Эмиль Габорио - Рабы Парижа
Октавий де Мюсидан смерил старика взглядом с головы до ног.
Неужели у Маскаро не нашлось никого поумнее и поприличнее?
— Я пришел по делу, которое господину графу уже известно, — продолжал Тантен. — Необходимо заключить договор.
Хозяин запер дверь библиотеки и положил ключ в карман.
Старик, казалось, не обратил на это никакого внимания.
— Почему пришли вы, а не господин Маскаро? — спросил Октавий, садясь в кресло.
— Так он решил.
— Господин шантажист, видимо, струсил?
— Может быть.
— Раньше он был смелее.
— Видите ли, ваше сиятельство, ему есть что терять.
— А вам?
Тантен раздвинул полы сюртука и повернулся кругом, демонстрируя все убожество своего костюма.
— Я могу потерять только то, что на мне, — весело проговорил он.
Октавий хотел поскорее окончить неприятный разговор.
— Давайте перейдем к делу.
— Есть еще одна причина моего появления здесь…
— Какая?
— Я не посредник господина Маскаро, а владелец тех документов, которые господин граф желает получить обратно.
— Вы?!
Папаша Тантен поклонился с самым смиренным видом.
— Договор ваше сиятельство будет заключать со мной.
"Я в полной власти этого пресмыкающегося… Господи! За что такое унижение?" — думал Октавии.
— У меня есть все, что господин граф хочет получить. Переписка графини де Мюсидан с ее другом и дневник господина де Кленшана с описанием любопытного происшествия на охоте в Бевронском лесу.
— Садитесь, — брезгливо произнес хозяин, не скрывая своего отвращения к незваному гостю.
Тантен не возражал против того, чтобы его презирали, но терпеть не мог, чтобы ему это показывали.
Все его смирение сразу исчезло.
— Начнем с самого главного, — совсем другим тоном заговорил он. — Мы совершаем в глазах закона преступление, за которое полагается суровая кара. Намерены ли вы подавать жалобу в суд?
— Нет.
— Вот и прекрасно, — сказал оборванец, — в таком случае мы можем заключать сделку.
"С совестью", — подумал граф.
— Каковы ваши условия? — спросил он. — Не мешало бы сначала их обсудить.
Старый писарь пожал плечами.
— Наши условия не обсуждают.
— Почему?
— Потому, что дело не в них, а в вашей незапятнанной чести. А это — очень дорогой товар. Вы можете не принять наших условий — воля ваша. Но изменить их нельзя.
— И все-таки назовите их, — сказал де Мюсидан.
Папаша Тантен вытащил из-за подкладки своего рубища мятую бумагу и прочитал вслух следующее:
"Граф де Мюсидан дает согласие на брак мадемуазель Сабины, дочери его, с маркизом Генрихом де Круазеноа.
Приданое составляет шестьсот тысяч франков.
Завтра маркиз де Круазеноа будет представлен господам де Мюсиданам, которые хорошо его примут.
Четыре дня спустя его пригласят к обеду.
Через две недели состоится подписание брачного контракта.
Интересующие его документы граф де Мюсидан получит сразу же после свадьбы маркиза де Круазеноа и мадемуазель Сабины".
Дочитав, Тантен спрятал бумагу обратно.
— А кто поручится, что я получу эти документы, когда выполню все условия? — спросил граф.
— Ваш зять Генрих. Он не допустит, чтобы честь родителей чего жены была под угрозой. Ведь их позор станет и его позором.
Октавий де Мюсидан встал и долго ходил по комнате, ничего не отвечая.
Оборванец терпеливо ждал.
— Я принимаю эти условия, — сказал наконец граф.
Что ему еще оставалось?
— Благодарю вас, ваше сиятельство.
— Мне непонятно только одно. Какой вам прок от того, что моя дочь выйдет за господина де Круазеноа?
— Это — наше дело.
— Ведь на самом деле вас интересуют шестьсот тысяч франков приданого. Возьмите их и оставьте меня в покое.
— Господин граф, вы предлагаете часть вместо целого. Муж мадемуазель Сабины унаследует все ваше состояние до последнего франка.
— Берите все, но оставьте мне дочь.
— Чтобы вы, получив обратно свои бумаги, подали на меня в суд? Не выйдет, ваше сиятельство, не выйдет! А на мужа собственной дочери вы жаловаться не станете. Прощайте, господин граф.
Папаша Тантен направился к двери.
— Это еще не все, — сказал де Мюсидан.
Старик обернулся.
— Я могу поручиться за согласие свое и графини. Но я не знаю, что скажет моя дочь.
— А что она может сказать?
