы и вы этого не делали.
— И хотите вытянуть из меня имя? — произнесла она мрачно.
— Мне не нужно имя, если вы окажете мне помощь.
— А как я могу помочь?
— Свяжитесь с вашими джорджтаунскими друзьями и спросите, что они знают о Мартеле.
Она подняла голову.
— Я могу это сделать.
— Сделайте, пожалуйста. Это единственная зацепка у меня.
— Сегодня же вечером я позвоню своим друзьям.
— Могу ли я позвонить вам позднее?
— Думаю, что да.
— Сожалею, если причинил вам неприятности.
— Вы не причинили. Это вопрос морали. Правильно сделала я или нет? Конечно, если бы мы не думали о последствиях всего, что мы делаем, мы бы кончили тем, что ничего бы не делали.
— Когда он уезжает?
— Немедленно, я думаю. Сегодня или завтра.
— Он не сказал почему?
— Нет, он очень скрытный человек, но я знаю почему. Для всех он подозрителен. У него нет здесь друзей.
— Кроме Джинни.
— Он ее не упоминал.
— И он не сказал куда, направляется?
— Нет.
7
Питер встретил меня у ворот. Профессор Таппинджер был уже дома и согласился принять нас.
Он жил в соседнем, примыкающем к порту районе, куда вела довольно разбитая дорога, и единственным преимуществом этого места было то, что отсюда открывался вид на океан. Солнце, тяжелое и красное, висело сейчас над самым горизонтом. Его отражение было похоже на разлившийся на воде огонь.
Дом Таппинджеров, зеленого цвета оштукатуренный коттедж, похож был на каждый третий в ряду, если не считать его окраски. Цементная дорожка, ведущая к крыльцу, была сооружена таким образом, чтобы препятствовать любителям роликов и велосипедов всех видов. Девочка шести или семи лет открыла дверь. У нее были огромные внимательные глаза и пучок на головке.
— Папа сказал, чтобы вы прошли к нему в кабинет.
Она провела нас через затоптанную гостиную на кухню. Склонившаяся над раковиной женщина с подчеркнуто безразличным видом чистила картошку. Трехлетний малыш крутился у нее в ногах и фыркал от смеха. Она не обращала на него никакого внимания, и на нас, кстати, также. Она была мила на вид, не больше тридцати, с моложавым «конским хвостиком» на голове и голубыми глазами, которые с безразличием скользнули по мне.
— Он в кабинете, — произнесла она и локтем показала на дверь.
Мы вошли в помещение бывшего гаража, заставленного книжными полками. Флюоресцирующая лампа свисала на цепи над столом, заваленным раскрытыми книгами и газетами. Профессор сидел за столом спиной к нам. Он не повернулся, когда Питер заговорил с ним. Впечатление было такое, будто мы прервали важную работу его мыслей.
— Профессор Таппинджер? — произнес Питер.
— Я вас слышу. — В голосе чувствовалось раздражение. — Прошу подождать еще минутку, пожалуйста. Я пытаюсь закончить фразу.
Он почесал затылок тупым концом карандаша и что-то написал. Его медно-красные волосы на висках сверкали сединой. Когда он встал, я увидел, что это невысокий человек и по крайней мере на десять лет старше своей симпатичной жены. Он, вероятно, тоже был когда-то приятным парнем, с этим чувственным ртом и хорошими чертами лица. Но он выглядел так, будто перенес недавно какую-то болезнь, и в его глазах, за стеклами очков, застыла память о ней. Его рукопожатие было довольно прохладным.
— Как поживаете, мистер Арчер? Как вы Питер? Простите, что задержал вас. Я урываю бесценные минуты сосредоточенности у этой постоянной беготни. С нагрузкой в двенадцать часов преподавательской работы и необходимой для этого подготовки не так легко выкроить время для писанины. Я завидую Флоберу, имевшему возможность тратить целые дни на поиски нужного слова.