— Например, что ей не нравится маркиз де Круазеноа.
— Господин Генрих красив, умен, любезен.
— Но если она все-таки откажет ему?
— Мадемуазель де Мюсидан слишком хорошо воспитана, чтобы пойти против воли родителей.
Граф не сомневался в том, что он со всех сторон окружен шпионами Батиста Маскаро. Но о своем самоотверженном решении Сабина сообщила отцу с глазу на глаз. Поэтому он надеялся, что отвратительный посетитель не знает об этом.
— Нужно предвидеть все возможные варианты, — настаивал граф. — Моя дочь отличается твердым характером и привыкла к большой свободе. Она может отказаться выполнить волю родителей, поскольку собирается выйти замуж за господина де Брюле-Фаверлея.
Тантен подошел к несчастному отцу.
— Если мадемуазель Сабина не послушается, то вы позовете меня.
— И что же вы сделаете?
— Поговорю с ней пять минут.
— И убедите ее полюбить маркиза?
— Во всяком случае, после этого она согласится выйти за него замуж.
— Что вы ей скажете?
— Что она любит вовсе не барона де Брюле. Ей приглянулся совсем другой молодой человек.
Старик снова двинулся к двери.
Граф встал у него на пути.
— Вы не выйдете отсюда, пока не объясните этот оскорбительный намек.
Папаша Тантен остановился. Он понимал, что сказал лишнее и лихорадочно искал выход из положения.
— Я не имел в виду ничего плохого, господин граф и не хотел оскорбить вас. Прошу извинить меня.
Если бы эти слова произнес благородный человек, то разговор был бы окончен. Но Октавий де Мюсидан услышал их от подлого проходимца.
— Я требую не извинений, а объяснений, — холодно проговорил граф.
— Ну что ж, извольте. Ваша дочь действительно пользуется большой свободой, как только что вы сказали. Пожалуй, даже слишком большой свободой. Она часто проводила несколько часов наедине с молодым человеком. И это был вовсе не господин де Брюле-Фаверлей.
— Ты лжешь, негодяй! — вскричал граф, наступая на Тантена с таким грозным видом, что тот испугался.
Он слишком ловко для своего возраста отпрыгнул назад, затем вынул из лохмотьев пистолет и показал его графу.
— Потише, ваше сиятельство… За оскорбления и побои у нас особая плата. Зачем мне лгать? Я не виноват в том, что вы знаете о собственной дочери меньше, чем мы! Она ходит на улицу Оверн, где называет привратнику дома номер 7 имя художника Андре и поднимается по лестнице в его квартиру. Очень может быть, что там между ними не происходит ничего предосудительного, но я в этом сомневаюсь.
Граф задыхался от волнения и машинально сорвал с себя галстук.
— Чем вы это докажете? — вскричал он.
Тантен спрятал пистолет.
— У меня нет доказательств. Я мог бы за несколько дней раздобыть их переписку, но вы можете убедиться в моей правоте гораздо быстрее и проще. Для этого вам достаточно сходить в гости к художнику Андре и взглянуть на портрет мадемуазель Сабины. Он завешен зеленой тканью. Поразительное сходство с оригиналом! Оно не могло быть достигнуто без многих часов позирования…
Граф почувствовал, что не может больше владеть собой.
Он вынул из кармана ключ и отворил дверь библиотеки.
— Убирайтесь! — хрипло крикнул он.
Папаша Тантен не заставил графа повторять дважды. Он кинулся к двери и не по-стариковски живо сбежал вниз по лестнице.
41
Через вестибюль графского особняка Тантен прошел своей прежней шаркающей походкой.
Он униженно поклонился слугам и бочком протиснулся через едва приоткрытую дверь на улицу.
— Господин де Мюсидан охотно согласится выдать дочь за Генриха, когда удостоверится, что она имеет любовника, — ворчал он себе под нос, направляясь к Елисейским полям. — И какого любовника! Безродного подкидыша… Граф очень вспыльчив. Скульптор тоже не отличается терпением. Слово за слово — и может начаться крупная ссора или даже драка. Кто бы из них ни убил другого, я останусь в выигрыше. Но не будем рассчитывать на везение. Везение хорошо, когда оно как следует подготовлено… Где же Тото-Шупен?
Старик остановился около цирка и огляделся по сторонам.
— Неужели мальчишка забыл, что я назначил ему встречу? Или он перепутал место?
Вокруг цирка располагалось множество разнообразных каруселей. Около одной из них стоял тот самый малый, которого Андре застал за торговлей каштанами, и беседовал с хозяином. Правда, сейчас мальчишка был похож не на торговца, а на бродягу, поскольку был одет в грязное тряпье.
